До ушей доносился плеск чëрных волн Атлантики, по крыше балкона на втором этаже, выход на который осуществлялся из комнаты Обито, бегали разные птички, перебирая лапками. Ветер то и дело заставлял ветку дерева скрести окно, от чего казалось, что по стеклу скребутся костлявые пальцы, пытающиеся проникнуть внутрь. Где-то вдалеке выла сирена.

Обито прикрыл глаза и постарался отогнать от себя все дурные мысли, что нахватал сегодня. Видимо, не с ним одним так обращаются, но значит ли, что это хорошо? Скорее плохо. Чем они заслужили такое обращение?

Мальчишка сидел на полу, прижимая колени к груди, страшно напрягаясь всем телом, чтобы вытеснить из своего сознания все шумы и звуки. Наконец, ветка прекратила свой скрежет, а сирена исчезла из-за дальности расстояния. Струившийся свет дня постепенно начал меркнуть, и Обито бросил взгляд на небо. Чистое, но какое-то призрачное. Тени исчезли, пол под ногами становился всë теплее, а мальчик так и глядел на небо до тех пор, пока не почувствовал, что оно поглощает и растворяет его. Почти неслышно хлопнула дверь.

— Грустишь? — по-доброму усмехнулся Изуна, заглянув на балкон.

Обито замотал головой, так и не оторвав взгляда от угасающего неба.

— Нет. Просто тихо завидую вам, вашей полной семье, тому, что вы есть друг у друга. У меня вот никого нет…

— Завидуешь? — Учиха округлил и без того большие глаза и удивленно дёрнул бровями.

— Ага, — коротко кивнул он. — Ребята сегодня позавидовали мне, что я тут живу, но ведь это ваш дом, это ваше счастливое детство тут прошло, а не мое… Я везде лишний…

Изуна передëрнулся. Ну да, было бы чему завидовать.

— Хочешь что-то поменять в своей жизни?

— А что для этого нужно? — Обито, наконец, повернулся и вопросительно посмотрел на опекуна, а тот пожал плечами.

— Без понятия. Бывает, что выбор делают за тебя, совершенно не спрашивая…

— А ты хочешь что-то поменять в жизни? — перебил вдруг мальчишка.

***

Вечер. Океан был готов ворваться прямо в комнату через окно, но он был ничем, по сравнению с разбушевавшимся отцом. Глупо было думать, что Таджима не заметит дырку в стене, а также порванное бельë в мусорном ведре. Ситуацию усугубили фотографии, которые парни не успели удалить, пытаясь замести следы недавней разборки. Разумеется, никто не сказал, что тут был посторонний. А это означало лишь одно, что братья сами делали эти фото, а потом разглядывали.

Изуна сидел на балконе и закрывал уши руками, пытаясь спастись хотя бы от криков. Он не видел, насколько сильно доставалось Мадаре, но сомневаться в том, что там уже льëтся кровь — не приходилось.

Тяжелейшие шаги приближались, и из мрака комнаты показался отец со смертью, закинутой через плечо. Огромная ручища схватила за волосы и потащила в коридор. Оказавшись за дверью комнаты, парень уже мог слышать хрипы в дыхании брата, видеть его рассечëнный висок, разбитую губу, нос, кровь на подбородке, наблюдать, как он хватается за ребра, пытаясь вдохнуть. За что? Ведь он же спас его сегодня. Почему всë так несправедливо?

Толчок коленом в поясницу, парнишка подаëтся вперёд и, запнувшись, падает, едва не втыкаясь в колено Мадары.

— Ну что, Изу, нравится тебе твой красавчик? — ядовито усмехается отец и снова пинает под рёбра младшего сына. — Нормальный боевой раскрас я ему сделал? Я вас обоих убью прямо тут, мне в доме шлюхи не нужны, хватило вашей матери.

Только после этих слов Изуна замечает тот самый револьвер, засунутый за пояс форменных брюк. Неужели не шутит? Парень пытается подняться, но лëгкие свело от удара. Всё, что он сейчас может, так это положить руки на ноги брату и бессильно опустить голову.

Безмятежность момента прерывается, когда Таджима хватает правую кисть младшего и тянет того на себя. От рывка вылетает плечевой сустав, тянет ноющей болью, но это ничто по сравнению с тем, что досталось старшему, судя по тому, что он даже глаза открыть не может, а по щекам текут слëзы, коих Изуна сроду не видел.

— Смотри, Мадара, и потом не говори, что я тиран. Я даю тебе выбор, и это благородно, — мужчина трясёт сынишку, как игрушечного, заставляя обратить на него внимание. — Покажите мне, как вы это делаете друг с другом…

— Что?! — вскрикивает младший, но очередная встряска выбивает из него дальнейшие слова.

— Слышишь меня, Мадара? Не притворяйся, что ты там сдох, я такой команды не давал, — он снова толкает Изуну на брата, заставляя их стукнуться лбами. И это срабатывает, старший открывает глаза, но ему уже не больно, в сравнении с разбитым лицом — это ничто. — Поцелуй его, тебе же это нравится. Вам обоим это нравится…

— Нет… — только и смог выплюнуть Мадара, а вместе с этим и сгусток крови изо рта.

— Что ты там промямлил? — приложив ладонь к уху и нагнувшись, спросил Таджима.

— Я сказал — нет…

Свободная рука потянулась за револьвером.

— Значит, пока меня нет, можно вытворять всë, что угодно, а как папка попросил, так нет? Я говорил, что даю тебе выбор, — дуло коснулось тыльной стороны маленькой ладони. — Сделай это, или я нахер отстрелю ему пальцы.

Мадара посмотрел в испуганные глаза братишки и закусил губу. Сомневаться в отцовых словах не приходилось. Он это сделает, а потом обставит так, что детишки сами поигрались с оружием. Ничего необычного. А может, старший ещё и покончит жизнь самоубийством из-за чувства вины, что оставил братишку без руки. Вообще запросто.

— Я не хочу… — отчаянно вертел головой Мадара, задевая кончиком носа щеку брата. — Я не сделаю этого… Зачем ты это делаешь?

— Я делаю, Мадара?! Не я эту игру начал, я просил вас быть людьми, а теперь пожинайте плоды. Давай!

Старший снова замотал головой. Спутанные, частично вырванные волосы скрыли добрую часть лица. Может быть это и прокатит. Он потянулся ближе к лицу Изуны, и поджатыми губами только измазал кровью щеку и уголок его губ.

— Ты меня за олуха держишь что ли?! — дуло револьвера перекочевало к виску Мадары. — Я хочу увидеть всë так, как на том фото! И если уж тебе не жалко его, то может быть, ему будет жалко тебя? Как считаешь? Я вот считаю до трех… И уже два…

— Прощай, лисёнок… — прошептал старший, после чего наклонил голову, а слёзы потекли с новой силой и закапали на его колени.

Изуна всхлипнул и, схватившись за подбородок брата, накрыл его губы своими. Откуда ему было научиться целоваться? Он просто импровизировал, немного кусаясь от того, что губы тряслись, немного трогая подсохшие струпья крови языком, главное, чтобы отец это видел. Старший подыгрывал этой кошмарной игре, но едва они коснулись друг друга языками, захотелось просто встать и завыть, а может и вовсе лучше было застрелиться. Оба дрожали, падая в пропасть, попутно захватывая всё, что их окружало, а от лица к лицу тянулись нити слюны.

— Хороший мальчик, Изу, а главное — послушный. Теперь живите с этим, потаскушки! — револьвер с грохотом упал на пол, а Таджима рассмеялся, подобно шторму, что бушевал за стенами дома. — Но, прежде, чем ссаться в штаны, проверьте, а заряжено ли оружие.

И ушëл. Просто ушёл.

— Прости меня, Дара, прости, пожалуйста, — Изуна попытался дотронуться до лица брата, но тот надул щёки и, задержав дыхание, замотал головой. Под глазами и под носом выступили крупные капли пота. — Что? Что такое?

Но Мадара не ответил, он вскочил на ноги, быстро забыв о боли во всём теле, и рванул в уборную, почти спотыкаясь. В последние секунды он дёрнул дверь и поднял стульчак на унитазе, как сразу же горло обожгло кислой рвотой, желудочные спазмы не давали вздохнуть, дëргая тело снова и снова. В последний раз сплюнув густую слюну из обезвоженного организма, он нажал на кнопку слива и, закрыв крышку, прильнул к ней щекой. Господи, пусть этот кошмар прекратится.

Младший вошëл в ванную, и первое, что он сделал, так это сорвал с верёвки полотенце и намочил его ледяной водой. Осторожно касаясь, парнишка приложил его ко взмокшему лбу брата, а затем вытер щёки от крови и желчных потеков.