– Ты, Натали, не просто эгоистка. Ты – настоящая эгоцентристка.

– Благодаря этому я неплохо сохранилась!

«Сущая правда», – подумала Лиза. Лежа на диване, она зорко взглянула на Натали. Со спины ей можно было дать лет двадцать семь. Как и многие европейские женщины, которым за семьдесят, бабуля предпочитала в одежде теплую гамму, близкую к яркой. Она заявилась к Лизе в голубых вискозных брючках и розовой ветровке. Скинув легкую куртку, оказалась в серебристой «лапше» – элегантном тонком свитере, который обтягивал ее фигуру. Сейчас она шастала по дому в тех же брючках и просторном желтом блузоне, на котором позвякивал ансамбль из цепочек и бус.

«Настоящей красавицей я почувствовала себя после пятидесяти пяти», – говорила Натали. И Лиза терялась в догадках, как правильно реагировать на подобное заявление. Она всматривалась в физиономию Натали. Вытянутое овальное лицо. Длинный нос. Припухлые губы большого рта. Генетика сработала так, что этот большой рот на Лизиной мордашке выглядел весьма сексапильным. Но бабушка, в отличие от других, придерживалась собственного мнения. Ей казалось, что Лизе не удалось унаследовать ни ее изысканности, ни ее неповторимого шарма.

– Природа не проявила к тебе щедрости, – любила говорить Натали, вздыхая печально и томно. – А какой был род! Какой великолепный род!..

Из высказываний Натали трудно было понять, каким таким особым великолепием отличался их славный род. Дело в том, что упоминания о дедушках, бабушках, дядях и тетях варьировались у нее в зависимости от места и времени. Неизменным оставалось одно. Твердая уверенность Натали в «голубой крови» своего клана. В детстве Лиза верила в эти байки. Зараевская дача была напичкана милыми безделушками, покрытыми патиной старины. Бронзовые подсвечники с дюжиной подвесок. Шкатулки и шкатулочки с многочисленными прибамбасами. Старинная кофемолка, растерявшая в пожилом возрасте свои зубы-жернова. Китайская чайница с драконами, гейшами и витиеватыми узорами. Когда Лизе было лет семь, эти штуковины казались ей древними и загадочными. Они словно хранили тайны их «старинного рода». Но уже в отрочестве Лиза поняла, что очень часто Натали выдает за сущую реальность свои грезы.

Однажды Лиза случайно увидела, как бабушка покупала в антикварном магазине потрепанный кошелек, расшитый бисером, и сделала кое-какие выводы.

– А что, все наши «фамильные драгоценности» куплены в комиссионке? – спросила она у матери. В ответ Катюша улыбнулась.

– Знаешь, есть люди, для которых достаточно черствого хлеба реальности. Наша Натали так не может.

– Предпочитает взбитые сливки вранья? – с отроческой бескомпромиссностью уточнила Лиза.

– Любит быть причастной к красоте, – веско сказала Катюша.

Материнская фраза о причастности бабушки к красоте запомнилась навсегда. При возможности Натали всегда покупала экзотические цветы в напольных горшках, репродукции импрессионистов, оригинальные украшения. И с годами Лиза признала в душе, что Натали действительно красива. Так красива, что с ней на подиуме не потягалась бы ни одна топ-модель.

Окруженная ласковыми вещами, в своих зараевских интерьерах Натали была неподражаема. Это чувствовали даже подростки. Лизина дачная тусовка обожала, когда Наталья Сергеевна приглашала их «на пиццу». Тогда, лет десять назад, еще мало кто в Подмосковье задавал «итальянские ужины». Пекли пироги, делали пирожные. А Натали выкопала откуда-то рецепт «неаполитанской пиццы», как она утверждала.

У нее все было необычным. Рецепты ее стряпни, украшения. И Лизу всегда удивлял один парадокс. Казалось бы, эти странности должны были бы привести к отсталости бабули. Черта с два! Наталья Сергеевна не только не покрылась нафталином, но молодела каждые десять лет. Если ее вещи часто играли роль украшений, то одежда Натали поражала окружающих как раз своей функциональностью. Подчас Натали просто шла в авангарде моды, насколько позволяли ее скудные материальные возможности.

Определенной профессией, как понимала теперь Лиза, Натали никогда не владела.

– Я была прекрасной спутницей жизни для своих мужей, – с чувством говаривала она. В таких случаях Катюша опускала глаза. Она консервативно считала, что мужей должно быть не так уж много. Катюша допускала возможность первой оплошности в браке. Если же количество мужей превышало цифру «три», это казалось ей неприличным.

В данном вопросе Лиза разделяла точку зрения бабули. Дело не в их количестве, а в качестве.

– Каждый из них открывал для меня новый мир, – заявляла Натали, мечтательно глядя вдаль.

И Лиза знала, что в этой туманной дали бабуля видит железную когорту своих славных рыцарей. Спектр интересов Натали поражал своей широтой. В когорте были кинооператор, профессор математических наук, генерал, поэт, военврач, художник. Когда бабуля пускалась в воспоминания, Катюша подавала ей предупредительные знаки. Мама считала, что некоторые откровения насчет мужчин могут повлиять на Лизины моральные стандарты. В свою очередь внучка иной раз с интересом прислушивалась к «бабулиным бредням». Лиза считала, что любой житейский опыт может пригодиться при самых неожиданных обстоятельствах.

Например, сейчас, во время Лизиной жуткой простуды, бабуля явно использовала методы мужа-военврача. Она по старинке поставила на спину Лизе банки.

– Знаешь, Натали, эти пытки уже запрещены в цивилизованной медицине, – хрипела Лиза, лежа ничком. Банки кровожадно стянули ее кожу, готовую лопнуть. – От них, кажется, могут даже тромбы образоваться.

– Ничего, аспирин разжижит кровь, – откликнулась Натали, отчищая плиту в кухне.

– Тогда только «Байер»!

– «Байер» нам не по карману! Проглотишь и отечественный. Как ты могла засрать плиту до такой степени?! Ведь ничего не готовишь в ней.

– Разогреваю круассаны… Перестань там возиться! Далась тебе эта плита!

Натали заглянула в комнату.

– Хочешь, чтобы девчонки воочию убедились, какая ты свинюшка?

– Ах, да…

Из памяти, затуманенной болезнью и лекарствами, всплыло, что «визит к больной» назначен на сегодняшний вечер. Потягивая липовый чай, Лиза обдумывала непростую дилемму. Мозги отказывались работать, и она никак не могла решить, стоит ли посвящать девчонок в свои сомнения о странной смерти Леси Рюминой. Что касалось домыслов о кончине Зинки Макаровой, то об этом вообще надо было пока помолчать. Лиза не имела на руках никаких фактов. Загадочные намеки самой Зинки при жизни? Но Лиза даже их не слышала. Они предназначались для ушей Леси. Но она неожиданно погибла.

Лиза будет выглядеть психбольной, если заведет эту скользкую тему. Решено. До полного выздоровления надо держать язык за зубами. Потом сходить в злополучный переулок, все выяснить и только тогда начинать суету.

Визит к больной проходил по всем правилам европейского этикета. Дверь открыла «горничная или помощница по хозяйству», хихикнула в душе Лиза. Сама она восседала в кресле во главе небольшого застолья, устроенного Натали на скорую руку. Чай на выбор: светлый липовый, фруктовый цвета граната, обычный индийский, золотисто-коричневый. Свежевыпеченные из полуфабрикатов круассаны. Горячие сэндвичи с ветчиной и сыром. И наконец, фирменный десерт Натали: протертые с сахаром фейхоа – изысканный деликатес с запахом клубники и лимона.

Из маленького коридора послышались взаимные приветствия девчонок и Натали. Затем в проеме двери возник букетик фиалок в руке Веры Носовой. Несмотря на то, что их тонкий аромат на смог перебить кулинарные запахи и не достиг ноздрей Лизы, она потянула носом воздух и радостно сказала:

– О! Фиалки из Ниццы!

– Апельсины из Марокко! – выкрикнула Марина Антонова, заглядывая в комнату.

«И почему я в последние годы так мало общалась с девчонками?» – удивленно подумала Лиза. От них повеяло чем-то родным, веселым и детским. Они внесли в ее «маленькую лечебницу» светлый дух Зараево с его классическими подмосковными прудом, лесом и легким дачным бытом. «Если бы здесь еще были и Зинка с Лесей… – неожиданно подумала Лиза, и сейчас же одернула себя. – Как говаривали древние, мертвых – в землю, живых – за стол!»