Вампир прикрыл глаза, слегка подаваясь навстречу тонким пальцам, гладящим его за ухом.
— Ты голоден? — вкрадчивый голос опять накрыл ушную раковину, заставив дёрнуться и прикусить губу острыми клыками. — По твоей коже видно. Ты уже пару месяцев тут, и ни разу не пил ничьей крови, только, — Чуя, хмыкнув, указал взглядом на забинтованные руки, — сам себя от безысходности кусаешь время от времени. Нетрудно догадаться, что ты на пределе, — Осаму нервно сглотнул, Арахабаки почувствовал, как на его горле трепыхнулся кадык.
— Не нужна мне кровь, — через силу отозвался вампир, пряча взгляд за длинными пушистыми ресницами. — Древние могут годами без неё обходиться.
— Обычные древние — да. Но не те, которые пьют вампирскую кровь, — с ухмылкой констатировал Чуя, потянув его за волосы. — У них жажда пострашней обычного, потому что крови надо пить больше. Может, они и не нуждаются в этом так остро и могут пить её реже, но выпивать им надо за раз месячную норму обычного вампира, чтобы утолить жажду.
Он легонько приложил пальцы к пересохшим губам. Осаму, поняв, что от него требуется, уцепился клыками за край перчатки и с силой потянул за неё, стаскивая. При виде обнажившейся тонкой ладошки с длинными пальцами, чёрными ногтями и выступающими под тонкой кожей венами, в которых пульсировала кровь, у него потемнело в глазах; вампир так и замер, держа перчатку и сморщившись. Да, он ужасно изголодался, крови хотелось просто зверски, причём даже неважно, чьей — другого вампира, человека или божества. Возможность насыщаться кровью себеподобного — это никакое не табу, скорее особенность, позволяющая лучше приспосабливаться к условиям.
— Хочешь? — спросил, как змей-искуситель, Арахабаки, покачивая перед ним запястьем и наблюдая, как вампир жадно следит за его движениями. — Я могу тебе даже шею подставить.
— Нет! — Осаму зажмурился и резко отвернул в сторону голову. — Я понял, чего ты добиваешься, и я на это не пойду!
Он застонал, когда Чуя прихватил зубами самый краешек заострённого уха, а после широко и медленно лизнул его.
— Корчишь из себя неприступную стену? Тебе идёт, — томно прошептал Арахабаки, отчего по коже вампира пробежалась стайка мурашек. Чувствуя, как тонкая шёлковая ткань кимоно начинает прилипать к вспотевшей спине, Осаму шумно выдохнул и слегка повернул голову, утыкаясь холодными губами в скулу. — Я же всё равно тебя сломаю, дурак ты этакий. Просто это будет куда более долго для меня и куда более мучительно для тебя самого.
— Тебе терпения не хватит, — попытался ухмыльнуться вампир. — Мне даже интересно, как скоро тебе надоест со мной возиться, коротыш.
Зубы уже со злостью вцепились в мочку, Осаму ойкнул и сжал губы.
— Я уже сейчас потихоньку начинаю терять это самое терпение, — прошипел в ухо Арахабаки. — И, думаю, тебе не захочется увидеть меня в гневе.
Осаму покосился на тонкий гибкий кнут, закреплённый на ремне его брюк. Забинтованная шея отозвалась спазмом, по лопаткам эхом прокатилась острая боль. Вампир хорошо помнил, как этот кнут обвивался вокруг его горла и со свистом ударялся в спину, и Осаму хрипел, глядя на Арахабаки, покрытого ядовитыми красными узорами и улыбавшегося страшным оскалом. И хоть раны уже затянулись, ему не хотелось бы повторять такой опыт.
Чуя приник к нему, гладя ладонью по лицу, потёрся носом о щёку. Воротничок его белой рубашки сам собой расстегнулся, мелькнула красивая вытянутая шея и острые ключицы… Осаму опять зажмурил глаза, тщетно стараясь совладать с собой. Во рту мгновенно пересохло, и словно вся жажда, которую он едва-едва ощущал на протяжении этих месяцев, ударила разом ему в голову. И он уже чувствовал, как Арахабаки слегка спустил с его плеч кимоно, поглаживая ладонями руки и спину, обжигая ледяную кожу вампира. А уж когда Чуя, наклонившись ещё ближе, едва не дотронулся до губ, того и вовсе как током ударило. Прикусив губу, Осаму глядел на красивое лицо божества, замечая, как потихоньку сужаются зрачки, становясь вертикальными, делая голубые глаза похожими на змеиные, а на лице, руках и шее проступают метки, словно тлеющие и горящие изнутри. Захотелось инстинктивно сжаться и прикрыть руками голову. Ещё с того сражения было понятно, что Чуя опасен и сам по себе, победить его непросто, но когда он принимает вот такую форму, «порчу», как он сам её назвал, следует спасаться бегством.
— Идиот, — почти ласково протянул Арахабаки, притянув голову вампира вплотную к своему горлу и поигрывая пальцами с кудрявыми прядками чёрных волос. — Ты понимаешь, что скоро дотянешь до верхнего лимита своего голода? Если ты один раз выпьешь моей крови, проклятие тебя не затронет.
— Р-р-р… — Осаму зло заскрипел зубами, изо всех сил отворачиваясь от его шеи. Это только так называется, проклятие. На деле же — зависимость, страшная, куда хуже, чем от крови человека или вампира. С этой кровью хватит и одной капли, чтобы привыкнуть к ней намертво.
— А продолжишь в таком же духе, — Чуя провёл кончиком пальца по его губам, надавив на уголок, — помрёшь в итоге, как собака. Очень мерзкий конец для древнего, ты так не думаешь? Самому не противно?
Сумев слегка разжать челюсти вампира, Арахабаки приложился к нему поцелуем, всё так же придерживая пальцем за уголок губ. Тоненькие полупрозрачные струйки скатывались от его рта, сходясь на подбородке и капая с него; пытавшийся держаться Осаму уже едва не захлёбывался собственной слюной. Чуя заботливо поймал обе струйки языком и облизнул холодные розоватые губы. Ощущение было такое, словно он целовал фарфоровую куклу или статую; когда-то очень давно, ещё ребёнком, Чуя разок в шутку на глазах своих коллег прикоснулся губами к какому-то гипсовому бюсту, стоящему в холле штаб-квартиры Ордена. И вот сейчас чувства были точь-в-точь такими же, только губы вампира постоянно сжимались в попытках сопротивляться и отдавали сильным привкусом крови.
— Я лучше помру, чем приму от тебя такую благодетель, — процедил Осаму едва слышно, сквозь зубы. — Я не нуждаюсь в жалости кого-то вроде тебя!
Чуя отстранился от него, странно поблёскивая глазами. Что-то такое сверкнуло в его взгляде; вампиру показалось, что он едва сдержался, чтобы не стукнуть.
— Как же меня бесит твоё упрямство. Но ты всё равно не непобедим, Осаму-кун, — явно сумев взять себя в руки и ухмыльнувшись, Арахабаки поднёс к губам руку, освобождённую от перчатки, и, оскалив острые зубы, легко вспорол кожу на указательном пальце. На ней мигом проступили капельки крови, парочка тонких струек побежали по пальцу вниз, к ладони. Дразня, Чуя слегка покачал пальцем из стороны в сторону, позволив крови течь по нему сильнее, обволакивать. — Неужели не соблазнишься?
Осаму словно кто-то ударил кулаком в грудь, вышибив из лёгких весь воздух подчистую. Тяжело, с хрипом дыша через рот, он, как заворожённый, наблюдал за этим зрелищем. Чуя, следя за его взглядом, поднёс окровавленный тонкий палец к лицу; вампир отшатнулся от него, как от больного чумой, но одна капля крови всё же упала на его скулу. Осаму едва не всхлипнул — к щеке словно тлеющую сигарету приложили, там наверняка останется след, как от настоящего ожога. Сморщившись, боясь, что сейчас окончательно сойдёт с ума от этого дурманящего железного запаха, Осаму мотнул головой, пытаясь стряхнуть с себя каплю. Нет, он не прикоснётся к ней. Только не к этой крови.
— Я бы не притронулся к твоей крови, даже если бы был уже высушен и находился на грани смерти, — бессильно выплюнул он. — Хватит, отпусти меня уже!
Щёку мигом обожгла оплеуха, вампир вскрикнул и повалился на бок, прижимая к ней ладонь. Кожа буквально горела; рука у Арахабаки, несмотря на его внешнюю хрупкость, была очень тяжёлой, после его пощёчин даже у Осаму частенько оставались неслабые кровоподтёки, которые крайне медленно заживали.
— Отпусти, отпусти… — передразнил его Чуя, наблюдая, как Осаму, всхлипывая, трёт щёку. — Достал уже ныть, эгоист чёртов! Что тебя опять не устраивает? Я всё уже сделал, чтобы тебе было комфортно, не убил, от охотников спрятал, не связываю тебя, не бью, кровь буквально на блюдечке уже подношу, а ты талдычишь одно: отпусти, отпусти! Скажи-ка, — он ухватил пальцами шею вампира и с силой сжал горло, тяня его на себя. Осаму, закашлявшись, был вынужден подчиниться, — что ждёт тебя на свободе? А? Ордену наплевать на то, что ты древний, для них это лишь знак повышенной опасности, в их глазах ты преступник, и они уничтожат тебя, едва ты им попадёшься, — Осаму увидел, как его глаза сузились, а зрачки превратились в тонюсенькие чёрные ниточки, и густо сглотнул. — Вернее, даже не так, тебе и попадаться не надо, они сами тебя найдут. Ты серьёзно думаешь, что после того, что натворил, сможешь жить дальше, как и прежде? Посмотри уже правде в глаза! Ты в безопасности, пока ты здесь и пока я тебя защищаю, — голос приобрёл иную тональность, низкую и злую, — а как только ты отсюда выйдешь, превратишься в ходячую мишень, и твоё уничтожение станет только вопросом времени для охотников. Причём времени очень маленького, и добровольное погружение в спячку ещё на двести лет тебя не спасёт!
