Уже знакомое лицо появляется в поле зрения, приглашая внутрь.

Я чувствую себя готовой свернуть горы и попросить ещё одну сигаретку после этого.

В просторной студии нахожу ещё четверых таких же парней и все они не отличаются ничем от первого, разве только оттенками рубашек.

Чёртово везение!

Это будет легко, если случайно не наступлю на их тонкое мужское эго.

Обнажаю одну из припасённых вежливых и в то же время очаровательных улыбок, на которые только способна. Улыбайся, – как говорил папа, – это введёт противника в заблуждение. Мой отец, может быть, человек мира, гармонии и всего того, что таится в радужном мире хиппи, но я всё равно склонна доверять его подсказкам и наставлениям. Они всегда работают.

Моя улыбка становится настоящей, когда вспоминаю кулон с символом пацифик, который подарила ему ради забавы и который он хранит по сей день. Папа способен заменить на посту Иисуса, чтобы тот взял отпуск и ни о чём не беспокоился. Удивительно, что у него родилась я, возможно, это заслуга мамы, которая более строга к моим выходкам. От неё никогда не получаю снисхождение.

Занимаю кресло за столом в виде полумесяца и спокойно реагирую на яркий свет и камеру. Пару месяцев назад я выходила на сцену с кучей зрителей в зале, способны ли меня напугать четыре человека с членом между ног? Вряд ли. Я была в короткой юбке чирлидерши в кругу напичканных тестостероном парней и выжила. Я прошла огонь, воду, медные трубы и ежедневные шутки с сексуальным подтекстом. Некоторые даже понравились, поэтому поднимаю табличку с оценкой десять из десяти.

Без запинки и волнения произношу всё то, что было на листочке и с лёгкостью пёрышка завершаю «эфир».

Хочется расплакаться от гордости за саму себя. Меня распирает на части и к собственному удивлению, не задумываюсь о том, прошла ли пробы. В эту секунду важно лишь то, что справилась и справлюсь ещё тысячу раз. И, конечно, каждого награждают крылатой фразой «мы примем решение» или «мы вам перезвоним». Я не исключение. И мне плевать.

Я покидаю стены студии и уже на выходе врезаюсь в мужскую грудь, витая в облаках. Отшатываюсь назад и окрылённость как рукой снимает.

Его глаза насыщены чистотой светло-серого, а это означает нейтральность. То же самое, что сравнить с голубым небом без единого облачка. Белая футболка в некоторых местах грязная и практически вся влажная. Глупее и не придумать, ведь он был на тренировке. Разве были сомнения, что Трэвис не вернётся в прежнюю футбольную гавань? Нет. Он там как рыба в воде.

Я возвращаю взгляд от его груди к лицу.

По-хорошему стоило бы делать ноги, но я не всегда слушаю голос разума, поэтому выпаливаю:

– Уже успел сломать чьи-то кости или сегодня это не в твоих планах?

Усмешка украшает его губы, в глазах сияет озорной блеск, а не серебристые клинки. От него веет потом и парфюмом, и я почему-то нахожу в этом аромате что-то притягательное, знакомое. Ладонь чешется запустить пальцы во влажные и растрёпанные волосы. Совсем из ума выжила, если ощущаю всё это к Трэвису. Не позволяю себе углубляться и не дожидаюсь ответ, тут же выдаю следующее:

– Ух ты, да ты в хорошем настроении. Полагаю, потому что всё-таки отнял чью-то кость и теперь можешь возродить тёмного Лорда. Пришлёшь приглашение на кладбище?

– С чего ты взяла, что я в хорошем настроении? – растягивает Трэвис, смотря на меня без обычной снисходительности.

– По глазам вижу.

Я обхожу его массивную фигуру и направляюсь к выходу из здания, а лучше бы бежала и торопилась на встречу с Митчем. Дополнительно корю себя за то, что ляпнула про глаза. Не о тех глазах, волосах и тем более аромате должна думать. Но ничего не могу поделать, всё работает на уровне подсознания. Я не в силах дать логическое объяснение за притяжение к нему, оно нежеланно и с ним можно бороться.

– Думаешь, что знаешь меня? – бросает вдогонку Трэвис.

– Нет и не хочу, – не оборачиваясь, отвечаю я.

– Ох, ну, да-да.

Я уже на верном пути свернуть за угол, как слышу:

– Твои глаза тоже о многом говорят. Ты читаешься как открытая книга, Одри. В тебе нет загадки.

– Купи сборник головоломок и отведи душу. А лучше найди загадку.

– Слова истиной истерички, – смеётся он.

Показываю средний палец и скрываюсь за углом, но всё равно слышу его громкий голос.

– Оставь при себе. Понадобится сегодня вечером, когда очередной раз будешь думать обо мне.

– Мудак, – проговариваю себе под нос.

Сквозняк отвешивает пощёчину, когда резко открываю дверь и выхожу на улицу. Хочется, чтобы холодный ветер остудил пылкий нрав и адреналин, который вновь ощутила благодаря перепалке с Трэвисом, но знаю, что это всего лишь надежды. На фоне испытываемого ругаю себя за то, что не вышла из студии несколькими минутами позже, в таком случае столкновение с Трэвом можно было избежать. Мне не нравится тот слабый трепет, который чувствуется после или рядом с ним.

Не нравится быть причиной крушения поезда? – на зло вспоминает разум.

Я хмурюсь и прибавляю шагу, но убежать от мыслей никогда не получалось. Они догоняют и продолжают насмехаться голосом Трэвиса. Вечер пойдёт насмарку, если продолжу в том же духе.

Echos – Saints

– Выглядишь потрясающе.

Я ровняюсь с Митчем, который тут же открывает дверь машины передо мной, предварительно чмокнув в щёку. Этот милый жест и комплимент заставляют покрыться румянцем все участки тела. Довольно удивительно, если учитывать тот факт, что я не из робкого десятка и уж тем более не падаю в обморок при упоминании слова «киска».

Я улыбаюсь.

– Спасибо, потому что всё это… – обвожу указательным пальцем чёрное платье-футляр, открывающее руки и длиной а-ля девочка-целомудрие до колен, имеющее фигурное декольте и навеивающее ощущение, словно вошла в роль жены премьер-министра, немного не в моём стиле. Завершаю предложение чистейшей правдой: – Было создано за полчаса.

– Полчаса? – брови Митча подпрыгивают, а следом он шутливо бьёт себя кулаком по груди. – Ай да я. Какое счастье, что тогда мы ввалились в тот бар. Изначальный маршрут был другим.

Я прищуриваюсь, занимая пассажирское кресло в роскошном салоне приятного бежевого цвета. Чувствую себя чертовой богачкой.

Ах, да, ещё женой премьер-министра.

– Хочешь сказать, что я могла остаться без Бибера на ночь?

Митч, сверкнув белоснежной улыбкой, огибает машину, ровно держа осанку и грациозностью тигра так, что некоторые студентки оборачиваются, видя дорогую машину на парковке кампуса. Я их полностью понимаю. Парень, облачённый в идеально пошитый темно-синий костюм-тройка, с не менее шикарными внешними данными не может оставаться в тени. Он всегда будет мишенью и желанным трофеем. Сейчас это не тот Митч в простой футболке и джинсах, распевающий в баре глупые песенки и алкоголь, а деловой мужчина, знающий цену всему, что видит.

Он подмигивает завоёванным воздыхательницам и устраивается на соседнем кресле, выезжая на проезжую часть.

– Не могу гарантировать, – в конце концов, говорит Митч. – Мог найтись другой сумасшедший кандидат.

– Безумнее тебя?

– Такие тоже есть.

Я почему-то сразу поднимаю из сознания похороненный образ Трэва.

Если Митч безумен по-доброму, то Трэвис его полная противоположность. Сумасшествие моего недобывшего граничит на уровне «гори оно синим пламенем», порой кажется, что он может убить уже мёртвого. По спине прокатывается рой мурашек, отчего ёрзаю в кресле, но стараюсь оставаться спокойной, потому что в голове ножом вырезаются недавно брошенные Трэвом слова.

Непроизвольное фырканье вылезает и режет слух. Я не собираюсь думать от нём ни этим вечером, ни последующими.

От Митча получаю вопросительный взгляд, на который отвечаю молчаливым извинением.

Поверить не могу, что Трэвис может испортить мою жизнь без личного присутствия. Но ещё более прискорбно то, что в животе каждый раз что-то шевелится, стоит вспомнить о нём. Это моё проклятие. Ужасно, что сидя по соседству с невероятным парнем, я думаю о другом. И прекрасно то, что всякое проклятие можно снять. Нужно лишь подобрать ритуал, а в данном случае – найти правильного человека. Митч – это мой способ навсегда смыть остатки Трэвиса. У него никогда не получится внушить мне чувство вины за то, что он начал. Это всё его вина. Это он оставил меня в руинах. И это он напомнил: для того, чтобы оттолкнуться подобно пружине, нужна точка опоры. Трэвис стал моей опорой. Он показал, что могу подпрыгнуть выше головы.