Но если Галина искренне считала себя многим обязанной матери, то Оксана все свои жизненные успехи относила на счет своих житейских способностей. Именно житейских, ибо в школе Оксана училась так себе, в этом обе сестры не преуспели. Своими главными достоинствами Оксана считала свою активность и тягу к столь востребованной в СССР общественной работе. Увы, когда Оксана в 1971 году, закончив школу, поступала в Донецкий педагогический институт ей её школьная пионерско-комсомольская активность не помогла. Там для поступлению нужны были либо знания, либо блат. Блата у Оксаны не было, а знаний у нее, окончившей школы в основном на тройки, явно не хватило. Она так же на тройки сдала вступительные экзамены и естественно не прошла по конкурсу. Тут Оксане помог случай. Когда в вестибюле института вывесили списки поступивших, и фамилии Оксаны в ней не оказалось, к абитуриентам-неудачникам подошел некий мужчина средних лет, представившийся преподавателем Винницкого пединститута. Он и предложил опечаленной девушке ехать в Винницу, обещая зачисление с набранными ею баллами. Так Оксана поступила в институт, чем была очень горда, ибо никто из ее ближней и дальней родни на тот момент не имели высшего образования.
Впрочем, мать, когда узнала, что старшая дочь поедет в Винницу, и будет там учиться на учителя русского языка и литературы… она радости не выразила:
– И, куды ж тебе Оксанка понесло вид ридной хатини? Жити-то там, де будешь, в общаге, голодувати и холодати? Дурна ты дивка. И чему вчиться-те будешь… кацапской мове? Навищо теби вона!?
Мать Оксаны и Галины была не то, чтобы этакой «щирой» украинской националисткой, но москалей недолюбливала и время от времени говорила:
– Москали, вони, почитай, вси голодранци. И хозяйства хорошего у них майже ни у кого немае. Ви, девки, за москалив замиж не ходите. За ими голодранками жити будете.
Но это напутствие не только Оксана, но и всегда прислушивающаяся к матери Галина, как путеводную звезду не восприняли. Здесь сказался насаждаемый и в школах, и в техникумах, и в институтах интернационализм. К тому же Донбасс являлся одним из самых идеологически «советских» регионов в СССР, и русские, и украинцы здесь настолько смешались, что разницы меж ними уже не наблюдалось никакой. Это век назад, когда зарождался Донецкий промышленный район, и для работы на шахтах стали привлекать народ… тогда из близлежащих украинских губерний охотников лезть в шахты находилось немного. Жители полтавских, екатеринославских и прочих сел предпочитали сеять гречку и разводить свиней – это было и привычнее и доходнее. Тогда и завезли сюда народ из центральной России, с плохой земли, после многовекового крепостного рабства. Для них, наследственно привыкших к скотским условиям жизни и тяжелейшему, не сулящему большой отдачи труду… Для них труд в шахте вовсе не показался слишком тяжелым, и они полезли в эту преисподнюю и стали рубить уголь.
С тех пор и повелось вот это разное отношение хохлов и москалей к труду и хозяйству, которое для своих дочерей озвучивала Стефания Петровна Подлесная. Но такие умонастроения, актуальные в прошлом уже давно стали анахронизмом. К середине двадцатого века подавляющее большинство населения Донбасса стало уже не русское и не украинское, оно стало советским. Однако, в семье Подлесных, как старшая Оксана, так и младшая Галина, несмотря на всю свою внешнюю советскость, имели благодаря матери довольно прочную украинскую ментальную основу. Впрочем, той же Оксане, это не мешало быть на людях сначала пламенной пионеркой, а потом и комсомолкой.
– Оксана, мне сегодня из Курска Мишин брат двоюродный позвонил, говорит, вроде, наш поселок вчера сильно бомбили, много домов сгорело и разрушено, погибшие есть. Я Лизке Кирилловой сразу позвонила, чтобы про маму и наш дом узнать, а она не отвечает, – не скрывая волнения в голосе, поставила в известность сестру Галина Тарасовна.
Оксану Тарасовну звонок, видимо, отвлек от какого-то дела. Она, увидев, что звонит сестра, спросила с явным неудовольствием:
– Ну, что там у тебя, Галя?
Услышав известия о матери и бомбежке родного поселка, она тоже не на шутку встревожилась, хоть к матери той же любви и участия, как сестра никогда не испытывала.
– Ох… ну и огорошила ты меня. Не дай бог… А с домом, с домом не узнала, что!? – куда больше чем о судьбе престарелой матери Оксана Тарасовна забеспокоилась о родительском доме.
– Да, не знаю я. Вот позвонили, что сильный обстрел был и полпоселка сожгли. Я за маму сильно боюсь, – в голосе Галины Тарасовны звучала тревога.
– Да… узнать как-то надо… У тебя там больше некому позвонить?
Оксана Тарасовна не обратила внимания на тревожные нотки в голосе сестры и, привычно, как само-собой разумеющееся, стала взваливать на нее хлопоты по выяснению всего, что имело отношение к их малой родине. А то, как же. Ведь это сестра прожила там большую часть своей жизни, аж до 2002 года. Потому должна иметь с родными местами куда больше «связующих нитей». А Оксана Тарасовна, как в 1971 году поступила в винницкий пед, на родине фактически не жила, только на каникулы и в отпуска приезжала. После окончания института, она благодаря тому, что вышла замуж за сына преподавателя своего института, сумела там же распределиться на работу. Потом там же делала успешную карьеру, доросла до директора школы и едва не стала депутатом ВС УССР. Правда, после развала Союза карьерный рост Оксаны Тарасовны прекратился, и она, не удержавшись в директорах, дорабатывала до пенсии простым учителем. А сейчас… сейчас бывшая директриса уже четвертый год в Москве, работает здесь. Нет, работает не педагогом, а прислугой в богатой московской семье. Таким образом, с малой родиной, с Донбассом связей у нее фактически давно уже нет.
– Пусть твой Михаил кому-нибудь туда позвонит. У него же какие-нибудь друзья или родичи дальние остались? – сделала очередное руководящее указание сестре Оксана Тарасовна.
– Да, не осталось у него там никого. Вся его родня, еще раньше нас в Курск перебрались, и с друзьями он никогда не перезванивался и телефонов их не знает. Прямо не знаю, что делать и у кого узнавать, – с отчаянием отвечала Галина Тарасовна.
– Вот что Галя, ты раньше времени не паникуй. Я тут со своими делами разберусь, подумаю, что можно сделать и завтра к тебе приеду. Тут такое дело его по телефону не обсудить с бухты-барахты. Но и вы там прикиньте, может, чего надумаете. А я тут со своими хозяевами договорюсь и завтра у тебя буду, тогда все и решим…
Леонид не раз слышал, когда мать при встрече с тетей Оксаной выясняла с ней отношения на повышенных тонах. Но свидетелем такой откровенной перепалки между родными сестрами ему еще быть не приходилось. Это случилось в понедельник, выходной для всех торговцев, ибо рынок не работал. Отец с утра куда-то ушел, а Леонид сидел перед компьютером и «шарился» по интернету. Тетя Оксана уже по приходу была чем-то сильно недовольна. Сестры уединились в комнате, выполнявшей функцию родительской спальни, но Леонид даже через закрытую дверь и свои наушники услышал, что они время от времени начинают довольно громко ругаться.
– Ты всегда к маме плохо относилась, и сейчас тебе плевать на нее! – кричала мать.
– Я просто трезво смотрю на жизнь, Галя. Нашей маме восемьдесят три года, она, слава богу, пожила, к тому же вполне может быть, что с ней все нормально. Ты, что предлагаешь, нам с тобой, что ли сейчас туда ехать? Так ведь и мне уже шестьдесят и тебе пятьдесят семь. Чем мы ей там сможем помочь? Мы две уже почти старухи, а там ведь стреляют. Или ты хочешь мужа своего с сыном туда отправить? Я тебе сразу говорю, своего Богдана я туда не отправлю.
Поняв, что мать с тетей говорят о бабушке, Леонид окончательно отвлекся от «компа» и, чтобы лучше слышать, чуть приподнял наушники.
– Оксана, я тебя понимаю, но это же наша мама. Она нас растила, кормила и что с ней сейчас… Надо что-то предпринять, хоть как но узнать. Пожалуйста, помоги, у меня совсем нет никаких мыслей, подскажи, придумай, как узнать что с мамой! – чуть не умоляла Галина Тарасовна.
