К горлу опять подкатил тугой горький ком, ноги стали ватными; шатаясь, Осаму подошёл к постели и присел на корточки, невидящим взглядом смотря на вещи. Протянув трясущиеся руки, он подобрал пальто и, прижав ткань к своему лицу, зарылся носом в мягкий воротник. Оно до сих пор пахло знакомым горьковатым парфюмом и дорогими сигаретами, чуть-чуть кровью, которая постоянно текла из шеи Арахабаки… Вампир скривился, зажмурил глаза и, согнувшись в три погибели и почти уткнувшись лбом в колени, тихо заплакал. Слегка утихшая было за эти дни боль накатила с новой силой. И теперь, когда он был здесь один, она уже без всякого труда выплёскивалась наружу в виде слёз.

— Чуя, а почему ты всегда носишь эту шляпу, когда мотаешься в штаб с отчётами?

Вампир, лёжа на постели, весело болтает ногами, обнимает обеими руками подушку, наблюдая за тем, как Арахабаки бережно расправляет помявшийся от прогулки под снегом головной убор. Небрежно накинутое на плечи чёрное шёлковое кимоно слегка сползло, и Осаму недовольно подёргивает плечом, пытаясь либо совсем его сбросить, либо, наоборот, закинуть обратно.

— А что? — вопросом на вопрос отвечает Чуя, стряхивая только ему видимые пылинки. — Тебе-то какая разница?

— Просто интересно. Она такая старая… Ощущение такое, будто она тебе с чьей-то чужой головы досталась, — Осаму слегка щурит глаз.

Арахабаки презрительно морщит нос.

— Вовсе нет, она с самого начала была моей. Просто она и вправду очень старая… Мне её босс подарил, когда я вступил в Орден. Представляешь, сколько лет назад это было? Вот то-то и оно, — он тяжело вздыхает. — Она мне дорога скорее как память. Да и, к тому же, есть ещё одна причина, по которой я её ношу.

Чуя замолкает, встаёт с постели и осторожно устраивает шляпу на столике возле кресла.

— И какая же? — Осаму ухмыляется краешком рта, решив всё же подразнить его немножко. — Босс от тебя требует постоянно её носить в знак уважения к нему?

— Нет. Всё гораздо противнее.

Арахабаки медленно опускается обратно на постель; вампир, ловко повернувшись, ложится головой ему на колени.

— Ну рассказывай уже, интересно ведь!

Чуя осторожно запускает пальцы в его волосы, мягко перебирая спутанные чёрные прядки. Молчит с минуту, явно обдумывая, что ответить, а потом вдруг со злостью произносит:

— Люди отвратительные существа.

Осаму, дёрнувшись, выворачивает шею и смотрит ему в лицо расширенным глазом.

— И не пялься на меня так, будто я только что расстрелять кого-то приказал. Это ведь правда, — Чуя морщится и, подняв руку, дотрагивается пальцами до головы. — Всё дело в моих волосах, Осаму-кун. Точнее, в реакции на них окружающих.

Арахабаки со вздохом наклоняется и целует вампира в уголок губ. Его прикосновение так и обжигает холодную кожу.

— Что не так с твоими волосами? — Осаму слегка удивлённо поднимает брови. Протянув руку, касается рыжего локона, упавшего ему на лицо. — По-моему, они очень красивые, мне нравится их гладить.

— Ты один на миллион, который так считает, — Чуя кривится. — А вот люди не такие. Я никогда не забуду, что было, когда босс впервые взял меня с собой на какое-то задание. Как эти уроды мелкие собрались вокруг меня толпой и давай приставать. «Ой, какой ты чудик!», «Что ещё за цвет волос, тем более у мальчика?! Ты что, уже красишься, хотя такой маленький?!», «Гномик рыженький, тебя что, из Европы привезли?» — это ещё самые невинные их вопросы. Довели в итоге до того, что я разревелся, и босс на следующий день принёс мне эту шляпу. Получилось так, что я ношу её, чтобы скрыть волосы, это уже в привычку вошло.

— Ты и в Зоне никогда капюшон не снимаешь… Я всё думал, почему. А оказывается, причина вот в чём… — тихонько бормочет Осаму, пристально глядя ему в лицо.

— Именно. В Зоне достаточно капюшона, шляпа не подходит к повседневной одежде. Я знаю, что никто из местных в жизни не вздумает мне сказать что-то подобное, если только за спиной кости перемыть, но мне так спокойней.

Осаму медленно садится на колени, придвинувшись почти вплотную к божеству, оглядывая его. Растрёпанный, в одной только длинной рубашке, с ярким укусом на шее — Чуя сейчас похож на девочку, которая впервые провела ночь со своим парнем и утром, чтобы не одеваться, накинула на себя его одежду, которая велика ей размера на два. Только вот горящий взгляд совсем не подходит к такому сравнению.

— Глупости, — твёрдо произносит вампир, протянув руку и тронув его лицо кончиками пальцев. — Люди всегда задирают тех, кто чем-то от них отличается. Особенно дети и подростки, они в силу возраста злые и привыкли реагировать на нечто чужое только агрессией. Ты очень даже красивый, Чуя, — Арахабаки широко распахивает глаза. — И по тебе сразу видно, что ты всё же ближе к божеству, чем к человеку. Это уже проблемы людей, что они этого не увидели.

Чуя кусает губу. Потом, вдруг улыбнувшись самым краешком рта, притягивает его к себе, крепко обнимая и зарываясь лицом в волосы.

— Если кто из нас двоих в этой комнате красивый, то это ты, моя радость. Не представляю даже, как этот старик, который тебя обратил, мог тебя оставить. Вряд ли он нашёл другого такого…

— Да я и не грущу, что он меня бросил, — Осаму весело смеётся, проводя носом по его шее. — Знаешь, быть наложником у старика — это совершенно не в моём вкусе.

— Он и вправду был старик? Совсем уж?

Осаму слегка морщит лоб.

— А я не помню. Как ни пытаюсь припомнить те времена, его лицо вечно размыто. Я списываю это на то, что плохо соображал после обращения, это были самые мучительные дни во всём моём существовании. Хотя, а какая разница? Всё равно я вряд ли когда-нибудь с ним встречусь. Лучше о нём не думать, — приподняв голову, он прикасается к влажным губам, слегка прихватывая их, и улыбается. — Зачем это мне сейчас? У меня есть ты.

И в ту же секунду вампир оказывается поваленным на подушки и прижатым к постели. Чуя жадно впивается в него, прикусывая губы, проводит языком за ухом, целует шею в районе кадыка, оттянув зубами края бинтов. Пальцы сплетаются на подушке, сжимаясь.

Осаму с трудом отлепляется от его рта, шумно дыша. Взяв за подбородок, вновь притягивает к себе и утыкается лбом в лоб. Глаза — в глаза.

— Хочешь, расскажу тебе кое-что, что тебя, может, приободрит немного? — он улыбается краешком рта.

Чуя недоуменно вскидывает брови.

— Что, кровопийца?

Осаму с силой дёргает его на себя и заваливает на бок, крепко обнимая обеими руками.

— Меня в детстве тоже дразнили, — Чуя, дёрнувшись, поднимает на него ошарашенный взгляд. — Да, представь себе. Я с самого детства пытался с собой покончить, и с того же детства постоянно был в шрамах и в бинтах. Это не могло не вызвать насмешек. Мне всегда говорили «не реагируй, делай вид, что тебе плевать, и отстанут, неинтересно тыкать палочкой того, кто не обращает внимания». Я так и делал, но от этого меня только ещё сильнее задирали, обзывали чокнутым. И от этого мне всё сильней и сильней хотелось покончить с собой…

Он с тихим вздохом утыкается губами в лоб Арахабаки. На пару минут в комнате повисает тишина.

— Нас с тобой определённо судьба свела, — вдруг тихонько замечает Чуя. — А я-то думал, что не может быть двух таких одинаково невезучих существ…

Осаму яростно затряс головой, пытаясь отогнать назойливую, яркую картинку, которая никак не хотела уходить. Со всей силы стиснув зубы, он быстро запустил руку в карман пальто и выудил небольшую пластиковую карточку, на которой мирно моргал маленький красный огонёк. Разбираться, по какому принципу эта штука работает, сейчас не хотелось. Сунув её в карман своего пальто, Осаму метнулся к постели и, кряхтя от натуги, сдвинул в сторону матрас. Под ним и вправду обнаружился довольно толстый свёрток; вампир и его побыстрее запихнул к себе и кинулся прочь из комнаты. Он боялся, что ещё буквально секунда в этом месте — и его опять истерика захлестнёт, нельзя, надо спешить и побыстрее убраться отсюда, плакать потом будет. К тому же, его с того самого момента, как они сюда пришли, не покидало стойкое предчувствие чего-то очень плохого.