Заняв столик, стоящий у перил, оплетённых цветами, Ева открыла меню, потыкала пальцем официанту и расслабленно откинулась на резную спинку кресла, растягивая губы в мечтательной улыбке. Солнцезащитные очки скрывали глаза, но я был уверен, что в них блуждает умиротворённое спокойствие, которого она была лишена все эти дни.

– Тим, – подалась вперёд и напряжённо поджала губы. – Это тот мужчина и женщина из моего сна.

Развернулся ко входу и увидел турка с гордо вышагивающей рядом бабой. Дорогая одежда, надменный взгляд маленького царька и увешанная драгоценностями спутница, подвисающая на его локте.

Ева

Прогулка оказалась чудесной. Старый город, избежавший застроек высотками, тихие улочки, укутанные цветами, уличные торговцы с лотками, громко призывающие проходящих. Даже грязь и облупленные стены на задворках не портили устоявшуюся внутри негу. Виновата была жара, или ленивая рябь в воздухе, но Тимофей тоже выглядел спокойным. Не злился, не рычал, не выстреливал короткими приказами – жрать, мыться, спать.

Он покупал мне мороженое, воду, местные лепёшки с травами и сыром, шёл следом, куда бы я не свернула, и молчал, согласно кивая на мелкие просьбы. На время позабылись причины нахождения меня в этой стране, отсутствие документов и прошлого, мёртвые тела людей, желающих убить нас.

В таком радужном настроение я поднималась на веранду кафе, красиво увитого цветами и лианами, щурилась от удовольствия, вдыхая аромат специй и жареного мяса, млела в предвкушение вкусных блюд, делая заказ официанту.

Всё кончилось в один момент, стоило увидеть его, мужчину из моего сна. Чувство эйфории перечеркнули боль, обида, ненависть, страх и непонятная тяга к нему. Не знаю, что такое стокгольмский синдром, но то, что мучительно распирало в груди, слишком сильно напоминало его.

Что он делал со мной, если сквозь ощущение брезгливости ярко просачивалось тепло, словно роднее этого мужчины никого нет. И от такого ненормального тепла накрывало ненавистью к себе. Шестым чувством знала, что передо мной Илкер Авджи и его жена, ненавидевшая меня.

Закружилась голова и в ней замелькал калейдоскоп картинок. Вот я в слезах стою на коленях, умоляю отпустить, а взамен получаю хлёсткую пощёчину, от которой отлетает голова и тела заваливается на бок. Тут он склоняется надо мной, сдирая покрывало и жёстко сминая грудь. Следующий кадр, где я нечеловечески кричу от раздирающей боли сзади, а фоном его ласковый шёпот, уговаривающий потерпеть. Чётко помнила, что не захотела терпеть, продолжая орать и брыкаться, за что боль там сменилась на повсеместную от ударов мысками ботинок.

– Успокойся, Ев, – заключил в объятия Тим, и выворачивающий холод отступил, возвращая меня в здесь и сейчас. – Не надо плакать, красавица.

Поняла, что скачок в прошлое спровоцировал поток слёз, оставляющий жгучие дорожки на щеках. Отстранилась от Тимофея, смахнула влагу, натянула лживую улыбку, успев к возвращению официанта. Взглянула за стекло кафе и нашла вошедшую парочку за столом по центру зала. Она заливисто смеялась, откинув назад голову, а он усердно изучал меню, стараясь не обращать на неё внимание. Было видно, что его мысли заняты чем-то другим, или кем-то. Понадеялась, что не мной и не моей пропажей.

– Ты же что-то вспомнила? – покосился в сторону основного зала Тимофей, касаясь моих пальцев и накрывая их шершавой ладонью. – Расскажи, Ева.

– Илкер Авджи, – прикрыла глаза, выдавливая болезненные до зубовного скрежета слова. – Человек, который насиловал и избивал меня. Как долго, не знаю, но я точно была у него.

Тим убрал от меня руку, как будто стало противно, взял вилку с ножом и сжал их в кулаках. За очками совсем не видно было глаз, но узкая, побелевшая полоска губ и желваки, заходившие на скулах, говорили, что он зол. На Авджи? На меня? На всех?

– Рядом с ним его жена, – продолжила выплёскивать информацию. – Не помню, как её зовут, но внутренне чувствую, что она меня ненавидела.

– Как они приходят к тебе? – поинтересовался Тим.

– Кто?

– Воспоминания.

– До этого во сне, – задумалась я, потирая виски, пульсирующие от напряжения. – Сначала увидела их, потом похороны родителей и, то ли брата, то ли сестрёнки. Не поняла. Не разобрала надписи. Сейчас промелькнуло короткометражными кадрами. То, что он делал со мной… Мне было больно, я просила отпустить меня, но он упивался моими страданиями.

– А как ты попала в бордель? – скривился Тимофей, бросая короткий взгляд в сторону супругов.

– Не знаю, – мотнула головой. – Мало воспоминаний, мало информации, ничего не складывается в ясную картинку. Давай проследим за ними. Может, знакомое место всколыхнёт ещё что-нибудь.

– Это опасно. Если он узнает тебя? – включил жёсткого мужлана Тим, переходя на холодный, командный тон.

– Я сама себя не узнаю, а ты хочешь, чтобы узнали другие, – зло побарабанила пальцами по столу. – От той меня остались только синяки. Больше ничего.

– Послушай, Ева. Мы пойдём за ними, изображая гуляющих туристов, но ровно до того момента, пока будет безопасно, – тихо произнёс Тимофей, отбрасывая нож и возвращая свою ладонь на мою. – Ты должна пообещать, что не отойдёшь от меня ни на миллиметр.

– Обещаю, – кивнула с благодарностью. – Всё, что угодно.

Аппетит пропал, по крайней мере у меня. Тим же споро подчищал тарелку, спеша пополнить запасы, пока Авджи не вышли из кафе. У меня, в отличие от него, не лез кусок в горло, кроме холодного сока, который цедила в надежде унять отстукивание в висках. Я изводила себя нервным ожиданием и неизвестностью. Что-то, но должно было проясниться, следуя за единственными знакомыми из прошлого. По крайней мере мне хотелось так думать.

Илкер расплатился по счёту, Тимофей последовал его примеру, и уже через пару минут мы покидали террасу. Прогулка туристов не получилась. Авджи сели в подъехавший автомобиль и тронулись, оставив нас на крыльце глотать пыль.

– Он едет в сторону элитного района, – подтолкнул меня в спину мужчина. – Пошли, успеем его нагнать.

Тимофей

Я сидел за столом напротив неё, смотрел в застывшее лицо, лишённое всяких эмоций, и на слёзы, стекающие крупными каплями, как по фарфоровой коже неживой куклы. Ева была не со мной. Её сознание провалилось в прошлое, столкнувшись с участником забытия, и, судя по влажным дорожкам, стремилось оттуда вырваться.

– Илкер Авджи, – ответила на мой вопрос Ева, когда я спросил о возврате памяти. – Человек, который насиловал и избивал меня. Как долго, не знаю, но я точно была у него.

Лучше бы она не вспоминала и не видела то, что творил с ней этот мразотош. Лучше бы к ней вернулись выборочные события, лишённые обиды и боли. Не дурак, догадывался, что делают с рабынями и наложницами в домах пресыщенных властью ублюдков, но раньше вся эта грязь была далеко и не касалась Евы.

Первым порывом было подойти, воткнуть вилку уроду в глотку и свернуть шею, повернув рожей к Еве, чтобы она стала последним кадром перед смертью, но пришлось сжать в кулаках столовые приборы и заставить остаться на месте. Нельзя рисковать русалкой и подставлять её под пули, да ещё Черкасову необходимо найти и вытащить.

Собирался позже выяснить местонахождение Авджи и перед вылетом отправить его к предкам, но Ева настойчиво стала просится со мной и всё же уговорила. Как бы я не противился её порыву вспомнить прошлое, как бы не возражал против участия в слежке, девушка имела право знать, что происходило в её жизни. Собрать по кирпичику стену, какой бы структуры и цвета она не была. Переболеть, смириться и идти выстраивать будущее.

Илкер расплатился по счёту, вышел на террасу и заставил меня напрячься. Заинтересованный взгляд в сторону Евы скрыть от меня Авджи не сумел, и я всё это время ждал, что он её узнает. Не узнал. По крайней мере, не отреагировал узнаванием. Только похоть промелькнула в его глазах. Похоть и желание обладать. И этим взглядом он точно подписал себе окончательный приговор.