Внутри палаты на столике из стекла и нержавейки стоят свежие лилии и нетронутые тарелки с едой. На прикроватном многофункциональном мониторе, который предназначен для мониторинга физиологических параметров пациентов, скачет неровная линия и делает это почти четко, без явных отклонений. Из капельницы тянется трубка, катетер на левой руке перемотан пластырем, к указательному пальцу прищелкнут пульсометр.
Чангюн скребет зубами и до побелевших костяшек сжимает кулаки, когда видит сквозь слегка затемненное стекло, как Хосок, сидя на стуле рядом с Хёнвоном, теребит его пальцы, подносит их к губам, нежно касаясь, гладит по предплечьям, как его собственные пальцы скользят по чужому телу, облаченному в белую больничную рубашку. Видит, как по щекам текут слёзы, как мужчина, склонив голову, тихонько мотает ей из стороны в сторону, отчего накинутый на плечи белый халат иногда сползает. Это злит, полностью выводит из равновесия, что хочется ударить кулаком по стеклу, закричать, а то и ударить самого Хосока. Чего он себе позволяет? И ведь не стесняется же. В голове никак не желает укладываться тот факт, что они еще делали.
Хёнвон не отвечает на все прикосновения Хосока, он почти здоров, но сейчас крепко спит. По крайней мере, так говорит его лечащий врач. Чангюн вытягивает губы в тонкую полоску, прикусывает их зубами, хмурится и едва подавляет отчаянный крик, когда видит, что Хосок приподнимается со стула, склоняется над лицом Хёнвона, длинными пальцами убирает его волосы со лба, целует в закрытые веки, в висок, кончик носа… губы…
— Не могу я больше на это смотреть! — нервно вскрикивает он и одергивает руку. — Зачем я вообще здесь?!
Кихён вздыхает и качает головой, продолжая наблюдать за тем, что происходит в палате.
— Тебе напомнить, что, если бы ты лучше за ним следил, как я тебя и просил, то этого бы не случилось?
— Не перекладывай на меня всю вину! — Чангюн стукает Кихёна по плечу и поворачивается к стеклу спиной. — Я хочу стереть ухмылку с его самодовольного лица…
— Я не понимаю тебя, ты хочешь сделать плохо Хосоку, но ты должен осознавать, что пострадает в итоге и Хёнвон тоже. Или ты и этому будешь рад, потому что он не с тобой?.. Черт! — Кихён чуть повышает голос, понимая, что его тоже уже несёт. — Я думал, что мы с тобой это уже прошли. Я чувствую себя ужасно, стоя рядом с тобой и слыша это. В чём они провинились перед тобой? Они любят друг друга. Нельзя ненавидеть всех и вся только потому, что тебе так взгрустнулось! Ты тоже виноват, и не забывай этого…
Чангюн только надменно хмыкает в ответ и скрещивает на груди руки.
— Я не пытаюсь тебя обидеть и ему навязаться тоже больше не хочу. Но ты же считался моим другом. Почему ты не мог рассказать мне раньше? Тебе нравилось смотреть, как я мучаюсь? — он бросает короткий взгляд через плечо, снова пытаясь подсмотреть за происходящим в палате. — Давно у них эти отношения?
Кихён по-доброму улыбается мальчишке, но тот не разделяет радости, оставив лицу прилипшую к нему маску холодности.
— Увы, знание этого факта не освободило бы тебя от страданий.
Чангюн снова поворачивается к стеклу лицом. Какая-то его часть хочет за этим наблюдать, а точнее за Хёнвоном. Сколько бы лет ни прошло, а лучик надежды в его холодном мире, кажется, не угаснет никогда.
— И ты продолжаешь с ними общаться даже после такого? — он указал ладонью внутрь палаты, будто пытаясь показать, о чем именно говорит, но это было вовсе не обязательно. — Ты ведь понимаешь, что это не человек.
— Гюн-а, не будь идиотом, — Кихён убавляет голос до шепота, вспомнив о сидящей рядом девушке, и наклоняется ближе к лицу Чангюна. — Ты должен принять выбор своего лучшего друга. Ты же, как никто другой, должен понимать, что он не стал бы общаться с ублюдком, тем более, с ним… спать.
Конечно, он верит своему другу, но от этого легче не становится, ведь смысл происходящего не меняется. Эти касания губами лица, рук, губ… Чангюн устало трет пальцами глаза и массирует переносицу.
— Меня поражает, Ки, насколько быстро ты поверил в искренность его чувств. Ты никогда не был доверчивым, — он нервно щелкает пальцами несколько раз и тычет любовника в грудь. — Он обещал тебе повысить зарплату? Что такого нужно сделать, чтобы ты из циника стал таким чувствительным?
— Гюн-а! — ладонь Кихёна ложится на рот мальчишки, но тот быстро скидывает ее, брезгливо сплюнув от того, что нечаянно коснулся её языком. — Я просто вынужден попросить тебя замолчать. То, что ты говоришь… Мне противно это слушать. Я знаю его больше, чем тебя. Я знаю, что он чувствует. Сказать не может, но чувствует, это точно. Если бы ты видел его в тот день, — он прикрывает глаза и склоняет голову, тяжело выдохнув. — Так врать невозможно…
— Ну конечно, — всплескивает руками Чангюн. — То, что я говорю — противно, сам я противный! — зло тычет он пальцем в стекло. — Только вот это не противно, да?!
Возможно, он так кричит только потому, что сам бы хотел оказаться на месте Хосока, чтобы ощущать, как эти тонкие пальчики будут касаться его кожи. Как эти руки будут ласкать все уязвимые места, перебирать волосы на затылке, прижимая к симпатичному личику, к пухлым губкам. От чего на висках заблестели капельки сбегающего пота, а низ живота кольнуло разовым спазмом.
— Сбавь тон, — Кихён снова косится на Элен, которая по-прежнему, отчего-то злясь, смотрит в экран телефона. — Мы все же в больнице, и думаю, что очень многим неприятно тебя слушать, не только мне, и не только поэтому.
Глаза наливаются яростью, руки машинально сжимаются в кулаки, а ногти больно впиваются в ладони, когда Чангюн видит очередной невинный поцелуй, которым Хосок касается щеки Хёнвона.
— Да плевать я хотел на то, что мы в больнице! — вскрикивает он, от чего девушка вздрагивает и поднимает взгляд на ругающихся. — Вообще не понимаю, что я тут делаю! Не хочу видеть ни тебя, ни уж тем более это недоразумение, я даже себя не хочу видеть. Мне до блевоты противно, что ты на его стороне…
— Гюн! — метнув строгий взгляд в его сторону, рявкает Кихён. — Я прошу тебя замолчать в последний раз. Просто возьми себя в руки!
— Да что ты говоришь?! — перебивает Чангюн, толкнув любовника обеими ладонями в грудь. — Ах, ну да! Хосок такой хороший! Хосок такая тварь! Хосок такая хорошая тварь…
Звонкая пощечина прилетает почти мгновенно и заставляет Чангюна замолчать и схватиться за лицо. Зубы прикусывают язык, а левую ноздрю защипало от подступившей крови. Даже за хлестким звуком, Кихён слышит, как Элен испуганно ахает, едва не выронив телефон из рук.
— Видит Бог, я не хотел, — он поднимает руки с открытыми ладонями, когда ловит на себе затравленный, приправленный жгучей злобой взгляд Чангюна. — Выйди на улицу и остынь.
Чангюн награждает его тяжелым взглядом и вкладывает в него всю доступную ему ненависть, после чего разворачивается на пятках и быстрым шагом направляется к выходу. С него довольно, по крайней мере на сегодня.
— Гюн-а! — окрикивает его Кихён почти на половине пути, и парнишка, остановившись на мгновение, поворачивается в полоборота. — Прости… Я не знаю, на чьей я стороне. Вы оба мне слишком дороги…
— Кихён-а, — с ядовитой улыбкой на лице прерывает его речь Чангюн. — Знаешь, что я хочу тебе сказать?
И не дождавшись ответа, показывает поднятый средний палец, после чего сворачивает с коридора в лестничный пролет.
— Теперь беги за ним, — слышит Кихён тихий шепот позади себя и поворачивается на голос. — Мне кажется, что нам уже достаточно трагедий.
Он быстро кивает Элен и не может с ней не согласиться. Даже если Чангюн дважды не такой, как его друг, это не может быть поводом оставить его в таком состоянии. Его чувства можно понять, Кихён сам около года сидел в той же луже, не решаясь к нему подойти. Он быстро нагоняет парнишку на лестнице и прижимает его к стене. В этом нет необходимости — Чангюн не бежит, трет нос рукавом и пытается сделать вид, что все у него хорошо.
— Хосок, правда, очень хороший человек, — осторожно начинает Кихён, пристыженно пряча глаза от пристального взгляда. — То, что он тебе не нравится, еще не дает тебе права так его называть. Хёнвон сделал неправильно, и мы все это понимаем. Не нужно делать его святым и ругаться нам с тобой сейчас точно не нужно.
