— Я сам себя научил! — выкрикнул Обито и показал язык. — Идите и помойте рот с мылом!

Сенджу выкрикивал грязные ругательства до тех пор, пока объект оскорблений не скрылся в доме. Но внезапно подружившиеся родственники его уже не слушали.

— Обито, почему ты не послушался меня? — спросил вдруг Изуна, когда они уже вошли в дом. — Я же сказал тебе, чтобы ты бежал.

Мальчишка заметно смутился, не ожидая такого вопроса. Он скинул с себя обувь, аккуратно поставил ноутбук на полочку в холле и хотел было уже пройти на кухню, как его снова окрикнули. Обито замер, но решил не поворачиваться, чтобы не показать своего красного лица.

— За меня ещё никто не заступался, — помотав головой, начал он. — И тот мужчина… Он говорил ужасные вещи. Так нельзя говорить, это обидно… Я знаю… Мне тоже иногда приходилось такое слушать…

Чужая рука обняла за плечи, и мальчишка вытер нос грязным предплечьем, оставив след от штукатурки на щеке. Изуна улыбнулся.

— Спасибо. А теперь умывайся и приходи обедать.

В полумраке большой комнаты Мадара лежал на мягком диване, положив голову на подлокотник, а ноги на колени Хаширамы. Последний раз они виделись больше недели назад и то был бар, а не приватная встреча, потому Сенджу сильно удивился, когда увидел на пороге своего дома любовника с украшением на лице в виде больших мешков под глазами. На его месте пора бы перестать удивляться, ведь Учиха приходит лишь тогда, когда плохо ему, а остальное время старается не замечать грустного взгляда и голоса своего друга детства.

— Жалуйтесь, больной, — не без улыбки, почти деловито начал Хаширама, принявшись нежно массажировать стопы Мадары, стараясь задеть каждый миллиметр кожи. Он знал, что тот это любит, но всегда делал такой вид, будто: «Что ты делаешь, придурок?»

— Почему это я больной? — обиженно протянул Учиха, положил руки себе на грудь и уставился в потолок.

— Ты другим ко мне не приходишь. И, уж не обижайся, но твоë лицо работает, как индикатор настроения.

— Да? — рассмеялся Мадара и приподнял голову, чтобы посмотреть на приятеля. — Я думал, что индикатор моего настроения находится в другом месте.

Сенджу в отместку больно нажал на стопу большими пальцами, что Учиха согнул ноги в коленях, пытаясь вырвать их из горячих ладоней, но не смог.

— Я знаю, ты обижаешься на меня. Обижаешься за то, что я тогда отправил брата к вам домой. Прости, но я сам не смог приехать, нужно было появиться на работе…

— Я его не боюсь, и я не женщина, чтобы обижаться, — Мадара потëр пяткой выпуклость в области ширинки, слегка нажав на неё. — Давай сменим тему. Расскажи мне, Хаши, что тебя всё время ко мне возвращает? Ты ведь пробовал быть с девушками, и ты им нравишься, не то что я. Неужели тебя так привлекает мой утренний стояк, что ты без него не представляешь своего существования?

Хаширама задумался, он действительно пытался найти себе жену, да только первая убежала, как только узнала, что партнëр имеет связь с мужчиной, а вторая оказалась сама не против замутить с девушками, потому они и остались просто хорошими друзьями. Не судьба.

— Дара, я, как ты понимаешь, тоже не женщина, и я не собираюсь говорить тебе, что жить без тебя не могу, — он погладил любовника по жилистым икрам и положил ладони на колени, чуть сжав их. — Я могу, но только не хочу. Да и не ладится у меня с девушками.

Медленно, но уверенно наваливаясь на любимого, Сенджу перебирал пальцами по его рëбрам, касался широкой груди, плеча, после чего запустил руку в волосы, а сам, всё ещё держась на одной руке, коснулся губами шеи. Горячая и вкусно пахнущая, она настолько притягивала к себе всегда. Хаширама знал, что это самое слабое место, потому и старался буквально вылизать толстую упругую венку, перекатывая её языком, чувствуя, как в живот уже начинает упираться пульсирующая плоть. Это радовало. Не радовало только одно, и это продолжалось уже довольно долго. Мужчина, как всегда, потянулся к чувственным узким губам, но в очередной раз получил лишь щеку.

— И вот так всегда, — обиделся Хаширама и по-детски выпятил нижнюю губу. — Ты расщедриваешься на поцелуй только когда выпьешь. Я начинаю подозревать, что ты стесняешься меня, хотя, сейчас мы одни, нас никто не видит, потому и не могу понять, что происходит. Подростком ты всегда любил поглубже залезть в рот, облизать чуть ли не весь подбородок, да ещё и языками побороться. Прости, если тебе неприятно то, что я говорю, но не отрицай, что так оно и было. И в какой-то степени я скучаю по нашим играм. Мне этого не хватает.

— Я… Просто не могу, — Мадара ответно поцеловал в щёку и отвернул лицо.

Болезненная тема, которую он никогда не хотел поднимать. Как можно объяснить, что у такого, как он, тоже бывают психологические травмы?

— Давай попробуем сделать так, чтобы смог, — хитро сощурился Сенджу и, лизнув мочку уха, присосался к нежной коже за ухом, вдыхая запах недавно вымытых волос. Учиха выгнулся в пояснице, сладко выдохнув, а по коже стали расползаться мурашки. — Я так люблю, когда ты покрываешься мурашками. Тело не обманешь, оно любит ласку, хоть твоя голова и пытается это отрицать. Я знаю, что ты добрый и нежный, но там… Где-то очень глубоко…

Пальцы Мадары вцепились в лопатки Хаширамы, сильнее прижимая того к себе, колено упëрлось в пах. Бери уже. Хватит говорить.

— Насколько глубоко, Хаши? — прошелестел он на ухо, и этот голос, казалось, вернул в юность. Такой же игривый и ласковый.

Сенджу пытался заговорить товарища с коварным умыслом, подобраться к его губам. Целовал шею, щëки, выразительный подбородок.

— Даже не знаю, — дышал он прямо в губы, пока не касаясь их, но победа была близка, от него уже не отворачивались. — Нужно проверить. Чувства они ведь внутри, так? До них доцеловаться нужно…

— Иди ты к дьяволу, Сенджу…

— Только вместе…

Лëгкое касание губ, кончиков языка, руки Мадары крепко сжали тугие ягодицы, заставляя вжаться в себя сильнее. Он хочет. Слишком хочет, настолько, что переступает через меловую черту и сам впивается в горячий рот, толкая язык между губами. Учиха выгибается, сипло стонет прямо в рот, и всë, что он хочет, чтобы его трогали, гладили, ласкали снова и снова. Ухмылка на его губах заводит, зубы стискиваются до боли в шее, когда желанная упругая плоть оказывается внутри тела. Как же давно этого не было. Он подается телом навстречу, просит, нет, даже умоляет, забыв о своей гордости.

— Трахни меня…

— Да, хороший, да… — пытается отвечать ему Хаширама в такт своим размашистым толчкам. — Говори мне, прошу…

— Заставь меня кончить, — Учиха запрокидывает голову, приоткрывает рот, жмурится, заставляя ресницы дрожать, язык соблазнительно облизывает пересохшие губы. — Просто… Дай… Мне… Это…

Сенджу с удовольствием слушается его, он и сам возбужден возмутительно сильно. Сегодня случилось нечто странное, чего уже не случалось около… Одиннадцати лет. Поцелуй — то, чего так не хватало в их отношениях. Вроде бы малость, но это то, что поддерживает страсть, а не только плотские утехи. Утонув в своих сладких мыслях, он кончает так неприлично громко, что сам пугается своего голоса, горло саднит от сухости. Мадара выгибается напоследок и кричит, вторя громкому возгласу. Тело мелко дрожит у обоих. Слишком потно, слишком липко и до безобразия страстно.

— Спасибо… — стыдливо выдаёт Учиха сорванным голосом. Он продолжает гладить плечи, позволяет трогать себя буквально везде, а самое главное, что при мыслях о поцелуе, перед глазами больше не стоит та жуткая картина, во рту не ощущается привкус крови, а на макушке усмехающегося токсичного взгляда.

— Вы здоровы, больной, — хрипло смеётся в ответ Хаширама и прижимается щекой к груди. Сердце Мадары глушит быстрыми ударами, лёгкие посвистывают, а его руки привычно закопались в потных волосах, прижимая сильнее.

— Я здоров… — соглашается он и снова прикрывает глаза, ловя последний флер ускользающего оргазма. Сверху приятно, тяжело и горячо. И пусть, что за эти отношения пришлось столько мучительных лет идти по бритвам.