Казалось, что боль похожа на прилив, и она то накатывает яростной волной, то лениво отступает. Но боль никуда не уходила, она всегда была тут. Просто так казалось туманному полусознанию. Хёнвон чувствует, что плывет куда-то, но на деле же просто лежит на руках того, от кого так усердно убегал. Прилив вернулся, а в горле и носу забился неприятный запах… Запах жженой резины, бензина, крови и… смерти? Время от времени он слышит часы под самым ухом, пытается сосчитать сколько же они отсчитали… Сколько ему осталось? Но в промежутках между ударами проваливается в забытье. Снова просыпается и пробует шевелить конечностями. Не выходит. Они будто все разом стали не его.

Все кажется бредом. Все это неважно. Хёнвон уже начинает понимать, что есть куда более важное: начинается отлив. Похоже на то, как постепенно сходит заморозка, когда ты сидишь в кресле зубного врача. Только ощущение это растекается по всему телу. Хочется скрутиться клубком, обнять себя, чтобы не чувствовать этого колющего ощущения, но все тело отказывается служить хозяину.

***

В больнице спокойно и тихо, как обычно бывает, когда не привозят тяжелых пациентов. Ровно в половине первого ночи, когда Хосок вваливается в центральный вход, выбив ногой дверь, к нему подбегают две молоденькие медсестры и с ужасом осматривают истекающее кровью тело у него на руках. Хосок на это старается не смотреть, только краем глаза замечает, что Хёнвон все еще держит глаза открытыми, изредка моргая. Борется на грани потери сознания. Он прекрасно чувствует, как рубашка прилипла к телу, пропитавшись кровью, как эта самая кровь течет уже под белье, попадает в ботинки, из-за чего в туфлях становилось скользко. Голые ноги Хёнвона, наверняка замороженные, мотаются, будто неживые, но правой рукой он пытается держаться за шею, по крайней мере, ему так кажется. На деле же она просто висит на плече. Мокрое горло иногда издает бульканье, потому Хосоку приходится наклонять парня набок, чтобы тот не захлебнулся.

— У вас нет аллергии на рвотные массы и кровь? Сейчас насмотритесь… Живо вызывайте врача! Хотите, чтобы он умер у меня на руках?! — кричит Хосок подбежавшим девушкам.

— О Боже… — бормочет одна из них, закрывая лицо ладонью. Хосок закатывает глаза. И вот на таких нерасторопных неженках держится медицина.

Явная паника в голосе мужчины заставляет вторую девушку поторопиться. Она срывается с места, словно подсознательно весь вечер только этого и ждала. Вслед ей прилетает пронзительный визг, тонкий и острый, как осколок стекла. Хёнвон вскрикивает, когда Хосок пытается перехватить его удобнее. Кровь из левого бока достигает пола, разливаясь неприглядной лужей. Девушка, что осталась в приемной, испуганно ахнула, побелев и прижимая кулаки к уголкам рта, отчего казалось, будто губы ее растянулись в кошмарной ухмылке. Сделав над собой поистине титаническое усилие, она подходит, пытаясь поддержать голову Хёнвона. Он поднимает на нее глаза — потрясенные, широко открытые, полные страха и боли. Парень опять пытается что-то сказать, но не может. Медсестру снова отшатнуло.

— Проходите в приемную, пожалуйста, — раздается женский голос из глубины пустого коридора.

Издав чавкающий звук, Хосок отрывает ботинок от пола и идет туда, откуда слышит голос.

— Потерпи, кроха, — шепчет он парнишке, но больше, наверное, себе, борясь с тяжелым дыханием.

— Хоть дверь помогли бы открыть! — рявкает показавшийся врач плачущей девушке. Та не сдвинулась с места. — Шевелись, девочка!

Это придает ей мало-мальское ускорение. Она распахивает дверь и вжимается в нее, когда Хосок едва протискивается в проем с раненым на руках.

— Носилки, доктор? — спрашивает первая.

— Несите, — отвечает он, связывая длинные гладкие волосы в низкий хвост и заправляя его под рубаху. — Я еще даже не видел, что с ним.

— Доктор… — начинает Хосок, пытаясь прочесть имя на бейдже. Буквы в глазах расплываются от пота и усталости.

— Я вас слушаю, — отзывается доктор несколько шипящим голосом и, набросив очки на нос, внимательнее присматривается к едва дышащему Хёнвону. — Осколки в теле?

Хосок стушевался и закусил губу. Быстро этот доктор обо всем догадался, даже еще не успел надеть перчатки и дотронуться.

— Нет, — только и отвечает он. Доктор кивает и прищуривается узкими глазами.

— Невероятно, что он до сих пор жив, — ухмыляется мужчина и нервно оглядывается, ожидая носилки, чтобы переместиться в операционную. — Сонные мухи, вы будете шевелиться или нет?! — прикрикивает он на девушек, и в коридоре тут же раздается скрежет колесиков каталки. Медсестра влетает в приемную, шелестя широкими штанами.

Доктор, подойдя к телефону, висевшему на стене, быстро набирает короткий номер.

— Вызывай анестезиолога и бегом в операционную, ты мне нужен, у нас тяжелый пациент, — он бегло осматривает Хёнвона, не удосужившись даже спросить имени и возраста. — Парень лет двадцати, и он умирает…

— Что?! — выкрикивает Хосок, бросившись к доктору, но останавливается, едва не поскользнувшись на крови.

— А что вы хотели? — спокойно разводит руками доктор. — Обычно они и до больницы не дотягивают. Такие порезы разрывают все мягкие внутренние органы, а если еще и перебьют позвоночник… Кладите уже, вы свое дело сделали.

Действительно. Он уже все сделал. Хосок решает не озвучивать, как сам вырвал это стекло из левого бока. Сейчас совсем не до этого. Он верит, что все обязано быть хорошо, иначе зачем ему жить дальше? Он склоняется над Хёнвоном, когда укладывает на каталку. Тот еще пытается открывать глаза. Страх перед потерей сознания заставляет его барахтаться, подобно глушенной мухе. Он сильный. Он сможет.

Когда рубашка отклеивается от раны, из дыры выплескивается кровь и желтая, похожая на гной жидкость. Через эту самую дыру видны сильные пульсации, которые и выталкивают запекшиеся сгустки. Будто смотришь через открытое окно.

— Вызывайте лифт! — снова раздается голос доктора, самостоятельно развернувшего каталку и направляющегося в длинный, темный коридор.

Хёнвон даже делает попытку пошевелиться, когда чувствует, что бок, до этого прижатый к теплу, неприятно холодит. Его глаза снова распахиваются от накатившей боли. Невидящий взгляд слепо блуждает вокруг. Он пытается повернуть голову, но доктор тут же придерживает ее, обхватив ладонями в резиновых перчатках. Теперь перед закрытыми веками мелькает только белый свет редких ламп.

Хосок, на самом деле обрадованный возможностью оказаться от всего этого кошмара подальше, бросается к двери и открывает ее, вылетев в коридор, и очень быстро шагает к выходу, чтобы вдохнуть воздух улицы. Остановившись на полпути, будто внезапно что-то вспомнив, он оглядывается и видит, что остался тут совсем один. Откуда-то издалека слышатся шаги, все еще доносятся крики и скрип каталки, а ему остается только верить, наблюдая за растекшейся дорожкой крови и за красными, его же собственными следами.

Его охватывает совершенно безумный страх, по спине бегут мурашки, все внутри переворачивается. А вдруг он в последний раз видел Хёнвона живым? От ужаса сердце Хосока сжимается, словно его сдавливает невидимая ледяная рука. Он вдруг чувствует себя слабым и маленьким, снова мысленно вернувшись в свое детство, когда ничем не мог помочь сестре и себе самому. Ему хочется бежать отсюда, броситься куда-нибудь с головой, лишь бы все это прекратилось. Прямо сейчас.

Хосок не сразу понимает, что давно сидит на коленях на полу, пока не чувствует горячую ладонь, легшую на его плечо и выводящую из транса.

— Ты чего тут делаешь? — спрашивает знакомый высокий голос.

Тряхнув головой и протерев ладонью лицо, Хосок быстро осознает свою ошибку, ведь теперь бледное лицо расчерчивают красные полосы с железным привкусом, оставшимся на губах.

— Что ты сказал? — спрашивает он ломким, дрожащим голосом и поворачивается.

Кихён не повторяет, видя, что это, в общем-то, бесполезно, просто поднимает друга, устроив руки в подмышках, и перетаскивает на лавочку для ожидающих. По другую сторону от него присаживается Чангюн, который никак не может отойти от шока и перестать смотреть в одну точку на полу.