Изуна приподнял голову, не то чтобы он не ожидал этого услышать — наоборот. Парень просто никак не мог поверить в то, что с ним наконец откровенничают. Учиху удивило то, с какой скрупулезностью этот человек наблюдал за другими людьми. Неужели больше нравится следить за ними, чем общаться? Да и зачем вообще следить за людьми? Ради каких-то своих записей? Он вроде безумного ученого, у которого в подопытных живые люди?

— Точно, — ответил он, когда отложил свои мысли. Уронил голову обратно и зачем-то сжал ладонью чужое плечо, нервно сминая кожу. — Это был самый тяжелый для нас с братом год. Тогда умер отец, и мы остались вдвоем. Нам очень не хватало денег, но Мадара не мог ничего мне не подарить, потому отдал то, что самому нравилось. С тех пор я ношу его, не снимая, — невесомое касание губами груди заставило Тобираму рвано вздохнуть. Он уже тоже ожидал чего угодно, но только не проявления добровольной ласки. — А у тебя есть подарки от брата? Вы были в детстве близки?

— Нет, — грубо и резко оборвал его Тобирама. — И разговор пошел не в то русло. Кажется, мы играем, и твоя очередь отвечать.

Сощурившись и сделав вид, что задумался, Изуна наигранно мялся, заставляя собеседника нервничать. Он все так же бегло шарил пальцами по груди, щекотал сгибы локтя, мягко проводил подушечками по голубым дорожкам вен на предплечьях. Но после того, как Тобирама поднял подол его халата и положил ладонь на горячую поясницу, выдал наигранно смиренно:

— Правда.

— Я тебе неприятен? — спрашивал мужчина тихо, а сам уже обследовал рукой такое знакомое и изъезженное вдоль и поперек тело, обтянутое бархатистой кожей. — Ты меня боишься?

— Нет, — слишком быстрый ответ.

Тобирама дернул бровями, но Изуна все равно не видел этого маковкой. А может, это было и к лучшему. Как понять, врет он или нет? Ведь все боятся или попросту ненавидят. Людям свойственно бояться того, что им непонятно и непривычно. Но с другой стороны — вот он лежит и каждый раз без боя и ужаса в глазах отдается.

— Почему? — попытался спросить мужчина, но Изуна наощупь нашел его губы и приложил к ним палец.

— Это второй вопрос. Так нечестно. Теперь ты.

Тобирама задумался, до боли сжал чужой бок так, что парнишка зашипел, но потом взял себя в руки. О чем таком его может спросить бестолковый юнец?

— Правда, — ответил он с вызовом.

Изуна не думал над вопросом, но все равно выждал время.

— Ты когда-нибудь спал с несовершеннолетними?

Вопрос грохнул над головой, как гром в душный полдень. Что маленький сучонок себе позволяет? Неужели захотел быть натянутым, как последняя потаскуха, против своей воли?

— Изу, я болен, — недовольно процедил он сквозь зубы. — И я не сомневаюсь, что ты это заметил. Но мой ответ — нет. Я говорил тебе это при первой встрече, если ты, конечно, тогда обратил на эту мелочь внимание.

Черт знает, почему, но Изуна поверил ему, не то чтобы очень хотел поверить — просто поверил, будто верил в этого человека больше, чем тот сам в себя.

— Действие, — прошептал он, словно решив извиниться за чересчур откровенный вопрос.

— А ты смелый, малыш, — усмехнулся Тобирама, приподнимая его голову за подбородок. — Неужели совсем не страшно?

Изуна привстал и помотал головой, только тогда почувствовав, что в ней от вина довольно туманно.

— Не страшно…

— Тогда поцелуй меня, — на лице Тобирамы промелькнул росчерк улыбки, которая моментально скрылась, будто он стыдился ее, хоть и улыбался довольно привлекательно. — Только я хочу, чтобы ты это сделал по-настоящему.

Было ли это действительно то, что Тобирама хотел попросить — Изуна не понимал. Равно как не понимал и того, как можно быть настолько разным едва ли не каждое мгновение. Сейчас он ехидно улыбается, а через минуту уже прожигает тебя злым, полным ненависти взглядом, трахает тебя так страстно и запойно, а потом избивает за грязную посуду. Что влияло на его настроение? Изуна часто задавал себе этот вопрос, и каждый раз все больше страшился ответа, ведь ответом было — ничего.

Парень приблизился к чужому лицу, разомкнул алые от вина губы и прикрыл веки. Ему действительно не было страшно, только вот что нужно было понимать под “по-настоящему”? Их губы соприкоснулись, встретились кончики языка — этого оказалось достаточно, чтобы быстро сцепиться и разрывать друг другу рот поцелуем. Руки обоих закопались в волосах, стискивали лицо все сильнее. Этого казалось мало, слишком мало, чтобы в полной мере проявить свои чувства.

Изуна ерзал, лежа сверху, и уже точно ощущал то, что упирается ему в бедра, он даже не сразу понял эту улыбку прямо в свой рот.

— Что такое? — спросил он шепотом, запыхавшись, но так и не оторвавшись.

Рука Тобирамы протиснулась между животами и сжала эрегированный член, слегка надавливая подушечкой большого пальца на головку, что парнишка задохнулся от собственных ощущений.

— Похоже, что ты возбудился, — коварно улыбнулся мужчина. — Вот что значит “по-настоящему”. Возьму за правило, что тебе иногда нужно давать выпивать. Ты становишься чудовищно податливым.

— Эй, — кокетливо воскликнул Изуна и привстал, удобнее усаживаясь на бедрах, даже несмотря на то, что под его пятой точкой ярко пульсировало. — Речь шла только о поцелуе. Ты же сам говорил мне, что надо играть по правилам.

Тобирама распахнул халат на парнишке и спустился ладонями с боков на бедра. Приятно. Горячо и красиво. Мужчина закинул руки за голову, понимая, что его почему-то именно сейчас повело от вида обнаженного тела. Губы растянулись в счастливой и глупой улыбке, такой не свойственной холодному человеку. Изуна открытый, такой беззащитный. Только для него. Нет. Только его. Податливая игрушка, сейчас слегка пьяненькая.

— Правда, — прошептал Тобирама, напрашиваясь на продолжение.

Изуна склонил голову и прикусил губу, делая вид, что думает над вопросом.

— Я тебе нравлюсь?

Тобирама прикрыл один глаз, но открытым очень сосредоточенно смотрел в никуда. Никогда, ни разу в его чертовой жизни ему еще не задавали такого вопроса. Звучало так, будто ему в руку вложили кусочек НЛО и спросили, что с этим делать.

— Твое тело — да, — ответил он так, словно слова причиняли боль и раздирали горло.

— Так! — Изуна скрестил руки на груди и насупился. — Ты играешь нечестно, а значит — проиграл.

Тобирама отмахнулся и попытался встать, но парнишка упорно сидел на нем сверху.

— Схожу вниз еще за вином…

Скинув с себя халат на пол, как нечто в данный момент сильно мешающееся, Изуна прилег рядом и задумчиво уставился на шкаф с одеждой.

— Обязательно сходишь… — расплылся он в улыбке. — Я вот понял за это время, что ты не любишь выходить на улицу, но вижу, что в твоем шкафу полно одежды.

— И что?

— Ты сказал, что тебе нравится мое тело, — продолжал настаивать Изуна, постукивая пальцем по подбородку. — У каждого человека есть такая вещь, которая ему не просто противна, а омерзительна. Есть такой психологический ход — соединить эти две вещи и посмотреть на реакцию. Тебе либо буду противен я, либо тебе понравится эта вещь.

Тобирама недовольно хмыкнул и посмотрел искоса, но подумал, что пусть в этом и нет никакого смысла, но обнаженный мальчишка, примеряющий его вещи и крутящийся посреди комнаты — это очень даже неплохо.

— Пожалуй, есть у меня одна такая вещь, — развел он руками и направился к шкафу. Казалось, что мужчина даже не искал, он будто знал, где лежит каждая его вещица. Спустя какие-то секунды он вытянул белую рубашку, повешенную на плечики. Совершенно повседневный предмет одежды: без пятен, без дыр, потеков и прочей ерунды. — В этой рубашке я провел свой первый день в колледже… Он же — единственный…

***

Несмотря на жаркую погоду сентября, Тобираме приходилось носить вещи с длинным рукавом. Так было проще спрятать уязвимый участок кожи, а не измазывать весь SPF. От запаха крема всегда воротило, парень проклинал технологов, которые никак не могли додуматься сделать его без запаха в принципе. Аромат был мягкий и сладковатый, напоминающий об отдыхе где-нибудь на пляжах Санта-Моники. Если бы только он знал, как там действительно отдыхалось. Тобирама с солнцем был в неладах, и доктора настойчиво советовали ему забыть о любом времяпровождении, связанном с солнечными берегами. А еще они из года в год советовали беречь глаза. Он знал, что мог выглядеть нелепо для окружающих, но, выходя на улицу летом без солнцезащитных очков, впору было и ослепнуть. Сезоны с малоактивным солнцем, поздняя осень и зима, надежно прописались в его любимых. Пока еще он выходил из дома и была какая-то разница.