— Ты мой, Осаму-кун! — простонал Чуя ему в ухо. — И всегда будешь только моим, не посмеешь никуда от меня уйти!

— Тогда и ты не смей оставлять меня! — прохрипел вампир, раздирая ногтями до крови его мускулистую спину: — Даже если я сойду с ума, слышишь?!

Арахабаки с яростью впился в его губы, прикусив их до боли.

— Никогда… Никогда!

Где-то глубоко внутри Осаму, конечно, понимал, что веры этим словам нет никакой, сейчас Чуя просто обезумел от этой страсти и поэтому легко может нести всякую чушь. А такое помутнение ведь пройдёт, и очень быстро. И он опять скажет, что не станет возиться с сошедшим с ума вампиром. Но думать об этом всерьёз не хотелось совершенно. Всё, что ему оставалось — это только подчиняться существу, которое сейчас выцеловывало его бледную кожу и до синяков стискивало пальцы на талии, проталкиваясь в узкое тело.

Желанная разрядка наступила очень быстро, оба уже были на грани и слишком расслаблены, чтобы долго держаться. И опять Осаму упустил тот момент, когда до боли в пояснице выгнулся в руках Чуи, с громким криком изливаясь на собственный живот, а спустя пару секунд густая, вязкая теплота разлилась в теле. Арахабаки бессильно рухнул на него, зарываясь лицом в шею, и сгрёб под себя, бессвязно шепча какие-то глупости и целуя влажные от слёз скулы.

…Сколько времени прошло в тишине, Осаму бы точно не сказал. Даже примерно. Предрассветные синие огни уже светили в окно, заливая сиянием внутренний дворик дома и проскальзывая тоненькими лучиками по спальне. Вампир с трудом приоткрыл наконец прояснившиеся глаза и, улыбнувшись, заставил себя пошевелиться.

— М-м…

Чуя, обнявший его обеими руками и дремавший на плече, вполне осознанным взглядом посмотрел на любовника, ощутив, что он задвигался.

— Проснулся? — Арахабаки улыбнулся и потянулся к нему. Осаму медленно повернулся на бок, обнимая его, и ответно прижался к покусанным сухим губам. Они всё ещё казались ужасно горячими, словно тлеющие угли, обжигающие прикосновением. Не прекращая поцелуя, Чуя медленно провёл пальцами по его горлу, по тёмным шрамам, и задержал подушечки где-то в районе остро выпирающих ключиц. Такая нежность казалась даже удивительной при воспоминании о том, что они творили ночью.

— И всё-таки, — Осаму наконец отлепился от его рта, пристально глядя в глаза. — С кем ты разговаривал, Чуя? Я же слышал, как ты там кричал на кого-то. И явно не на самого себя.

Чуя прикрыл глаза, чувствуя, как он мягко водит кончиками холодных бледных пальцев по лицу, обводя контуры. Они приятно холодили пылающие щёки.

— С Арахабаки.

Осаму слегка вскинул брови.

— В смысле?

— В прямом, — Чуя медленно моргнул. Видя недоумение в красновато-карих глазах, он тяжело вздохнул и, чмокнув напоследок вампира в губы, отстранился от него, садясь и потирая ладонями зудящую от царапин спину. Те мгновенно затянулись, едва Арахабаки к ним прикоснулся. — Знаю, по-дурацки звучит, но… Так оно и есть. Наверное, следует уже тебе рассказать, в чём дело…

Осаму приподнялся на локте, вопросительно глядя на него. Чуя тяжело вздохнул и подтянул к груди колени, упирая в них подбородок.

— Видишь ли, этой заразе ужасно не нравится то, что я держу ее под контролем, и иногда она всерьёз объявляет мне войну и пытается вылезти, — вампир от удивления широко распахнул глаза. — Только хрен ей в зубы, не дождётся. Будет сидеть, пока полностью мне мозг не сожрёт.

— Ты хочешь сказать, что Арахабаки делает тебя бессмертным, но одновременно и убивает тебя потихоньку? — Осаму прикусил губу, у него холодок по телу побежал от таких мыслей. — Такое вообще возможно?

Чуя потёр рукой лоб, отводя назад длинную рыжую чёлку.

— Он не убивает, Осаму-кун. Ему, слава богу, хватает ума, чтобы понимать, что если я умру, то утяну и его за собой в ад. Поэтому он просто тихо сидит и злобно жрёт мне мозги. Обычно я вполне могу держать его в узде, и он мне не докучает, но иногда вот так и лезет своим рылом наружу, и из-за этого у меня случаются припадки безумия. Это с самого начала так было и всегда будет, ни один носитель не может полностью подчинить себе божество. В конце концов, это всего лишь человеческое тело — даже изменённое при помощи экспериментов, оно всё равно остаётся слабым.

Вампир осторожно сел и обнял его за талию со спины, целуя впадинку за ухом.

— Но ты ведь не исключаешь вероятности, что он рано или поздно убьёт тебя, — вкрадчиво произнёс Осаму.

— Возможно, — Чуя накрыл ладонями его руки и слегка запрокинул голову, шумно выдыхая и прикрывая глаза. — Когда с Арахабаки сняли печать и заключили его в меня, я… Я сам очень плохо помню, потому что ничего не соображал после эксперимента, но эти крысы в белых халатах потом говорили, что я первые недели две постоянно колотился в припадках, и меня даже приходилось приковывать наручниками, чтобы я не покалечил себя, других подопытных и персонал. Никто не мог точно сказать, выживу ли я в итоге и сколько продержусь в таком состоянии, кое-кто был уверен, что я не доживу даже до пятнадцати лет. Облажались, кретины, — Арахабаки зло улыбнулся и наклонил голову. — Мне уже намного больше пятнадцати, а я всё ещё жив и вполне хорошо себя чувствую, зато они все давно в могиле гниют.

Осаму мягко погладил его волосы, убирая с лица вьющиеся спутанные пряди; уцепив шелковистый рыжий локон, вампир стал легонько накручивать его на тонкий палец.

— …Вернее, нет, — продолжил Чуя. — Может, в каком-то плане они и были правы. Останься я в лаборатории, я бы не дожил до пятнадцати лет. Они бы меня усыпили намного раньше. Кому нужно оружие, которым нельзя управлять, — повернувшись, он уткнулся лицом в шею Осаму, легонько лизнув кончиком языка шрам от кнута, сжал пальцами его плечи и, чувствуя его дрожь, усмехнулся. — Что, ты уже нафантазировал себе, как я умираю у тебя на руках? Рано обрадовался, никуда я от тебя не денусь, можешь не трястись. Помнишь, я же тебе сказал — ты будешь со мной, пока сам не погибнешь естественной смертью.

— Ничего я не обрадовался, — машинально отозвался Осаму и покраснел; до него только сейчас дошло, что он сказал. Смутившись, он мигом отвёл в сторону глаза и прикусил губу.

Чуя, хмыкнув, посмотрел ему в лицо и тронул порозовевшую скулу костяшками пальцев.

— Ой-ой, что я слышу. Неужели ты привязался ко мне, Осаму-кун? — он погладил напарника по щеке, задерживая кончики пальцев на губах.

Осаму криво улыбнулся, пытаясь сделать вид, что нарочно бросил эту фразу.

— Привязался? Ты это о чём? — он чмокнул напарника в уголок губ. — Я привязан к тебе разве что петлёй из крови на шее, потому что я умру в мучениях, если ты меня оставишь.

Вампир изо всех сил постарался придать своему голосу насмешливый тон, чтобы скрыть охватившее его беспокойство. Впервые за всё это время он вдруг задумался о том, что Чуя в каком-то плане и впрямь стал дорог ему, и дело даже не в крови — наверное, то, что Арахабаки не убил его, и интимные отношения с ним с самого начала как-то повлияли на мировоззрение Осаму; он иногда ловил себя на мыслях, что беспокоится, когда божества долго нет поблизости, что не хочет отпускать его от себя далеко и боится оставаться тут один, что секс с ним уже не приносит такой неприязни, как в первый раз, скорее даже наоборот… Но вампир не был уверен в том, что мог бы назвать это привязанностью — скорее, Осаму просто привык к Чуе, смирился со своей судьбой, тем, что принадлежит ему. Юноша ведь попросту не знал, что такое привязанность, ни разу за всё своё длительное существование ему не довелось познакомиться с таким чувством, ведь и при жизни, и после обращения Осаму мечтал лишь умереть, отношения с кем-то ещё его совершенно не волновали, их ведь и не было, за исключением нескольких женщин, которым он предлагал двойное самоубийство и чьих лиц сейчас даже и не помнил.

В глазах Чуи мелькнул какой-то странный блеск, зрачки расширились, заняв почти всю радужную оболочку. Усмехнувшись краем рта, Арахабаки обнял вампира, прижимая его к себе, и стал перебирать пальцами чёрные пряди волос. Осаму прикрыл глаза. И почему он был уверен, что Чуя прекрасно знает об этих его мыслях, но не говорит, предпочитая ухмыляться про себя?