— Как использовать?
— А то ты не понимаешь, — фыркнул Изуна и, вновь прислонившись к стене, заглянул другу в его карие глаза, предварительно стукнув бутылкой по спине. — Сначала ты предлагаешь мне выпить, а теперь прижимаешь к стене и тискаешь мою задницу, — парнишка вскинул острый нос, делая вид, что обиделся. — Да ты весь день мне буквально в рот заглядываешь. Давай не будем заниматься ерундой и скажем всё друг другу, как на самом деле есть. Ведь мы уже не подростки.
Учиха охнул от того, как его грубо закинули на плечо. Он видел, как товарищ толкнул ногой дверь, рядом с которой они стояли, после чего внёс в комнату, бережно уложил на кровать и присел рядом. Парень потянулся ощупать свои штаны на предмет мокрого пятна. Даже при свете одного лишь уличного фонаря, что проникал в комнату и был пока что единственным источником света, он понял, что то, что впиталось в ткань — красного цвета. Неприятно.
— Из, я не собираюсь использовать тебя, — Тобирама говорил спокойно, будто и не было того садиста и извращенца. Он осторожно вытащил бутылку виски из руки приятеля и поставил её на пол рядом с кроватью, после чего заботливо поправил чужую футболку. — У тебя есть причины мне не верить, но я не буду настаивать на том, чтобы переспать с тобой. Я поддался сейчас. Твой первый поцелуй буквально вышиб землю из-под ног, но… Так всегда… Когда ты рядом, и я ничего не могу с этим поделать. Ты же видишь, что я пытаюсь держать себя в руках, но… У меня плохо выходит.
И что на это ответить? Изуна достаточно умен, чтобы понять до того, как друг произнёс это вслух. Иначе бы и не было тех двух недоразумений. Он приподнялся на локтях и стянул с себя футболку, после чего снова упал на спину, поймав на себе любопытный взгляд.
— Так и будешь смотреть? — криво улыбнулся парень и запрокинул голову, чтобы по привычке глянуть в окно. А не следит ли за ним кто-нибудь? В голове заметно кружилось. И зачем он только попробовал алкоголь? Ведь жил же без него столько лет. Несмотря на это, рука будто сама свесилась с кровати и потянулась к бутылке, ухватившись пальцами за горлышко.
Тобирама смолчал на этот жест, хоть и заметил его. Время бежало и его оставалось совсем мало. Кто знает, сколько ещё старшие братья просидят в ванной, прежде чем выйти, а затем обнаружить их тут вдвоём. Страшно было представить, что сделает Мадара. Скорее всего убьёт, как и обещал. Мужчина самопроизвольно провёл ладонью по плоскому, слегка впалому животу, зацепил пальцами резинку штанов, но тут же остановился, заметив, что рукав его гольфа совсем промок. Видимо, хорошо порвалось.
— Снимай, — почти приказным тоном выдал Учиха и поставил бутылку рядом с собой, крепко держа за горлышко. По телу поползли мурашки от того, что холодное стекло коснулось горячей кожи. — Не очень-то красиво, что я откроюсь перед тобой, а ты и раздеться не можешь.
За окном сверкнула молния, а за ней последовал раскатистый гром. Очередной порыв ветра рванул дерево под окном, от чего ветки заскребли фасад. Застучали первые нетерпеливые капли. Крайне уютная погода, чтобы вот так остаться вдвоëм, провести в кровати всю ночь, воткнувшись в тёплый бок носом и говоря о всяких мелочах, заснуть под утро. Сенджу и сам не заметил, что до сих пор нежно поглаживает бархатную кожу живота Изуны, от чего тот так странно дышит. Часто. Сбивчиво.
— Можно я не буду этого делать? — охрипшим голосом спросил Тобирама и стыдливо отвернулся, но руку так и не убрал. — Там не то, что ты захочешь видеть.
Мужчина почти сразу почувствовал, как по пальцам бежит тонкая прохладная струйка и собирается в лужицу под ладонью. Что этот парнишка ещё задумал?
— Тооорааа, — растягивая гласные, позвал Учиха, тем самым заставив на себя посмотреть. Так и есть. Парень лил виски себе на живот через чужую руку, но тут же торопливо приподнялся и поставил бутылку на пол, после чего снова обвил руками шею и утянул приятеля на себя. — Я знаю, что там, — тихо шептал он в самое ухо, касаясь его губами. — И мне плевать. У меня тоже есть шрамы, которыми меня наградил отец — сукин драный сын. Он всегда называл меня потаскушкой. Ты хотел знать, что у нас за отношения с братом. Ну, тогда слушай. Всё элементарно: я люблю, когда меня трогают, гладят, ласкают, тискают. Я обожаю тактильный контакт. Я просил Мадару как-то раз переспать со мной, но он сказал своё решительное «нет», больше я не настаивал. Он обещал мне, что будет со мной близок, как всегда было в детстве, но никогда не перейдёт черту. Я знаю, что ему это нравится, я знаю, что он иногда сам втягивается, увязая всë глубже, но также не решаясь сказать мне хоть слово поперёк. Он любит меня, я люблю его. Тебе достаточно откровений, чтобы наконец раздеться? Или интересно что-то ещё?
Тобирама растерялся на какое-то мгновение, никак не ожидая такого услышать. Но, если подумать, то ничего ужасного в этой правде не было, ведь никакой интимной близости между братьями Учиха нет. А большего ему и не нужно было. Но всё же сделалось немного паршиво от того, что Изуна прав. Он ведь действительно предложил ему выпить, не зная, что тот не пробовал ни разу, не зная, как алкоголь развяжет ему язык, а ещё к каким непоправимым последствиям всё это приведёт.
— А где мальчик? — это было самое то, что можно спросить, после всех откровений. Мужчина положил голову на грудь Учихе и очень постарался просунуть под него руки, чтобы просто прижать к себе еще крепче, если это возможно, даже не обращая внимание на то, что открытые раны щипало от грязи, а ещё они оставляли заметные следы на постельном белье.
— Обито пошёл к другу на ночь, — немного лениво ответил Изуна. По голосу было заметно, что он расстроен, но не понятно, чем. Его руки сцепились в замок на чужой пояснице.
Вода в ванной прекратила шуметь, после чего стало слышно разговор громче, но понятнее он от этого не стал. Доносился смех, а значит, что выходить братишки ещё не собирались. Учиха снова не ошибся — только недавно уединились.
Тобирама повернул голову и уткнулся носом в горячий живот, пахнущий спиртным, вперемешку с духами. Интересное сочетание, но он часто представлял, как ляжет вот так же и вдохнет его запах, от чего и гадал — какой же он будет. Может, приторно сладкий, как ириска? А может быть свежий, как горный ручеëк. Однажды Хаширама сказал, что родной человек пахнет тобой. Но младший Сенджу отказывался в это верить. Ему хотелось, чтобы любимый человек был особенным и уж точно отличался от него самого. Но, если посмотреть на это с другой стороны, то он очень бы хотел частичку запаха Учихи, который никогда не станет его. Или всë же… Слегка дрожащие губы коснулись ещё влажной кожи живота, затем ещё раз. И ещё. Судорожный вдох, после которого Изуна прогнулся в пояснице, сладко, но едва слышно простонав.
— Я хочу тебя… — Тобирама не заметил, как эти слова, что всегда крутились где-то рядом, сами сорвались с языка. Пальцы Учихи тут же вплелись в его волосы, настойчиво прижимая всё крепче. Так он пытается показать, что согласен?
Возражений не последовало даже тогда, когда мужчина начал медленно сдвигать штаны всё ниже и ниже, а когда добрался до колен, Изуна сам помог их скинуть. Вслед за ними полетела и кофта с грязным рукавом.
Младший Учиха всегда был уверен, что дружба кончается в постели, а потому искренне не понимал, как брат столько лет общается со своим любовником. Они общаются на разные темы, смеются, делятся проблемами, радостями. Неужели он ошибался, и дружба после секса всё же есть? Сейчас он был будто с другим человеком, который не подчинял его себе грубой силой, агрессией, а потому-то парнишка с удовольствием поддавался чужой ласке. Разрешал его рукам трогать, обнимать, гладить, даже в самых непозволительных местах. От этих прикосновений становилось жарко. Хотелось даже спросить — откуда он всему этому научился. Откуда знает, где целовать, да так, чтобы всё внутри сжималось в кулак от ярого желания, а тело наоборот — становилось податливым, словно тёплый пластилин. Почему так хорошо с тем, с кем было очень плохо? Изуна в этот момент готов был поклясться, что ещё не испытывал такой покорности и такого желания. Даже когда почувствовал вполне ожидаемую боль — тихо застонал, запрокинул голову и слегка закусил губу, терпеливо ожидая, что после неё придёт наслаждение.
