«Я люблю тебя… Люблю, люблю, люблю, чёрт возьми, так сильно, что с ума могу сойти…»

Слова Арахабаки так и стучали в голове, заставляя, казалось, умирать что-то внутри с каждым словом. Осаму скрипнул зубами и уткнулся лицом в колени. Почему он тогда ничего не ответил Чуе? Почему не признался, что тоже давно уже влюбился в него до одури, до сумасшествия? И почему не остался с ним, почему не упёрся рогами, не лёг рядом, не обнял и не поклялся не выпускать до последнего вздоха? Одни сплошные «почему», которым навсегда суждено остаться без ответа и которые теперь вечность будут жечь ему сердце. Запоздалое раскаяние — страшная вещь, особенно когда ты до какого-то момента не знал, что это такое. Осаму был в курсе, что с людьми часто такое происходит, когда у них умирает кто-то близкий, Одасаку не раз ему рассказывал о подобном. О том, что сначала человек не чувствует каких-либо изменений вокруг себя, первые дни наполнены хлопотами вроде похорон, горевать-то вроде как и некогда, а потом до человека вдруг доходит: всё, он остался один. И сразу же наваливается жуткая тяжесть, так хочется сказать умершему все ласковые слова, на которые не решился при его жизни, попросить у него прощения за всё, и от осознания того, что это невозможно, становится ещё хуже. Теперь Осаму на себе это испытал и мог бы точно сказать — поистине ужасное чувство, страшные ощущения.

Он тихонько, чтобы не разбудить спящего юношу, поднялся с диванчика. Укутался сильнее в своё пальто, надвинул на самое лицо капюшон и, стараясь не цокать каблуками, отправился искать лестницу вниз.

Холодный ветер дунул в лицо, бросив в глаза мелкие крупинки снега, едва Осаму вышел на улицу. Недостроенное здание стояло почти на берегу, следовало спуститься по раскрошившейся дороге — и вон оно, море, на расстоянии всего нескольких метров, отделенное тонкой полоской грязноватого влажного песка. Покачиваясь, как во сне, вампир спустился, не дойдя пары шагов до воды, свернул в сторону и медленно побрёл вдоль пляжа, проваливаясь каблуками в песок. И зачем он только согласился этого парня с собой взять? Был бы один — быстрее бы до пригорода добрался, он наверняка здесь совсем близко. Не хотелось признаваться самому себе в том, что Осаму в тот момент просто испугался, что в одиночестве с ума сойдёт. Он привык уже следовать за Чуей, перекидываясь с ним колкостями, привык знать, что никогда с ним не заблудится и не попадёт в плохие руки, потому сейчас вынести постоянную тишину было бы для него почти невозможно.

Вдруг прямо перед глазами буквально из ниоткуда в тумане выросла громадная чёрная тень; что-то огромное появилось у самого берега, на том месте, где воды, наверное, было едва ли по колено. Осаму вскрикнул и в ужасе шарахнулся в сторону, тут же споткнувшись и шлёпнувшись на песок. Он застыл, боясь даже шевельнуться; в голову мигом полезли всякие ужасные мысли о том, что в очередной местной лаборатории, которая, вероятно, ещё функционирует, вывели какого-нибудь Годзиллу, и монстр теперь шныряет возле берега и ест тех, кто вздумает там прогуляться. Но тень не двигалась, больше всего она напоминала какой-то искорёженный взрывом железный обломок на фоне пасмурного неба. Поняв, что это никакой не монстр, Осаму нервно сглотнул и, с трудом поднявшись, двинулся дальше. Сердце, казалось, подскочило к горлу и благополучно там застряло. Накатило уже знакомое ощущение, такое же, как когда он первый раз пошёл в город один, разыскивать Одасаку; захотелось со всех ног побежать обратно, забиться куда-нибудь в тёмный угол и не выходить больше оттуда, чтобы не видеть этих ужасов.

Силуэт становился отчётливей по мере того, как Осаму подходил ближе. Через пару минут вампир наконец смог разглядеть, что же его напугало. Это оказался остов огромного корабля, почему-то полулежащего на левом борту почти на самом берегу. Он казался буквально обрубленным вполовину, словно какое-то чудовище с гигантской пастью отхватило от него всю кормовую часть, а носовую почему-то решило бросить здесь. Чёрные волны с плеском бились в ржавый корпус, на котором кое-где ещё были видны остатки синей краски, ветер завывал в сломанной трубе, и время от времени слышались жуткие звуки, какой-то ужасающий скрип и треск, похожие на стоны. Зрелище завораживало; Осаму, не отводя от корабля взгляда, медленно сел на песок, хлопая ресницами. Похоже, он ошибся, оценивая расстояние до пригорода: сколько они с Чуей ходили по берегу, он ни разу не видел это чудо света, даже силуэта его, иначе давно бы уже спросил у напарника, что это за очередная достопримечательность Зоны.

— Вот ведь грустная картина… — прошептал Осаму, прикрыв глаза. — При жизни небось плавучим дворцом был, как «Титаник», катал всякие сливки общества по океану… А теперь лежишь тут, ржавеешь, даже название уже не узнать. Интересно, как же тебя сюда занесло, красавец?

— Это «Нисей», — Осаму вздрогнул, услышав хрипловатый голос за спиной, и обернулся. Рюноске, очевидно, заметивший его бегство и решивший последовать за ним, стоял в двух шагах от него, скрестив на груди руки. Увидев, что вампир его заметил, юноша моргнул и поднял глаза. — Он — яркий пример того, к чему может привести человеческая жадность.

Не дожидаясь ответа Осаму, Рюноске присел рядом и подтянул к лицу коленку, вороша ладонью влажный песок.

— Тебе интересно, откуда он тут взялся? Это грустная история, — он печально покачал головой. — Йокогама ведь когда-то крупнейшим портом была, ты, наверное, застал это, если дружил с тем человеком, которого разыскивал тогда. Этот лайнер какая-то местная компания у американцев выкупила, не знаю уж, для каких целей. Представляешь, он с сороковых годов плавает, даже на Второй Мировой побывал. Но что-то не заладилось, и фирма его опять перепродала, кому-то ещё.

Рюноске мечтательно прикрыл глаза.

— Я помню, как наблюдал за ним, когда его заводили в порт. Он был такой красивый, как из фильма какого-то, не верилось даже, что такое чудо когда-то на самом деле плавало по океану. Мы с сестрой специально бегали в доки, чтобы на него посмотреть.

— Это было так уж удивительно? — Осаму улыбнулся. — Я думал, в крупнейшем порту мало кого удивишь огромными лайнерами.

— Можешь не верить, но это и вправду была большая редкость, — Рюноске покачал головой. — Сюда приходили в основном грузовые суда, такое, что пригнали старинный океанский лайнер и поставили его тут на прикол, на моей памяти вообще случилось один раз, это был «Нисей». В общем, долго он в порту простоял, полгода, наверное, а может, и больше, а потом его вроде бы должны были на буксире перевезти куда-то в другое место. Это я тоже видел, как его выводили. А потом по городу слух полетел — мол, буксир с «Нисеем» по пути в шторм попали, все тросы пообрывались, и его выбросило на отмель, сюда. Пока суд да дело, решали, что с ним дальше делать и кто ответственность за него несёт, его волны на две части разломали, и он оказался уже ни к чему не пригоден.

— Так его всё же разломало? — Осаму вздрогнул и вытянул шею. — Но я только половину от него вижу, где остальное?

— Затонуло, — Рюноске пожал плечами. — Кормовую часть в море унесло. Только нос вот и остался, крепко застрял, торчит тут и пугает случайных прохожих. Тебя небось тоже напугал? Я видел, как ты взвизгнул и на задницу шлёпнулся.

— Да, когда он из тумана вдруг появился, — честно признался Осаму и повернул голову, слегка наклоняя её набок. — Странное такое зрелище… Вроде бы и пугает, а вроде и завораживает, так и хочется смотреть и смотреть на него.

— Да, — Рюноске вдруг улыбнулся самым краешком рта. — Я тоже люблю посидеть тут, рядом с ним. Меня это почему-то иногда успокаивает. А ещё заставляет думать, — он прикрыл глаза, — о том, насколько недолговечны многие вещи. Вспоминаю, как видел его тогда в порту, как потом приходил сюда чуть ли не каждый день, а он словно с каждым этим днём наклонялся всё сильней и сильней. Видишь, уже на боку почти лежит, вот-вот рухнет совсем, рассыплется и затонет. А первое время вообще стоял почти вертикально, с совсем маленьким наклоном. Вода со временем съедает всё, даже железо…