— Я предпочитаю не выходить из дома без острой необходимости, — сдержанно ответил Тобирама перед тем, как кинуть капсулы в рот и запить их апельсиновым соком.

— А как же работа?

Немного опасно было разговаривать на столь личные темы с человеком, который по утрам глотает пилюли, как попкорн, но парень держался, периодично заглядывая то в тарелку, то наблюдая за действиями Тобирамы.

— Ты задаешь странные вопросы. Тебе так не кажется? — мужчина махнул рукой, будто пытаясь отогнать что-то назойливое, после чего и вовсе удалился в гостиную.

— Почему странные?

— Ты даже не знаешь, как меня зовут, — послышалось уже издалека, и только тогда Изуна понял, что действительно еще ни разу этого не спросил, более того — даже не подумал об этом.

Парнишка вышел из-за стола, бросил посуду в раковину, отчего-то даже не подумав о том, что надо ее помыть, и, прихватив с собой вазочку с печеньем, отправился следом за своим мучителем. Он даже немного задержался в холле, чтобы погреть озябшие ноги на нагретом солнцем паркете, мельком глянул на улицу и мысленно прощался с теплыми деньками.

— Так как тебя зовут? — почти играючи спросил Изуна, присаживаясь рядом на мягкий диван. Ледяные ноги он подобрал под себя, пытаясь согреть их хотя бы пятой точкой, а вазочку с печеньем удобно примостил на коленях. Почти как дома.

Тобирама сделал запись в блокноте, тиснул его под подушку и откинулся на спинку, будто от чего-то устал.

— Тобирама… — только и ответил он, потерев пальцами глаза.

— А я…

— Я знаю твое имя.

— А… точно, — Изуна лишь попытался ненавязчиво перевести тему. — Так все же, откуда у тебя деньги? Где ты работаешь?

— Ты ведь не отстанешь, да? — тяжело вздохнул Тобирама и прикрыл глаза, подставив лицо работающему кондиционеру. И как только не мерзнет? — Я переводчик, знаю четыре языка. Перевожу в основном технические тексты и могу делать это удаленно.

— А кто тебе помогает держать такой большой дом в чистоте?

— Никто.

— А есть какие-нибудь комнаты, в которые мне нельзя заходить?

— Ты издеваешься надо мной?! — мужчина чуть ли не взорвался и звонко шлепнул себя по ногам. Его яростные глаза, которые в полутьме казались малиновыми, вонзились в смазливое личико Изуны, словно нож для колки льда. Тобирама навис над парнишкой, что, словно мышь, громко грыз соленые крекеры. — Ты в детстве “Красавица и Чудовище” пересмотрел, что ли?!

Изуна отпрянул назад, не сводя глаз, отставил вазочку на пол и только тогда проглотил то, что уже давно растаяло во рту и превратилось в кашу.

— Я просто уточняю свои правила пребывания тут.

Тобирама снова выдохнул и успокоился, но все же потер длинными пальцами виски.

— Полагаю, ты думаешь о побеге. Нет. Я почти уверен в этом. Крыса в ловушке тоже думает об этом — на свой лад, койоты, попав в капкан, отгрызают себе ноги, — он издал какой-то совершенно безумный смешок, но лицо оставалось расслабленным, словно тренировался в чревовещании. — А ты еще не предпринял и единой попытки — вот что странно.

— Мне некуда бежать… — пытался было ответить Изуна, но замолчал на полуслове, когда цепкий взгляд схватился за, казалось бы, неприметную вещь. Такое могло случиться у них дома, но не здесь. Здесь все идеально… Кроме этого.

— Ты молодец, — выдал Тобирама спокойно, закидывая руки за голову. — Ты хорошо держишься, если не считать вчерашней истерики.

Изуна встал с дивана, но только для того, чтобы коснуться того, что он увидел — странного предмета на каминной полке без единой пылинки.

— Я перенервничал, — говорил он себе под нос, даже не замечая того, что громкость голоса значительно упала. — Мне нужно привыкнуть… Что это?

Мужчина открыл глаза, но даже если бы он этого не сделал, то вполне мог бы догадаться, про что его спрашивали, потому внимательно следил лишь за узкими щиколотками на бледных замороженных ногах да за виляющей задницей. Поганец будто специально это делал.

— И что в этом странного? — Тобирама пытался придать голосу невозмутимость, но это плохо выходило, особенно, если учитывать то, что разговор пошел явно не в то русло.

— Но это же… — трясущиеся руки Изуны сами тянулись к инородному для этого дома предмету — меховому белому медведю с оторванной лапой, что лежала рядом. Клочки выглядывающего синтепона были, конечно, заботливо сунуты внутрь, но это не помогло придать этому зверю не настолько жалкий вид. — Это ведь игрушка. Я ничего не путаю?

— Это не просто игрушка, — послышалось сзади. — Изу, мне двадцать восемь лет… — парень обернулся и внимательно посмотрел на Тобираму, что все так же вальяжно сидел на диване, а сам, не замечая того, прижал медведя к груди. — Этот северный мишка — единственный подарок от родителей за всю мою жизнь. Отец тогда поиздевался, когда сунул мне его в лицо на рождество, сказал, что похож на меня. Мол, холодный, как лед, и белый…

— Но он пушистый, — неосознанно перебил Изуна, потрепав медведя по меховой голове.

— Это не важно, — отмахнулся Тобирама, высвободив одну руку. — У меня есть старший брат, так вот он выглядит, как нормальный человек, не считая того, что носит длинные волосы, — кривая усмешка. — Впрочем, как и твой… как и ты. Черт… Ты при первой встрече наверняка подумал, что я крашусь или ношу линзы, но нет, это мой реальный облик. Я альбинос. Помню, мать рассказывала, что, когда я родился, отец закатил истерику и с пеной у рта обвинял мать в измене, кричал, что ему такой урод не нужен. Мне не интересно было, чем кончилась эта история, потому я благополучно ее забыл. Но это не следствие измены, а всего лишь генетическое недоразумение — шутка природы, которая заставила всех бояться меня, а некоторых — еще и ненавидеть.

— Ужасно… — это все, что мог ответить Изуна на такое откровение. Он немного помедлил и вернул медведя на его законное место.

— Эта игрушка — даже не подарок, а так, издевка, но я очень люблю ее и храню, как память. Он помогает мне успокаиваться иногда, а недавно от старости у него отвалилась лапа…

— Мне жаль… правда…

— Не стоит, — мотнул он головой как ни в чем не бывало. — Теперь меня утешаешь ты, и я надеюсь, что тебя это устраивает, — Тобирама выкинул руку вперед и указал пальцем на место перед журнальным столиком, что стоял у дивана, а второй рукой снова нашарил свой блокнот, открыл его и ткнул ручкой в чистый лист. — Встань вон там. Я хочу проверить, хорошо ли ты меня слушаешься.

Изуна склонил голову, будто ждал продолжения, но его не было. Он уже почти привык глотать обидные фразы и чувствовать себя, как на русских горках. Времени потребовалось немного. Даже сейчас не стал испытывать судьбу и переспрашивать, а послушно сделал шаг в сторону и застыл перед низким столиком.

— Зачем это?

— Тебе не нужно задавать вопросов, они бессмысленны. Просто делай то, что я говорю, — очередной росчерк в блокноте. — А теперь очень медленно спускай с себя халат.

— Что ты там постоянно пишешь?

— Что я сказал про вопросы?

— Ладно, ладно.

Заторможенные пальцы и не смогли бы сделать этого быстро, да и ткань эта хоть немного, но грела, потому совсем не прельщало остаться без нее. Но делать было нечего. Изуна еще не знал, что может случиться, если он ослушается, да и вряд ли хотел проверить, поэтому аккуратно оголил сначала плечи, задержав ткань в сгибах локтей, после развязал пояс, даже чуть улыбнулся, когда покрутил им, словно распутная девка. Будто он сам таким сейчас не был? Ха. Чуть виляя задницей, приспустил до пояса, а потом, вскинув руки с открытыми ладонями, резко отпустил, что нежная ткань свернулась у ног.

— Оп-па…

Тобирама сложил руки на груди и с довольной усмешкой даже отвернулся в сторону, когда заметил, что парнишка не надел белье.

— Молодец, — приторно протянул он и пристукнул себя по коленям. — Помнишь, что я говорил тебе про белье: зачем долго раздеваться, если можно не одеваться. А теперь садись.

— Хм?

— К этому ты тоже привыкнешь. Иногда я буду просить дать мне потрогать тебя.