Да и времени на это нет у высокопоставленных субъектов Российской Федерации. У политиков – бесконечные словопрения, у военных – с Чечней бы им разобраться, у бизнесменов – звон монет краше всяких слов, у ученых – хотя бы успеть с одного симпозиума на другой, у священников же молитва превыше всего. Поэтому и пишу я письма своему Другу, у которого, в связи с его личными переживаниями, семейными проблемами и какой-то сегодня всеобщей неуютностью вокруг, все чаще и чаще возникает вопрос – когда-нибудь это изнуряющее безумие закончится для россиян или нет?

И чтобы немного отойти от саднящей душу обыденности, мой Друг, плюнув на телевизионную белиберду, подойдет к полке, да и возьмет в руки мою книгу, спросив себя – а что вот он делал, чтобы вырваться из этой духоты жизни?

Открыл – ба, да это же письма, письма Друга.

В жизни-то мы не книг же по почте ждем, а именно писем – от родных, близких, просто знакомых. И самое удивительное, откладываем все дела и быстренько, подоткнув фартук или отложив газету, находим на кухне либо в комнате укромный уголок и читаем, читаем письмо. Порою оно бывает совсем простенькое и неказистое, а такое дорогое. Говорят, что даже слеза иногда падает на фартук за чтением всего-навсего обыкновенного письма. И всегда чем-то родным, близким, я бы даже сказал – доверительным, веет от писем.

Конечно, рассказ, повесть там или роман – может захватить за живое, отнять у читателя три или четыре дня или даже четыре ночи, если уж слишком. Но, по большому-то счету, мы все же понимаем, что это всего лишь сочинение автора – его фантазия.

И в жизни совсем уж так не бывает.

А если примерно так и бывает, то растяните (как в жизни) эти четыре ночи на сорок лет – будет скучища неимоверная. Поэтому реальная жизнь все же предпочтительнее, особенно, если она не в форме привычных для нас мемуаров изложена, а в виде просто писем для кухни, в которых их автор сам же и иронизирует над сложившейся у него злодейкой Судьбой.

Думаю я, что мой далекий Друг не обидится, если и Ты, читатель, внимательно полистаешь мои письма к нему. Что скрывать-то – все мы обмазаны сегодня одним жирным дерьмом, все находимся в общей зловонной куче, благодаря нашим уважаемым политикам и экономистам, высшим, средним и низшим чиновникам, всякого рода новым и сверхновым бизнесменам и бизнесменчикам с их большими, средними и маленькими стульями и стульчиками.

Есть, конечно, и исключения среди них, но тьма тараканья этих уважаемых и именитых, как показывает житейская практика, не о государстве Российском и его подданных прежде всего радеет, а всеми имеющимися в их руках и должностях средствами устраивают они благополучие свое и ближайших родственников.

И эту тьму отдельные искорки света при всем желании своем и жертвенном подвиге не в состоянии пока ни осветить, ни, тем более, очистить. Да так, наверное, всегда было и будет на наших российских просторах, да и не только на них.

И вот, казалось бы, что по приезде в Новосибирск сразу и образовалось у меня столько новых знакомых. С одними из них – обмен адресами и телефонами, с другими – договоренности о последующих встречах и общие планы сотрудничества. Однако Судьба как-то отнесла меня в сторону от этих замечательных людей.

Из бывших на конференции лишь с Павлом Федоровичем и несколько позже с Людмилой Андросовой мои отношения далее развивались и углублялись. Некоторое время было сотрудничество с Натальей Дмитриевной Спириной и Марком Александровичем Мокульским, с Женей Маточкиным и еще с двумя-тремя участниками конференции. И все. Получилось же так потому, что я приехал в Новосибирск, не ведая того, что центр духовной жизни здесь не в самом городе, а в Академгородке. И я оказался практически отрезанным от тех, к кому ехал. И все же в течение трех-четырех лет моего пребывания в Сибири, между поисками работы и обустройством своего быта, у меня возникли действительно тесные контакты с «тайными» рериховцами, которые, присутствуя тогда на Рериховских чтениях, не выходили на трибуну, а сидели молча и больше слушали, чем говорили.

Это были те, кто уже в то время каждодневно работал с эзотерической стороной Живой Этики, внедрял в практику жизни ее основные положения и искал пути их последующего утверждения и распространения. К ним-то и относились экономист Игорь Алексеевич Калинин и археолог Петр Петрович Лабецкий. И особенно с Игорем Калининым судьба связала меня затем на долгие годы.

Был еще в Академгородке кандидат наук Алексей Николаевич Дмитриев, который меня особенно интересовал. В настоящее время он доктор геологоминералогических наук, кандидат физико-математических наук, специалист по глобальной экологии и быстропротекающим геофизическим явлениям. Именно он руководил той группой рериховцев, в которую входили Игорь Алексеевич и Петр Петрович. Это сейчас книги «Учения Живой Этики» во многих домах стоят на полках рядом с «Библией», «Тайной Доктриной» и «Розой Мира», спокойно лежат на прилавках магазинов.

И все знают теперь Елену Рерих, давшую России и миру через гималайских Учителей Новое Провозвестие планете. Тогда же наследие Рерихов хранилось у их почитателей и последователей в потаенных местах своих квартир или у верных друзей, решившихся взять на себя заботу о сохранении доверенного.

В этот же период времени прозвучали в моем сознании первоначально не совсем понятные мне строки:

Еще в Таллинне, продолжая поиски связей между математикой и символогией каббалы, я, по обыкновению, в библиотеках города искал книги, в которых хоть как-то намечался бы такой математико-символьный синтез. В верхней (возвышенной) части Таллинна располагались в квартале друг от друга лютеранский Домский собор с чудесно звучащим органом и православный Александро-Невский собор, величественный как снаружи, так и внутри, с прекрасно оформленным и расписанным иконостасом. Через два года после лагерей, в одно из воскресений сентября 1976 года, в этом соборе я крестился, а через неделю здесь же окрестил уже восьмилетнюю Любашу и появившегося у нас с Галей четырехмесячного Святослава. Напротив Александро-Невского собора через небольшую площадь располагалось тогда здание Совета министров Эстонии – в настоящее время это здание занимает Эстонский парламент.

В этой же части города располагалась и Эстонская республиканская библиотека им. Ф. Р. Крейцвальда. Добрался я и до этой библиотеки. Разумеется, что в открытых фондах и в их каталогах ничего вразумительного для себя я не нашел, да и найти не мог, хотя это и была Эстония, а не Россия.

Но после довольно непростых поисков я познакомился с филологом Ларисой Ильиничной Петиной – ученицей известного ученого, семиотика и литературоведа Юрия Михайловича Лотмана, в то время преподававшего в Тартуском университете.

В библиотеке Лариса работала в отделе редких книг. Благодарности моей не было предела, когда она со свойственной ей пунктуальностью и ученым профессионализмом представила мне целый список книг, в которых могли рассматриваться и интересующие меня вопросы. Помимо знакомства с Николаем Речкиным это тоже был драгоценный подарок Судьбы. После двух-трех месяцев общения мы стали друзьями. Эта наша дружба, несмотря на частые и довольно продолжительные вакуумы с перепиской, оказалась очень устойчивой и мне полезной. Ларисе Ильиничне можно было бы посвятить такое, например, стихотворение: