========== 1. Новолуние. ==========

Прежде чем ты изменишься, что-то невероятно важное для тебя должно оказаться под угрозой.

Большинство из нас со страхом смотрит в лицо переменам. Новая реальность вызывает у нас тревогу, будто неожиданно поставленный страшный диагноз при плановом профилактическом осмотре. Градус эмоций, конечно, отличается, а вот спектр практически одинаков. От первоначального шока: «Нет, такое может случиться, но только не со мной»; до принятия неизбежности: «Ну что же, значит, буду жить по-другому».

Начало июня. Сезон штормов приближался на смену аномально жаркому маю. Совершенно обычная погода, характерная для западной Ирландии. Пока что лёгкий ветерок лишь несмело дëргал пыльные выцветшие занавески в маленькой обшарпанной квартирке и охлаждал разгоряченное, слегка влажное тело крепко сложенного мужчины, что скатился с женщины, по-прежнему лежащей в миссионерской позе. Ему легко дастся предстоящий разговор, и всë равно как она его воспримет. Ему плевать на последствия. Женщины вообще часто способны истерить, готовы делать это постоянно и по любому поводу, да и без повода тоже. Он не любит её, он ей пользуется, когда удобно, а она безотказно разрешает пользоваться собой. Еë длинные, рыжеватые, волнистые волосы мерзко прилипли к груди, намотались между пальцев и возможно, что именно это послужило последней каплей в огромном сосуде терпения. И дело даже не в волосах. Вовсе нет. Просто он такой человек, который хочет, чтобы всë было идеально и только для него одного.

— Почему ты никогда не зовёшь нас к себе? Неужели тебе не тошно находиться здесь? — женщина одним жестом обвела маленькую комнату и потянулась рукой к телу любимого ею мужчины. Ладонь тут же была брезгливо отброшена двумя пальцами. Ему не нравилось, когда после секса его трогают. Такую фамильярность он мог позволить только одному человеку, да и то не всегда.

— Эшли, дорогая, мне от жизни в целом тошно, а не от твоей квартиры, — Мадара чуть привстал и, скинув волосы на одно плечо, потянулся за пачкой сигарет. Он не курил у себя дома, но тут можно всё, даже если напрямую ему этого не разрешали. Эта женщина терпит всё. Она терпела побои от его брата, который являлся некогда мужем, но скоропостижно покинул этот мир, пав жертвой зелёного змея. Зажигалка чиркнула, подарив сигарете красный глазок, и запахло дорогим табаком. Тонкие струйки дыма потянулись к потолку. — И кого это «нас»? Мне на твоего отпрыска до лампочки.

Женщина немного недовольно фыркнула и повернулась на бок, подперев голову на локте, вторая же рука снова потянулась к любимому телу.

— Он твой родной племянник, между прочим, — она слегка испугалась, когда Учиха опять скинул еë ладонь с себя, и недовольно надула и без того пухлые губки. Он на неё не смотрел. Все обиды проходили мимо этого каменного лица, которое сейчас с опущенными веками наслаждалось дозой никотина. — Неужели мы тебе настолько безразличны? Зачем же ты каждый раз приходишь сюда?

Эшли почти знала ответ, но зачем-то каждый раз спрашивала. Может, в надежде услышать хотя бы раз, что он любит её, а не трахнуть приходит. Но, нет, и в этот раз не вышло. Ответ оказался всё тем же, до боли предсказуемым. Она в миг посерьëзнела, а глаза привычно защипало. Нет. Плакать она будет после его ухода, как делала всегда. Каждый раз он делает ей больно, но она с удовольствием встречает его на пороге своего дома.

— Эш, а ты вообще уверена, что сын его? — Мадара ехидно улыбнулся из-под упавшей на один глаз густой челки и кинул сигарету в пепельницу, даже не затушив. — Ты слабовата на это самое место. Неужели твой муженëк этого не замечал? Я крайне удивлен, что этот олух ни разу не заметил меня с тобой.

Учиха откровенно смеялся, даже не обратив внимания, что его женщина почти плачет. Ничего. Пройдëт. У неё это всегда проходит, да и не говорил он неправды. Всё было именно так.

— Как ты можешь так говорить? Он же был твоим родным братом. Неужели в тебе не осталось и капли сострадания?

— Кому мне тут сострадать?..

— Да хотя бы мне! — решилась она грубо его перебить, хоть в душе всё клокотало от страха. Нередко ее накрывало тяжёлой мужской рукой, а то и ногой. — У меня от него не осталось ничего, кроме долгов и этой задрипанной халупы!..

— Выродка своего забыла! — не удержавшись, рявкнул он в ответ и резанул подругу суровым взглядом. — Вы же семья! Ты всегда это кричишь. Да и кто тебе мешал сделать нормальный выбор? Ты всегда крутилась неподалеку от нашей семьи, а как только у тебя зачесалось создать собственную, так ты выбрала его. Дорогая моя, чем ты руководствовалась при своем выборе? И не надо мне говорить, что он мой брат. Так уж получилось, что в семье не без урода.

Эшли серьëзно призадумалась, вспоминая свою беспечную юность тогда тринадцать лет назад. Что же там случилось? Сначала было весело, а потом тест на беременность показал две полоски. Что же. Бывает. Пришлось в быстром темпе думать о браке.

— Он был самым милым и добрым… Кажется, — она нервно хихикнула, когда вспомнила своего мужа, а точнее их первую встречу. Он не был галантен, не имел такого холодного нрава, как его младший брат, но чем-то он её зацепил. Столько лет прошло, а она всё не решается признаться себе, в чём именно. Мадара решился ей в этом помочь. Излишняя прямота всегда присутствовала в его характере.

— Милый и добрый, говоришь? Открой глаза, подруга, — он грубо убрал ей волосы со лба, запрокинув голову назад, и поймал на себе испуганный, почти умоляющий взгляд серых глаз. — Более милого и доброго человека, чем маленький Изу — нужно ещё поискать. А этого урода ты выбрала только потому, что вы с ним вместе глаза по барам заливали. Весело вам было, а теперь ты плачешься мне в жилетку, да сынка своего навязываешь. Ты вообще когда-нибудь свои очки снимаешь? Почему ты никогда не справишься о моём внешнем виде, например, а?! Тебя это вообще никак не беспокоит?

Мадара сдëрнул с себя старенькое одеяло, уголком которого до этого прикрывался, и насильно заставил посмотреть на свои бёдра, кои были густо украшены фиолетовыми, а кое-где уже пожелтевшими синяками. Одна из свежих отметин имела характерный след широкой ладони. Эшли словно завороженная смотрела на эту красоту, но не понимала, что от неё хотят. Неужели это она могла такое сделать? Да нет же, женщина так не схватится, да и зачем ей это.

— Что я должна тут увидеть? — шёпотом спросила она и отвела взгляд в сторону. — Я не понимаю, что ты от меня хочешь услышать.

— Не хочешь спросить, откуда у меня это? Или ты предпочитаешь это не замечать так же, как и всë остальное? Не замечать, как твой сын в двенадцать лет шляется по улице неприкаянный и голодный, не замечать с кем он общается, в какое рваньë он одевается. Тебе до себя самой дела нет, что уж говорить о других. На кого ты похожа?..

— Откуда?!

— Неужели ты не понимаешь, что порядочные женщины не ведут себя так, как ты… — продолжал сокрушаться Мадара, не сразу поняв, что она пыталась его перебить. Эшли положила ему ладонь на предплечье и ещё раз задала свой вопрос, надеясь, что хоть тогда он перестанет сыпать оскорблениями как заведëнный.

— Откуда у тебя это? — поборов свой страх, в третий раз спросила она, и в комнате воцарилась тишина.

Эшли не была глупой женщиной, в известном смысле, она была слишком доверчивой и инфантильной, плевав на себя, отдавалась мужчине, которому, увы и ах, кроме себя никто не был нужен. Или нужен? С замиранием сердца она ждала ответа, который уже озвучила в голове несколько раз. Страх? Нет. Безысходность? Может быть. Мерзость — вот точное описание того, что она испытала, когда услышала откровение.

— Эш, ты ведь не дура, — Мадара перевёл взгляд с её испуганного, чуть перекосившегося лица на свои синяки, погладил бедро подушечками пальцев и нервно облизнулся, вспомнив при каких обстоятельствах получен самый последний кровоподтек. — Мне сейчас не придëтся объяснять тебе, что это мужские руки?

Женщина потянулась рукой к неприглядным отметинам. Захотелось убедиться, что это не шутка. Она приложила свою тонкую кисть к очертаниям ладони и испуганно ахнула. Не врëт. След явно не женский. Но как такое может быть? Ещё несколько минут назад она пыталась создать с этим человеком семью и предложить растить племянника как собственного сына. Теперь же в голове нечто больше напоминающее вакуум.