— И сколько тебе нужно? — будничным тоном отвечает Кихён, приступая ко второму блюду.
Чангюн думает, считает дни до зарплаты, примерный расход, допивает свой сок и кривит губы, будто действительно не понимает.
— На самое необходимое, — хмыкает он. — Я верну через неделю.
А в ответ видит недовольно закатанные глаза и слышит нервное цоканье.
— Я понятия не имею, какое по цене самое необходимое. Выражайся яснее.
Видя это безучастное выражение лица, Чангюн бросает вилку, и та с громким звуком катится по полу. Подоспевший администратор даже не делает замечания, только вежливо прикрывает глаза и обещает сейчас же заменить прибор на чистый. Кихён улыбается, сосредоточенно глядя в свою тарелку. Ему вполне понятны эти срывы, ведь они явно не от его брошенных ответов, а от недостатка личной жизни.
— Не надо постоянно тыкать меня тем, что ты хорошо устроился, — кричит Чангюн, перегнувшись через стол, но потом всё же переходит на нормальный тон и усаживается на место. — Я даже учиться не закончил. Не надо сейчас ждать от меня слишком многого. Тебе же ничего не стоит — дать мне в долг. Тебе ничего не стоит даже дать мне их просто так.
— Похоже, что я пытаюсь тебя упрекнуть? — Кихён поднимает глаза и стреляет взглядом Чангюну через плечо, указывая на официанта, который не решается подойти к столику.
— Извини, — бормочет тот и складывает руки на столе. Девушка кладёт прибор, принимает заказ на напитки и снова удаляется. — Я на нервах в последнее время. Нужно что-то делать, иначе я скоро реветь, как девка, начну.
Кихён мысленно ставит себе галочку, мол, какой он догадливый. Хотя, было бы тут в чём ошибаться. Это безумие начало твориться с его другом каких-то полгода назад, а вот теперь перерастает в самую настоящую катастрофу, которая, будто снежный ком, с каждым днём увеличивается.
— Так поделись со мной, — бросает он небрежно, с новой силой налегая на еду.
Глядя в тарелку и замечая на себе выжидающий взгляд, Чангюн молчит. Он не привык плакаться и, несмотря на то, что и так уже всё рассказал, никак не может расшевелить свой опухший язык. Кроме Кихёна, его выслушать некому. Чангюн знает, что таких, как он, не любят, даже презирают. Он идёт против природы, но ничего не может с этим поделать, ведь оно уже случилось. Парень вздыхает и примерно складывает руки на столе.
— Я понимаю, что я для него просто друг, и что он мне ничего не должен, — на выдохе начинает он. — Но я так боюсь, что он однажды скажет мне: «Прости, но моя личная жизнь важнее нашей с тобой дружбы».
— Это логично, — перебивает Кихён и указывает на приятеля вилкой, пока пережёвывает. — Рано или поздно это случится. Это всего лишь вопрос времени.
Снова нервный удар ладонями по столу и вселенский вздох. У Кихёна аж волосы на макушке шевельнулись. Он это говорил ещё в самом начале, когда Чангюн доверил ему свою тайну. А вот теперь, когда он увидел эти проклятые часы, то был точно уверен, что друга Чангюн скоро потеряет.
— Ты отличный друг, Кихён, — выдаёт он всё же спокойно и откидывается на спинку кресла. — Давай, режь меня без ножа. Именно это я и хотел услышать. Спасибо на добром слове.
— Я говорю, как есть, — Кихён откладывает приборы и снова подпирает подбородок, пытаясь заглянуть в бегающие от растерянности глаза напротив. — Нет, серьёзно, не строй иллюзий на этот счёт. Ты же не дурак.
Чангюн чуть успокаивается и закидывает руки за голову, прикрывая глаза. Он понимает, что друг прав во всем. Но разве ему должно стать от этого хоть чуточку легче?
— Да, я не дурак, — тихо произносит он, отвернувшись вглубь зала. — Но это словно наваждение какое-то. Иногда я четко представляю, как скажу ему всё, представляю, как касаюсь его, и руки сами тянутся, — Чангюн сжимает и разжимает собственные пальцы, смотря на них с плохо скрываемой злостью, после чего цепляется ими за край стола. — Отрубить бы эти чертовы пальцы в тот момент. Ненавижу себя за такие моменты слабости.
Кихён слушает молча, даже ждёт, что друг продолжит говорить, но тот замолкает, продолжая сминать край салфетки вместе со столом. Парень беззаботно разводит руками.
— Можешь пожить у меня какое-то время, — предлагает он и утыкается носом в стакан, продолжая следить за реакцией одним прищуренным глазом.
— Неудобно как-то…
Жестом подозвав к себе официанта, Кихён просит счёт и ещё одну бутылку воды. На телефоне выскакивает напоминание, а это значит, что пора закругляться. Парень открывает приложение банка и переводит так и не озвученную сумму на счёт Чангюна. Он не жадный, как могло показаться, просто любит, когда ему говорят честно, сколько, чего и когда кому-то от него нужно.
— Гюн-а, я не настаиваю, — кладёт он приятелю ладонь на плечо, когда они выходят на улицу. — Но если в твоей голове одни непристойности с его участием, то, может, пора её подлечить и пожить отдельно? Деньги я тебе перевёл, но ты хорошенько подумай над моим предложением. Я тебя смущать не буду, места у меня много, можем даже не пересекаться по утрам.
Чангюн кивает и ловит себя на мысли, что провести хотя бы неделю вдали от своего предмета воздыханий — не такая уж и плохая идея.
— Я подумаю, — улыбается он на прощание, жмёт руку и отправляется домой, ведь появилось даже вдохновение убраться там в первый раз.
***
Приятная прохлада кондиционированного воздуха обволакивает тело и шёлковые простыни кремового оттенка. В просторной комнате полумрак и всё ещё пахнет горячим телом, сладким парфюмом и до одури нежным сексом.
Проснувшись около полудня, Хосок уже успел позавтракать и принять душ, а сейчас молча полусидит в кровати, изредка поглядывая на любимого спящего мальчишку. Для него совершенно не новость, что Хёнвон любит поспать: однажды тот проспал целых двадцать девять часов, правда, потом перепутал дни недели, но выглядел крайне счастливым.
Хёнвон не шевелит даже пальцем, только ровно дышит и лежит полубоком так, что угол одеяла едва ли прикрывает ягодицы с редкими синяками. Из всего, что на парне надето — только кружевной чёрный чокер, отлично контрастирующий с бледной кожей. Хосок тянется пальцами к его шее, почти невесомо касается кромки темных волос и слышит в ответ на свои действия выдох, чуть громче обычных.
— Ч-ш, не просыпайся, — с улыбкой шепчет он совсем тихо.
Влажный язык Хёнвона облизывает пересохшие губы, и парень слегка обтирается щекой о подушку. Соблазнительный блеск буквально вынуждает Хосока обвести абрис пухлых губ подушечками пальцев. Он согласен наблюдать такую картину каждое утро, но только чёртов упрямец никак не соглашается переехать. Приходится довольствоваться тем, что есть — единственным днём — воскресеньем. Этого слишком мало.
Почти незаметно перекинув ногу через лежащее тело, Хосок склоняется к горячей шее и ведёт по ней носом. Хёнвон слышит лёгкое дыхание за ухом, чувствует глубокий вдох у самого виска и покрывается мурашками, стыдливо бегущими от самой шеи к пояснице. Охотно даёт поцеловать своё запястье, перевязанное чёрной атласной лентой с маленьким бантиком. Иногда он ощущает себя игрушкой в чужих руках, такой безвольной и податливой. Разрешает украшать своё тело разными безделушками, чтобы выглядеть ещё соблазнительнее. Иногда ему за это стыдно, но только не сейчас. Тут давно не перед кем смущаться.
— Ты что-то хочешь? — сонно спрашивает он, и губы слегка трогает улыбка, когда одеяло с ягодиц ускользает совсем.
Очередной глубокий вдох на затылке прогоняет новую волну мурашек. Хёнвон старается подобраться, но понимает, что не сможет скинуть с себя столь тяжёлый груз.
— Я только хотел узнать, к какому времени заказать обед, — слышится нежно у самого уха.
— К ужину, — вполне серьёзно отвечает он, но всё же прячет улыбку в мягкой подушке.
— Уже четыре часа. Сколько можно спать?
Хосок с улыбкой целует шею Хёнвона через кружево, плавно скользит ладонью по его плечу снова к запястью и сплетает пальцы. Обнажённые ягодицы парня характерно елозят по бёдрам через тонкую ткань халата. Он никогда не скажет, что хочет, но показать вполне может. Сонный, расслабленный и порядочно растраханный после долгой ночи.
