В этот раз Маленький Шнобель проконсультировался у тети, которая уже почти стала врачом и все знала про насморк. Маленький Шнобель позвонил ей по маминому телефону. Он рассказал про Павлика, медсестру, аллергента и мокрый нос. Что точно ему сказала медицинская тетя, он не смог передать. Но программа действий у Маленького Шнобеля была четкая.

Он сказал, что искать нужно не агента, а аллерген. Аллерген – возможная причина насморка Павлика. Надо было понаблюдать за Павликом, чтобы увидеть, что он ест и трогает в естественной среде.

– Ты хочешь вытолкать его из садика за забор и следить за ним? – уточнила я.

Я уточняю заявления собеседников из самых лучших побуждений. Немногие даже образованные люди умеют выражаться ясно и однозначно.

Маленький Шнобель посмотрел на меня терпеливо:

– Мы будем следить за ним в группе. Тетя сказала, что частые аллергены – молоко, орехи и шоколад. Вроде бы их Павлику не дают. Но надо все проверить.

Мы стали наблюдать за Павликом в естественных условиях. Для этого время от времени приходилось отгонять Павлика от нас. Когда находишься слишком близко к объекту наблюдения, возникает специфическое искажение. Во-первых, визуально доступна лишь малая часть объекта. Во-вторых, случается аберрация близости и наблюдаемый объект влияет на восприятие наблюдателя. Его насморк может на тебя перепрыгнуть или оптика исказится.

Наблюдать было довольно скучно, но все было не зря. Ближе к обеду мы зафиксировали поведение Павлика, которое отклонилось от ожидаемого. Он полез в карман штанов вытащил что-то мятое и продолговатое, откусил от него и съел. Я почувствовала запах орехов и сладкой плитки.

Мы все вчетвером – я, Маленький Шнобель, Павлик и подозреваемый объект – отправились в медкабинет. К счастью, медсестра была на месте. Она забрала остатки объекта, который оказался сладким ореховым батончиком, опять вымыла лицо Павлика до ушей и руки до локтей, чем вызвала у меня нежное чувство благодарности, и пообещала поговорить с его мамой.

Вскоре насморк у Павлика прекратился. Научный подход победил. Но я опасалась, что сопливость Павлика вернется. В таких вопросах нужен контроль.

Я предложила Маленькому Шнобелю проверить, нет ли опять в карманах у Павлика опасного аллергена. Маленький Шнобель возразил, что границы личности и собственности неприкосновенны и мы не можем их нарушать даже в благородных целях. Но мне требовалась определенность. Ученые часто пересекают границы, чтобы достичь результата и обеспечить прогресс.

К счастью, Павлик про неприкосновенность и границы ничего не знал. Он без проблем вывернул свои карманы, в которых не было ничего кроме чистого носового платка, полезного кусочка красного кирпича и симпатичного кривого гвоздика. На всякий случай, чтобы Павлик не голодал с непривычки без батончика, первое время Маленький Шнобель отдавал ему половину котлеты. А Динка отдавала всю.

Моя мама читала мне книги, показывала буквы и объясняла слова, и я рано научилась читать сама. Я сразу же заметила, что книги есть везде: дома, в детском садике, в книжном магазине, в квартирах у других людей, в их сумках, компьютерах и телефонах.

Точное количество книг мама не смогла оценить даже в нашей небольшой двухкомнатной квартире. В моей комнате было тридцать две книги, когда я сосчитала их первый раз. И с тех пор их количество росло каждый месяц. Я была потрясена масштабом открывшихся возможностей. Границы моей вселенной пришли в движение. Они взволновались, вздыбились, расширились и …бах, рядом с обычной вселенной отпочковалась вселенная книг и текстов.

Я погрузилась в детские книги. Приходя домой или в детсадовскую группу, я брала книгу, ложилась или садилась перед ней на пол и читала вслух, водя пальцем по строчкам. Рядом со мной иногда скапливались слушатели, радостно тыкающие в картинки и перелистывающие страницы по моей команде. Это продолжалось до тех пор, пока мама не прекратила мой бубнеж, сообщив, что читать книги можно «про себя». Я попробовала, и у меня получилось. Слушатели в детском саду были этим слегка фрустрированы и быстро рассосались, зато скорость моего чтения возросла кратно.

По результатам прочитанного у меня возникали вопросы. Говорящие звери и прочие нелепые герои, типа колобков, были для меня неубедительны. Они не встречались в реальной жизни, в книгах вели себя странно или даже абсурдно, включая вопросы безопасности, которые часто игнорировались ими вплоть до столкновения с фатальной угрозой.

Я пересказывала прочитанное маме и выражала недоумение по поводу нелогичности и нестыковок. Я говорила ей, что герои книг действуют несообразно ситуации и целям, и, возможно, страдают слабоумием. Кое-что мама могла объяснить, но чаще она говорила, что в книге вымышленные герои и события, которые должны развлечь читателя или привести его к какой-то мысли.

Это было неправильно. Читать истории про откровенных лузеров и неотягощенных интеллектом персонажей было потерей времени. Я сообщила об этом маме.

– Мамочка, ну подумай сама, – сказала я ей, – чему меня могут научить такие создания. Они не владеют простейшей логикой или вовсе безумны. Мне нужны ценные идеи и интересные сведения, желательно сразу с доказательствами и безо всяких выдумок.

Мама оказалась к этому готова. Мы отправились в книжный магазин, и я стала обладательницей нескольких томов детской энциклопедии. Я опять сидела на краю неохватной вселенной, но теперь у меня был фундамент для познания – правдивые книги, мама для разъяснения непонятных слов и мой ум, готовый к работе.

Единственное, что ускользало от моего понимания в мире слов, – это стихи. Содержательная часть в них обычно сводилась к одному-двум фактам. Часто это касалось смены сезона или какого-то единичного вида активности героя. Типа качающегося бычка, падающего снега, девочки, роняющей мячик и тому подобного.

Я слушала стихи, анализировала содержание и, если требовалось их воспроизвести, выдавала краткий пересказ.

Бычок идет, качается, собирается упасть.

Брусника краснеет, птицы кричат, автор грустнеет, деревья блестят. Осень, возможен дождь.

Береза в снегу за окном стоит бесшумно и светится на заре.

Белый парус в туманном синем море страдает аутоагрессией.

Старенькая бабушка в лесу грустит и ждет автора. Она вяжет и видит сумбурное.

Выступление на празднике со стихотворением в моем исполнении выглядело лаконично, исчерпывающе по содержанию, но художественной ценности мой пересказ стихотворений почти не представлял. Воспитатели и мама некоторое время бились над этой задачей, но безуспешно. Я продолжала обрабатывать стихи рациональным способом. Я рассказывала содержание стихотворений безупречно, используя релевантную лексику и не отнимая лишнего времени у слушателей.

Доводы в пользу стихов нашлись у Маленького Шнобеля. Выслушав мой краткий пересказ стихотворения про осень русского поэта Бальмонта, он заинтересовался его творчеством. Изучив листок с оригинальным текстом, распечатанный для заучивания, Маленький Шнобель похвалил лаконичность моего подхода.

– Ты, Ника, краткая, как сестра таланта, жаль, что я не догадался так рассказывать стихи, – сказал он.

Я ответила с мрачной усмешкой непонятого гения:

– Ты один такой. Больше никому мои выступления не нравится, даже маме. Все хотят дословного повторения без выявления сути и отсечения бессодержательных и повторяющихся частей.

– А ты можешь повторить дословно? – спросил мой друг.

– Могу, конечно, я помню все, – ответила я, – но я не вижу смысла, Маленький Шнобель. Это бесполезная трата моего времени и внимания слушателей.

Маленький Шнобель подумал и сказал:

– Смысл есть, Ника. Понимаешь, стихи – это песня без музыки. Ты же поешь все слова в песне и не переставляешь их? Вот и тут так.

Петь я любила, вы уже знаете. Подход Маленького Шнобеля сдвинул парадигму, и я согласилась декламировать некоторые стихи дословно. Иногда я обогащала их звучание легкими интонационными акцентами, приближая их к песне, но не злоупотребляла этим.