— У меня только один вопрос… — вдруг угрожающе протянул Чуя. — Этот древний, он… Он тебя трогал?

Осаму нервно засмеялся и потёр рукой затылок.

— Что ты, Чуя. Я пробыл с ним совсем недолго, от силы пару дней. Он объяснил мне, как следует себя вести вампиру, и исчез, больше я его не видел. Ты что, до сих пор не веришь, что я достался тебе девственником? — он хмыкнул. — Задница недостаточно узкая была?

Чуя гневно фыркнул и отвернулся от него, скрещивая руки на груди. На какое-то время они оба примолкли.

— Скажи мне ещё одну вещь, Осаму-кун, — наконец нарушил эту неловкую паузу Чуя. — Какого чёрта ты так отчаянно пытался помереть?

— А ты видишь смысл цепляться за что-то вроде жизни? — равнодушно бросил Осаму. — Я его не видел. Не понимал, зачем только родился, взрослею и живу. Мне всё время казалось, что я существую в каком-то ядовитом сновидении, всё вокруг меня выглядело каким-то картонным и ненастоящим. Я просто искал способ пробудиться от этого сна. И я до сих пор от этого чувства не избавился, только понимаю, что теперь уж точно застрял в этом сне навсегда.

Чуя вдруг презрительно скривился:

— Меня обычно ужасно бесят такие, как ты. Я слишком много раз видел, как кто-то пытается уцепиться за жизнь зубами и ногтями, выжить вопреки всему, и всё равно в итоге умирает. И такая злость берёт, когда вижу существо вроде тебя, которое абсолютно не ценит то, что оно живое, и мечтает лишь умереть, — он зло сплюнул на песок и подтянул к себе острые коленки, упираясь в них подбородком. Длинная рыжая чёлка выбилась из-под капюшона и упала ему на лицо, скрывая собой глаза; Осаму теперь видел только торчащий вздёрнутый нос и злой оскал острых зубов.

— Если так, то почему ты схватил меня? — вампир сердито насупился. — Твоим заданием, насколько я помню, было притащить меня в Орден и сдать на опыты, а в худшем случае — убить. Но ты этого не сделал, запер меня здесь, заставил голодать и в конце концов насильно вынудил выпить твоей крови, а теперь говоришь, что тебя такие, как я, бесят?! Я совсем тебя не понимаю, Чуя! — он скривил губы, его лицо мигом стало напоминать мордочку обиженного маленького ребёнка.

И вновь между ними повисло тяжёлое молчание.

— А я тебе скажу, почему, — спустя пару минут ледяным голосом произнёс Чуя, повернув к нему бледное лицо со страшно горящими голубым огнём глазами. Осаму выжидательно уставился на него, похлопывая себя по щеке подушечками пальцев. Арахабаки скрипнул зубами и недовольно продолжил: — Потому, что одиночество меня бесит ещё сильнее.

Осаму надулся и отвернулся от него, сделав вид, что поглощён рассматриванием силуэтов высоток, видневшихся вдалеке. Сколько ни имей дел с такими божествами, они всё равно останутся загадкой. В этом был весь Чуя, он не поддавался никаким просчётам вампира, тот не мог угадать, что любовник в следующий момент скажет или сделает. Обычно-то Осаму читал почти всех других существ, как раскрытую книгу, и вполне мог ловко ими манипулировать в своих целях. Но Арахабаки особенный, отличается от них. И этим, пожалуй, всё же привлекает к себе.

— Ты жалеешь о своём прошлом, Чуя? — юноша вздрогнул и посмотрел на вампира. — Грустишь хоть иногда? Ругаешь судьбу за то, что всё это выпало именно на твою долю?

Чуя тяжело вздохнул и, повернув голову, поглядел на зловещий маяк. Мигом вспомнилась большая квадратная комната без окон, со стенами, облицованными безликими серыми панелями, заставленная противно пищащими компьютерами; вспомнилась стеклянная капсула, в которой всегда было ужасно холодно спать, вспомнились провода, опутывающие тело, и присоски в разных местах, оставляющие почти не заживавшие следы; вспомнились болезненные уколы, отдалённые голоса и выплывающие из мрака туманные лица. Ярким пятном на фоне этих тусклых картин промелькнули страшные моменты, когда Чуя, не умеющий управлять собственными силами, с воплями бросался на стены и даже бился об потолок, один раз до крови расколошматив себе голову, и он был не в силах ничего с этим сделать. Он ранил очень многих окружающих его существ, пока учился контролировать себя, заключённое в нём божество обладало слишком уж угрожающими способностями и вдобавок имело дурной характер, оно не желало подчиняться своему носителю, замученному семилетнему мальчику было просто не по силам сломить его. И почему-то именно эти картинки виделись особенно отчётливо. Наверное, потому, что только в те жуткие минуты Чуя был в сознании и мог что-то запоминать, всё остальное же время он проводил в сумрачном состоянии, повиснув где-то между сном и явью, чувствуя и слыша своё окружение, но не в состоянии на него реагировать. Он не мог сказать, что ему холодно, не мог пожаловаться на боль, онемевший язык попросту не подчинялся ему.

Жалел ли Чуя себя и проклинал ли судьбу? Нет. Он просто тогда не знал, что это такое, ему не были знакомы никакие чувства из тех, что делают любое существо живым. Он не чувствовал жалости, страха, желаний. Вообще ничего, кроме боли. Но одно юноша знал точно — то, что он в конце концов сбежал прочь из этой лаборатории, поубивав по пути к чертям всех своих мучителей, было правильным и единственным выходом. Потому что неизвестно, что бы с ним сделали по окончанию эксперимента, вполне вероятно, что и усыпили бы, сообразив, что Арахабаки совершенно неуправляем и использовать его просто опасно. А теперь Чуя был свободен, он получил возможность провести свою бессмертную жизнь так, как захочет сам.

— Ругаю ли я судьбу? — он тихонько засмеялся. — Ну, бывает, наверное, иногда. Но редко. А ты свою небось проклинаешь каждый день.

— И да, и нет, — загадочно ответил Осаму.

— Как это? — заинтересовался Арахабаки.

— А так, что с одной стороны проклинаю, потому что у меня отняли последнюю радость в жизни, — вампир поморщился, — а с другой, я рад, что так вышло; может, хоть за эту бесконечность я смогу найти нечто такое, ради чего стоит жить.

— Не найдёшь, — решительно отрезал Чуя. Осаму дёрнулся и зло поглядел на Арахабаки, заправляя за ухо прядь чёрных волос. — Нельзя познать смысл жизни и захотеть жить, когда ты не можешь умереть. Сам по себе этот смысл состоит в том, что жизнь одна, и что она не бесконечна. Но ты не сможешь этого осознать, пока хоть раз не окажешься на волоске от смерти.

Осаму заметно скис и опустил голову.

— Понятно.

— Именно поэтому бессмертие — в каком-то смысле настоящее проклятие, — продолжил Арахабаки. Он собрал горсть белого песка и разжал руку, пропуская мелкие частички сквозь затянутые в кожаные перчатки пальцы. — Когда понимаешь, что твоей жизни ничто не может навредить, перестаёшь цепляться за неё с таким отчаянием.

Он посильнее натянул на голову капюшон и нахохлился, как сердитая птичка. Осаму секунду молча глядел на него, потом, осмелившись, пододвинулся поближе и положил голову ему на плечо.

— Скажи, ты… Ты правда хочешь сделать меня своим напарником?

— Имеешь что-то против? — буркнул Чуя. — Не заставляю. Можешь валить на все четыре стороны, я тебя верёвками тут не привязываю. Если ты всерьёз захочешь уйти, я всё равно не смогу тебя удержать.

— Лицемер, — хмыкнул Осаму и на секунду прижался губами к его плечу.

Арахабаки зло покосился на него горящим глазом.

— Кто-то, я смотрю, давно по лбу не получал. Чего обзываешься?

— Ты говоришь «вали на все четыре стороны», но при этом знаешь, что я никуда от тебя не денусь, — Осаму слегка сощурился. — Потому что ты меня уже посадил на свою кровь.

— Ты же мечтаешь умереть, в чём проблема? — Чуя пожал плечами.

— Ты ни черта не понял, Чуя. Меня привлекает быстрое и безболезненное самоубийство, — Осаму поджал губы, — а не мучительная смерть от голода. Знаешь небось, как вампиру хреново помирать от нехватки крови, он будто сохнет изнутри, и это очень больно и неприятно.

— А ты-то откуда знаешь? — ухмыльнулся Арахабаки. — Пробовал?

Осаму отвёл взгляд помутневших глаз.

— Было дело. Просто хотел убедиться, что это совсем не то, что мне надо.