Напротив находилась еще одна дверь. Изуна наклонил ручку. Тут уже заперто. Сердце забилось сильнее. Есть что скрывать? За этой дверью наверняка есть что-то интересное. Не туда ли он ходит и пропадает на час, а самого Изуну запирает в комнате, чтобы не следил?

Изуна вынул невидимку из волос, которыми всегда закалывал непослушные короткие пряди на затылке, но она тут же выскользнула из пальцев, звякнула по полу и покатилась куда-то в щель под дверью.

— Нет! — хрипло крикнул он, но тут же зажал ладонью рот. Изуна накрыл заколку ладонью и огляделся. Тобирама из комнаты не вышел, шагов тоже слышно не было.

Во второй раз, прежде чем взять заколку, он как следует размял пальцы правой руки. «Это нужно», — подумал он, беря заколку в руки. Не дрожи. Чего ты боишься? Никогда не боялся.

Он потянулся к замочной скважине и вставил в нее заколку, прислушиваясь к звукам. Любой замок основан на шатуне. Все это немного похоже на кресло-качалку, если его нужно перевернуть, то просто потяни и все. То же самое с замком. Дергаешь шатун вверх и быстро, пока он не вернулся на место, открываешь крышку.

Изуна дважды поддевал замок, но оба раза заколка соскальзывала, и он не успевал привести шатун в движение. Заколка уже слегка погнулась. Парень решил, что еще две или три попытки — и она сломается.

— Прошу тебя, давай, — проговорил он тихо, снова засовывая заколку в замочную скважину. — Ну что тебе стоит?

Парень прикрыл глаза, прислушиваясь к шороху заколки в замке и к посторонним звукам со стороны обитаемой комнаты. Трудно сохранять спокойствие, когда страшно. Левой рукой он взялся за ручку и надавил на заколку. Еще чуть-чуть, еще немного…

Мысленно он уже представил, как шатун движется в тесной нише, как медленно отходит язычок замка. Заколка гнулась и соскальзывала одновременно. Изуна чувствовал это. В отчаянии он повернул ручку и толкнул дверь изо всех сил. Звонкий щелчок — и заколка переломилась пополам, причем одна половина провалилась в замок, и парнишка уже был готов признать свое поражение, но вдруг осознал, что дверь медленно открывается.

Изуна несколько расстроился, когда увидел такую же стерильную комнату, как и две остальные. Но в таком случае — зачем ее закрывать? Он подошел к шкафу, стянул рукав халата, чтобы не оставить отпечатков на блестящей ручке, и потянул за нее. То, что он увидел, повергло в шок. Аккуратной стопкой на полке лежала его собственная одежда, в которой он пришел сюда два дня назад. Так зачем же было врать, что она в мусоре? Рядом так же культурно сложена была и другая одежда: больше похожие на подростковые шорты и цветастая майка с нелепым рисунком. На полу ровным рядком стояла обувь: его белые кроссовки и еще чьи-то лопнувшие в носке кеды. Отдельную полку занимал похожий на школьный рюкзак. Это вещи самого Тобирамы, хранившиеся со школьных времен? Нет. Такой человек, как он, не будет хранить грязь. Так чьи?

Времени прошло достаточно, чтобы начать волноваться, потому Изуна прикрыл шкаф, чтобы все осталось так, как было до него, после чего покинул комнату, предварительно повернув замочек, чтобы дверь сама заперлась. Он быстро пробежал вниз по лестнице, но, как только завернул в столовую, то тут же налетел на что-то мягкое. Свет в глазах будто погас от накатившей паники.

Из забытья вывел голос Тобирамы. Изуна открыл глаза и увидел в руке тарелку, которая, не ровен час, должна разлететься об его голову. Малиновые глаза сверкали первобытной яростью. Парень вздрогнул, ожидая удара, но его не последовало. Лишь напугал и швырнул тарелку на пол, раскрошив прямо у босых ног.

— Ты вздумал испытывать мое терпение, сука?! — буквально взревел мужчина сорвавшимся голосом.

Изуна прикрыл уши ладонями и зажмурился. Так на него не то что тут — вообще нигде не кричали.

— Что не так?.. — промямлил он, хотя уже подозревал, о чем пойдет речь.

Ледяные пальцы вцепились в волосы на макушке и насильно подняли голову.

— Ты вообще не обучаемый, что ли?! — крикнул Тобирама и дернул за пряди. Изуна подался ему навстречу и сипло взвыл от боли, когда осколки с хрустом вошли в ступни. — Если не хочешь мыть за собой целую посуду — придется вымыть все осколки!

— Прости…

Хватка стала только сильнее. Изуна панически схватился за чужое запястье. В ногах зудело так, что даже где-то на границе шеи с головой горело огнем.

— Собирай! — чуть громче рявкнул мужчина, не обращая внимания на жалкие всхлипы.

Изуна попробовал освободиться, но крепкая рука вдавливала его все ниже, пока и вовсе не уронила на колени. Новая вспышка боли. Из глаз высыпали искры вперемешку со слезами. Воздуха не хватало, дыхание полностью перехватило от врезавшегося стекла. Что он делает?

— Хорошо… — сквозь туманную дымку на грани потери сознания прохрипел Изуна и только тогда почувствовал, что Тобирама убрал руку. Это ничего не решало. Колени и ступни были разодраны настолько, что вступить оказалось почти невозможно. Не представлялось возможным даже ползти.

— Руками! — скомандовал Тобирама и уже занес руку для удара…

…но остановился, увидев, как Изуна сжался комочком и прислонился к стене, рассеянно прижимая истерзанные колени с торчащими крупными осколками к груди.

— Хватит… Пожалуйста… Я уберу…

Тобирама приложил ладонь ко лбу и медленно провел ей по лицу, взгляд его стал отстраненным, будто смотрел внутрь головы. Мужчина грузно опустился на колени в аккурат перед осколками от разбитой грязной тарелки.

***

К утру стихли пьяные возгласы гостей, прекратился бесконечный топот ног и громыхание дверей, замолк надоевший музыкальный центр. В доме наконец стало тихо. Часы показывали половину девятого, Тобирама выбрался из постели, сонный и растрепанный, так и не уснувший толком за всю ночь. Отец снова пригласил друзей обсудить под алкоголь, куда катится чертов мир, и почему в стране все так плохо. Из-за этих пьяных посиделок младший ненавидел выходные. Ему больше нравилось, когда Буцума возвращался домой уставшим и, наспех поужинав, уходил спать, никого не донимая. Передвигаться по дому ночью, когда все спали, было спокойнее, было меньше раздражающих факторов.

Тобирама забрался на широкий подоконник и выглянул в окно, приоткрыв штору, тут же прищурился от солнечного отсвета на крышах домов напротив. Отец курил на крыльце, ему помахал рукой один из приятелей, который уже завел машину. Оба о чем-то переговаривались, а потом родитель исчез в салоне чужого авто и уехал. Значит, дом был весь в распоряжении младшего. Только вот внизу его ждал полнейший бардак после очередной отцовской попойки. Если хорошенько прибраться, ему, возможно, достанется доброе слово вместо бесконечных упреков и унижений. Мальчик схватился за эту идею, как за тонкую соломинку надежды хватается утопающий. Он знал, что им все равно останутся недовольны.

Наспех переодевшись и умывшись холодной водой, он вышел в коридор. Комната брата была незакрыта и ожидаемо пустовала, тут никто не ночевал. Последнее время старший все чаще пропадал с ночевками у друзей, и отца, казалось, совершенно не заботило, где он проводит время. Мол, обычное поведение нормального подростка, говорил Буцума, ты, Тобирама, не поймешь. И не потому, что тебе еще нет пятнадцати, ты просто… никогда не будешь нормальным.

У стены горестно заныла гитара, когда мальчик случайно задел ее коленом. В комнате пахло залежавшейся нестираной одеждой, валялись фантики от шоколадных батончиков и пустые жестянки из-под содовой. Затошнило, когда Тобирама увидел на кровати недоеденное печенье и крошки от сырных снеков, усеявшие простыни. Ну как можно было жрать прямо в постели? На столе горой были свалены учебники, в открытой тетради вместо конспекта обнаружились записки, словленные на уроках. Кто-то грозился Хашираму прикончить, кто-то спрашивал, когда он вернет одолженные деньги, кто-то приглашал на свидание, щедро усыпав клочок бумаги кривыми смайликами и сердечками. У брата складывалась вполне успешная социальная жизнь, полная приключений и новых открытий. Вроде первого секса под каким-нибудь кустом или первой выкуренной сигареты, в которой, оказалось, была отборная дурь. Это он еще только станет старшеклассником в этом году…