— Убил вампира? — Мичидзо поперхнулся. — Ты о своём красавчике?
— Да. Вот тебе и ответ на вопрос, за какие грехи его сюда сослали, — Чуя тихонько фыркнул. — У него один-единственный грех, и состоит этот грех в том, что Осаму-кун вампир. Только и всего. Мне было велено либо поймать его и притащить в штаб живым, либо убить. В принципе, исход был бы один и тот же, он в любом случае был не жилец. Я не смог сделать ни то, ни другое, просто руки не поднялись уничтожить такое создание. Ты сам видел. Поэтому я спрятал его здесь, а боссу сказал, что он оказался слишком сильным, и мне пришлось его убить. И босс вроде бы поверил тогда, а сегодня опять начал до меня допытываться…
Чуя вдруг осёкся, приоткрыв рот; его острый слух уловил медленные, осторожные, но вполне различимые шаги совсем близко. Он среагировал почти мгновенно — схватив информатора за куртку, Арахабаки живо дёрнул его в переулок и прижал собой к стене.
— Эй, ты чего это… — попытался возмутиться покрасневший Мичидзо, машинально тронув пальцами его талию, но Чуя быстро зажал ему рот ладонью и осторожно выглянул из-за угла. С такого расстояния ему было прекрасно видно высокого светловолосого молодого человека в строгом чёрном костюме; тот насторожённо оглядывался по сторонам, держа наготове пистолет. Чуя мигом покрылся холодным потом. Он сразу узнал сопровождавшего его новичка со злобными глазами.
— Что, что там? — задёргался Тачихара, увидев его вытянувшееся лицо.
Чуя посильнее прижал ладонь к его рту, приказывая замолчать.
— Тихо. Это ищейка из Ордена, — нервно прошептал он.
— Чего? — Тачихара распахнул глаза. — Ты уверен?
— Уверен. Только сегодня с этой гадиной в вертолёте вместе летел, — Арахабаки зло сощурил глаза. — Не понравились друг другу конкретно. Только вот какого хрена он тут задержаться решил? Мне это не нравится.
Мичидзо отвёл от себя его руку и тоже осторожно высунулся из-за угла.
— Ух, серьёзный какой, — присвистнул он. — Прямо как герой из какого-то клишированного боевика.
Чуя не отреагировал, он во все глаза наблюдал за мужчиной. А тот нервно озирался по сторонам и вытягивал шею, явно высматривая что-то или кого-то. Покрутившись немного на месте, он опустил руку с пистолетом и пошагал в противоположную от них сторону.
— Он что-то ищет… — севшим голосом просипел Чуя. — Вернее, кого-то, и я даже догадываюсь, кого. Надо уматывать отсюда, лучше не попадаться ему на глаза.
— Ох уж мне этот Орден, — заворчал Тачихара, выкручиваясь из его рук, — вечно какие-то козни строит, хозяева жизни, блин… — он потянул божество за руку. — Пойдём, я знаю, как можно незаметно проскользнуть к бару, туда он вряд ли припрётся.
Чуя густо сглотнул.
— Нет уж, в бар ты иди один. Мне надо забрать Осаму-куна, и как можно скорее. А ты… В общем, ты меня понял, нарой побольше про Муравейник. Буквально всё, что сможешь узнать, никакие сведения лишними не будут.
— Да-да, понял, — шепнул Мичидзо и на цыпочках кинулся в другой конец переулка. Чуя осторожно выглянул наружу, увидел, что наблюдатель исчез, и тихонько, по стеночке двинулся к берегу. Хорошо хоть он назначил встречу информатору в том же пригороде, бежать сюда от бара было бы чересчур долго и опасно.
Дорога заняла несколько минут. Едва завидев очертания маяка вдалеке, Арахабаки сорвался на бег; проваливаясь каблуками в мокрый песок, спотыкаясь и едва не падая, он торопился, как мог. С силой толкнув входную дверь, он влетел в холл и заорал:
— Осаму-кун! Ты что, дрыхнешь ещё? Вставай, надо убираться отсюда!
В ответ — молчание, только громкое эхо откатилось от стен. Желудок уже в который раз за сегодняшний день сжала ледяная рука. Едва не споткнувшись на ступеньках, Чуя взлетел на второй этаж, проскочил по коридору и с яростью пнул створку, за которой скрывалась спальня. Никого. Одеяло сброшено с постели на пол, простыня покрыта мелкими пятнышками крови, на подушке сиротливо лежат размотанные, обтрёпанные по краешкам бинты, моток свежей марли и окровавленный нож. Чуя медленно приподнял руку и машинально сунул её во внутренний карман пальто — пусто, Осаму опять ухитрился стащить у него лезвие, небось в очередной раз резал себе руки…
Ни следов борьбы, ни кровавых луж на полу, ни трупов напавших. Просто тишина. А вампира и след простыл. На подгибающихся ногах Чуя подошёл к кровати и подобрал марлю, поднося её к лицу. Та самая, что была на шее Осаму, она всё ещё хранила запах крови, постоянно сопровождавший его. Вампир, видимо, снял её, чтобы намотать на горло новый бинт, но не успел этого сделать.
— Какого чёрта… — Арахабаки прикусил губу и поднял голову, лихорадочно рыская глазами по маленькой комнате. — Что тут случилось?
Он быстро глянул на кресло. Тёплое пальто и костюм валялись там, куда Чуя вчера их, буквально содрав с вампира, и швырнул, вместе с собственной красной курткой и майкой; вещи никто не тронул. И только это явственно давало понять, что Осаму ушёл отсюда не сам. Он, конечно, говорил, что не мёрзнет, но Арахабаки бы ни за что не поверил в то, что вампир настолько сошёл с ума, что пошёл гулять по округе под снегом в одной длинной рубашке и босиком. Скорее всего, он, скучая в одиночестве и не зная, чем заняться, сидел на постели спиной к двери и водил ножом по запястьям, отсюда и кровь на белых простынях. А потом кто-то зашёл сюда, выстрелил в него чем-нибудь, может, иглой со снотворным, затем просто взял его на руки и унёс прочь. Осаму ведь, несмотря на свой рост, очень худой, много сил на то, чтобы поднять его, не понадобится.
— Они его забрали… — Чуя беспомощно осел на покрытый ковром пол, прижимая к груди бинт. — Босс, чёрт побери… Он выслушал меня и притворился, что поверил, а сам, пока я летел обратно и разговаривал с Тачихарой, прислал сюда ищейку! И откуда только узнал, где моё убежище…
Выпавший из реальности Арахабаки даже не услышал шагов за своей спиной; в шею вдруг впилась жалом оса, перед глазами всё закружилось и замелькали красные пятна, и свет померк. И последним, что успел подумать Чуя, падая без чувств на пол, было: «Боже, здесь же не бывает жалящих насекомых…»
========== Муравейник ==========
Голова гудела так, будто по ней, широко размахнувшись, со всей силы шандарахнули огромной чугунной сковородкой. Под спиной словно оказалась навалена куча неровных булыжников с острыми краями — до того больно было лежать. К горлу медленно, но верно подбиралась душная волна тошноты, оставляя за собой мерзкий горький привкус желчи. Именно она и заставила вынырнуть наконец из мучительного небытия и хотя бы частично прийти в сознание. Чуя со стоном пошевелился и запрокинул назад голову, шумно дыша через приоткрытый рот и высунув язык. Как же он ненавидел все эти опыты, во время которых его накачивали успокоительным, вызывающим сонливость и заторможенность; после этого сидящий внутри Арахабаки, которого старательно пытались таким образом задавить, как правило, впадал в ярость и изводил своего юного носителя, заставляя буквально лезть от боли на стены и на потолок. Не говоря уж о том, что отходить от этих лекарств всегда было ужасно противно и тяжело…
Голубые глаза едва-едва приоткрылись, взгляд наткнулся на потолок, облицованный безликими серыми плитами. Свет здесь был совсем слабый, но даже он больно ударил по роговицам, понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к нему. Поморгав, Чуя наконец полностью разомкнул веки и улыбнулся краешком рта; никаких опытов нет, он давно уже не в лаборатории, просто слишком крепко уснул и потерял чувство времени, мозг поплыл от снотворного. От снотворного… Арахабаки подскочил и резко сел, опершись руками на жёсткий матрас и оглядываясь по сторонам. Тошнота подкатила с новой силой, и Чуя, скривившись, приложил к шее руку.
Он оказался в непонятном жутковатом помещении. Оно было совсем крохотным, буквально несколько шагов в длину и в ширину, квадратным и почти пустым — из обстановки здесь имелись только грязноватая белая тумбочка c лежащим на ней небольшим листом бумаги и жёсткая кровать из железных прутьев, едва прикрытых голым матрасом, на котором и лежал Чуя, постель была до того короткой, что даже юноше с его маленьким ростом пришлось слегка согнуть коленки, чтобы ступни не повисли в воздухе. Потолок и стены были облицованы одинаковыми серыми плитами, кое-где покрывшимися ржавчиной, сверху виднелась вделанная в потолок небольшая плоская лампа, углы комнаты тонули в темноте. А в противоположном от кровати конце расположилась узкая дверь, почти слившаяся со стенами, рядом тревожно моргал красный фонарик.
