Психологи в нашем детском саду на боевых профессионалов похожи не были, и летучий отряд из них вряд ли бы получился. Уже первая беседа с психологом показала, что мое графическое представление нуждалось в пояснении. Психологи обычно упрощенно трактовали изображения моих интересов, как облака. Я не спорила.

Эти специалисты явно не были знакомы с методикой выгрузки информации для размышлений в виде ментальных карт, матриц взаимодействия и факт-карт. У меня не было уверенности, что они смогут воспринять этот материал на первом же собеседовании со мной, поэтому я соглашалась с их незрелыми заключениями, объясняла им содержание рисунков простыми словами и шла заниматься своими делами.

Не всем психологам я казалась нормальным ребенком. Одна дотошная психологиня заметила, что я часто читаю во время общих игр и иногда забираюсь в шкаф или под стол, чтобы спокойно обдумать прочитанное или недодуманное. Она сочла это поведение ненормальным и поставила мне неприятный диагноз, который возмутил воспитателей и встревожил мою маму.

Я этого не знала, но меня ожидало повторное контрольное тестирование. Никаких сложностей по этому поводу я не испытывала. Все переживания из-за угрозы нехорошей записи в медицинской карте достались моей маме. Но что она могла поделать. Гениальных людей часто не понимают.

Маленький Шнобель успешно проходил все психологические собеседования. Для психологов он рисовал усеченный состав своей семьи в виде себя (неизменно в красных носках), брата, папы, мамы и кота Вареника. Он говорил, что мог бы попытаться нарисовать всех родственников, но неясно, когда и на ком пора остановиться: на тех, кого ты видел сегодня, вчера, на прошлой неделе, на самых ближайших по родству или по духу на текущий момент. Бабушки, дедушки с их котами, собаками, дядями и тетями, их женами и мужьями – так целый день будешь рисовать. И тебя сочтут ненормальным.

– Ненормальным, почему? – спросила я Маленького Шнобеля.

– Ника, как ты думаешь, зачем нас расспрашивают психологи и заставляют делать всякие штуки? – задал Маленький Шнобель вопрос, который я сама должна была задать, если бы больше думала о других людях и их мотивах.

– Ну, они так играют с нами, это их работа, – предложила я очевидное, но расплывчатое объяснение.

– Работа, да, но в чем цель? – Маленький Шнобель сделал паузу и посмотрел на меня с вопросом.

Я тупила. Я по-детски предполагала, что мир вертится вокруг меня и ради меня. Все только и думают, чтобы сделать для меня хорошего. Но это не так, я уже знаю, что это не так. Так в чем же дело? Я посмотрела на друга.

– Они ищут от-кло-не-ния, я тоже не сразу узнал, мой брат объяснил мне это, – сказал Маленький Шнобель, – спроси свою маму, если хочешь. Мне вот не нравится, когда у меня ищут отклонения и даже не предупреждают.

Маленький Шнобель очень заинтересовал меня своим утверждением. По пути из детского сада домой я решила получить разъяснения у мамы. Оказалось, Маленький Шнобель был прав. Тесты, картинки и задания были придуманы, чтобы выяснить особенности ребенка, включая отклонения. Так сказала мама.

– А если отклонения найдутся, что с ними будут делать? – спросила я.

– Некоторые отклонения у детей можно скорректировать, некоторые нужно учитывать, – ответила мама.

– Мама, а у меня много отклонений? – спросила я, чувствуя, что на меня наваливается пласт новых не очень очевидных и в перспективе неприятных сведений.

– У тебя есть особенности, – сказала мама, – ты быстро учишься, многое схватываешь, ты любопытнее других, твоя чувствительность к запахам выше медианной, твоя память работает очень хорошо, просто превосходно.

– Значит, у меня хорошие отклонения? – спросила я.

– Да, но в некоторых вещах другие дети тебя опережают, – ответила мама, – хотя это совершенно нормальная ситуация.

– Понимаю, я леплю неидеально и не люблю капусту. Но это уже перестало быть проблемой. А Маленькому Шнобелю, мам, вообще не нравится, когда ищут отклонения без предупреждения и разрешения, – сказала я.

– Это обычная практика в детском саду. В ней много плюсов. Но Маленький Шнобель не совсем зря беспокоится, – сказала мама, – если кто-то знает наши уязвимые места, он может этим воспользоваться. Такие данные должны быть защищены.

– А Маленький Шнобель говорит, что из-за таких вопросов человека могут посчитать ненормальным, – продолжила я.

– Маленький Шнобель опять беспокоится не без оснований, – согласилась мама, – некоторые наши особенности могут насторожить других людей. Люди, особенно не очень образованные или недостаточно осведомленные, опасаются тех, кто сильно отличается от них. И они могут отнестись к непохожим на себя или уникальным экземплярам с предубеждением.

– Значит, мама, я должна отвечать на вопросы и делать задания так, чтобы выглядеть хорошо и быть похожей на всех, а не так, как я могу и мне хочется? – спросила я.

– Думаю, задания нужно делать наилучшим образом в 99 процентах ситуаций. Но ты могла бы подумать, в каких случаях не следует показывать свой высокий уровень знаний и умений. А когда отвечаешь на вопросы о себе, может быть, не всегда стоит шокировать собеседника. Подумай и тут сама, в каких случаях стоит, а в каких нет, – предложила мама.

Пришлось задуматься. Эта задачка была не на один квант раздумий. И, вообще, она была сложной. Мой мозг работает небезупречно, когда нужно вообразить себя на месте другого человека. В этом случае идеально работает мозг Маленького Шнобеля, если дать ему время для обдумывания и не мешать забираться на выступающие предметы и спрыгивать с них во время размышлений. И я честно спросила Маленького Шнобеля, когда мы гуляли во дворе, в каких случаях он отвечает на вопросы неправду.

Мы качались на качелях и Маленький Шнобель вспоминал.

– Если тебя спрашивают о тебе или твоих друзьях на улице незнакомые люди. Например, даже если предлагают шоколадку, ты ее хочешь, но говорить не надо и брать шоколадку нельзя, – начал Маленький Шнобель.

– Это я понимаю. Правило «не говорить с незнакомцами на улице, даже если они говорят, что знают тебя и их прислала твоя мама», – зафиксировала я.

– Если говоришь со знакомыми, но вопрос неприятный или глупый, не надо отвечать или надо ответить коротко, – продолжил Маленький Шнобель.

– Например, что за вопрос? – уточнила я

– Кого ты больше любишь маму или папу? Почему ты носишь красные носки, наверно, выпендриваешься? Почему Витек такой жирный? – привел примеры мой собеседник.

– И как ты ответишь на эти вопросы? – спросила я.

– Я люблю маму и папу. Красные носки мне нравятся. Витек хороший. Примерно такое говорю или убегаю. Дедушка-философ говорит, что нельзя рассказывать малознакомым или неприятным людям то, что могут использовать против тебя, – объяснил Маленький Шнобель и спросил, – а ты как ответишь на эти вопросы?

– Ну, я люблю только маму, потому что папа мне неизвестен, так как мама воспользовалась генетическим материалом биологического донора для моего появления на свет. Красные носки классные, если не сползают, их можно носить, как и любые другие. Индекс массы тела Витька находится на верхней границе нормы, процентное содержание жировой ткани на глаз не определить. Нас недавно взвешивали и рост измеряли. Обзывать Витька жирным – плохо по-человечески и глупо с медицинской точки зрения, – сказала я.

– Ника, ты про папу не рассказывай, – сказал Маленький Шнобель.

– Почему? – спросила я.

– Это других не касается. Глупые могут дразнить тебя или задавать дурацкие вопросы тебе и маме. Не говори этого никому. Считай, что это твоя и мамина тайна.

– Получается, что иногда нужно врать или не говорить? – задала я прямой вопрос Маленькому Шнобелю.

Маленький Шнобель в этот момент уже покинул качели и штурмовал дерево, пытаясь допрыгнуть до нижней ветки, на вид пригодной для забирания на нее, устройства временной площадки для пребывания или даже для гнездования. Я стояла рядом и пыталась вернуть его на путь размышлений и поиска истины.