— Перестань, — хитро ухмыляется Хосок, кладя подарок обратно на колени парнишке. — Все это делают. Почему ты должен стать исключением? Тем более, как я понял, ты как раз в этом и нуждаешься сейчас.
Хёнвон сдаётся. Лучше быстрее расправиться с упаковкой, надавать словесных подзатыльников и выставить за дверь. Уже предвкушая свои пять минут позора, он нащупывает край обертки и отрывает уголок, из-под которого виднеется белая коробка. Похоже, что назад пути нет. Не бросить же на полпути и закричать, что никогда в жизни не будет таким заниматься. И плевал он, что многие это делают. Об этом мерзко даже думать, а наблюдать, как хищно тебя при этом рассматривают, ещё омерзительнее.
Красивая упаковка оказывается полностью зажата в кулак, и парень едва не роняет коробку на пол, но вовсе не оттого, что не может удержать, а лишь потому, что невероятно зол за такую паршивую интригу.
— Это телефон, — на выдохе констатирует он, сжимая коробку с изображением надкушенного яблока в пальцах. Глаза прикрываются на какой-то миг, и парень пытается привести себя в чувство.
— Да, — небрежно бросает Хосок, открывая коробку. — Последняя яблочная модель. Надеюсь, ты не против современной техники, а то меня иногда смущает то, с каким старьем ты ходишь.
— Это телефон! — уже громче выкрикивает он, отвешивая не словесный, а вполне реальный подзатыльник.
Хосок зажмуривается, но улыбается. Видит занесённую руку для второго удара, однако его не последовало. Перекатившись с колен на диван, Хёнвон вызывающе закидывает ноги своему парню на бёдра и упирается ступнями в твёрдый живот, игриво пиная.
— Да, Хён, это телефон. А ты чего ожидал?
— Я тебя ненавижу, — снова грозит он пальцем у самого носа, но, если честно, готов кинуться на шею.
— Каждый подумал в меру своей испорченности. При чём тут я?
Ноги всё сильнее упираются в живот, сжимают бока и в конце концов попадают прямиком в пах, вынуждая Хосока согнуться от боли. Но он не собирается оставаться в долгу, крепко сжимает, переходя к самому запрещённому приёму — щекотке.
— Слушай, святая невинность, — возмущается Хёнвон на грани слёз от смеха. — Ты нимбом потолок не скребёшь?
Никогда в жизни Хосок не признается, что обожает такие ребяческие моменты, когда можно, наплевав на гордость и положение, просто прижаться к любимому парнишке, нежно тронуть его губы поцелуем и получить в ответ столько искренней любви. До щемящего сердца.
— Не ругайся, тебе не идёт, — шепчет он, ведёт пальцами по фарфоровому личику и в очередной раз целует. — И мне нравится ход твоих мыслей. В следующий раз я приду именно с этим.
Хёнвон обвивает пояс любовника ногами, зарывается пальцами в светлые волосы и просто вот так хочет провести остаток дня. Вдвоём, в полной тишине, глядя в тёплые глаза, которые на самом деле добрые, только прячут это ото всех, иногда даже от него самого.
— Ты не посмеешь ко мне с этим явиться, — улыбается парень и не даёт ничего ответить, накрывая губы поцелуем.
— Я надеюсь, что сейчас, глядя в этот большой экран, мы не будем скучать друг по другу в вынужденной разлуке. Можем быть на видеосвязи и днём, и ночью. Особенно ночью…
— Тебе нельзя так делать. Только не ночью.
— Почему? — усмехается Хосок и отстранятся. Он тоже немного следит за временем и вряд ли хочет лишних вопросов, а потому поправляет на себе рубашку и встаёт с дивана.
— Ты очень эротично спишь, я могу не сдержаться…
Оба они понимают, что это всего лишь шутка. Хёнвон довольно сдержан в этом плане. Даже иногда обидно, что его всегда приходится тормошить. Остаётся надежда, что он когда-нибудь перестанет этого стесняться.
— Мне пора идти, — Хосок поджимает губы и кивает в сторону двери. — Проводишь? Надеюсь, что у нас завтра будет целый день. Ты обещал.
— Конечно, — кривит парень губы в улыбке и наивно пытается спрятать это за новеньким телефоном, покручивая им перед своим лицом. — Спасибо тебе. Это очень кстати.
— Мелочи. Рад, что понравилось.
— Я люблю тебя.
— Я знаю.
И вот так каждый раз, но Хёнвон уже не обращает на это внимания. За этот год он понял, что слово «люблю» в лексиконе его любовника напрочь отсутствует. Он надеется это исправить, но точно не сейчас.
Парень по-настоящему расслабляется только тогда, когда закрывает за гостем дверь. Теперь можно заняться домашними делами, раз уж ему не суждено выйти сегодня из дома. Новую игрушку в виде дорогого телефона он решает пока не включать и спрятать, чтобы не издавал звуков. Потом что-нибудь придумает сказать своему другу. Ему не впервые.
Хёнвон включает стиральную машинку, забросив в неё и то, что сегодня было на нём. А то мало ли ещё пахнет чужим парфюмом. Прятаться надоело до невозможного, но ничего не поделаешь. Он наполняет ванную, забрасывает в неё пену, соль, какую-то бомбочку. Может, хоть так по квартире распространится запах, маскирующий чужое присутствие.
Капли из подтекающего крана монотонно разбиваются о воду, слышится стук в дверь. Хёнвон поджимает ноги, и это становится ошибкой. Он соскальзывает с головой в воду, смутно соображая, что уснул. Вытирает ладонью лицо и прислушивается к звукам машинки, которая давно завершила цикл стирки.
— Кто здесь? — спрашивает он тихо, понимает, что его не услышали, и лишь кашляет, отплёвывая воду.
— Хён-а, с тобой там все хорошо? — насмешливый голос Чангюна и снова стук в дверь. — Ты вроде уйти хотел.
— Да, хорошо, — кивает он, но сам же с собой не соглашается. — Ты уже вернулся?
— Ты мое тряпьё домашнее не видел? Не могу найти.
А он видел. Даже более того. Видит и сейчас. Вон же оно, лежит за стеклом стиральной машинки и ждёт, пока его повесят сушиться. Хёнвон выдёргивает пробку из слива и тянется к душу. Вода почти остыла, и лежать в ней уже не очень приятно.
— Я его постирал.
— Но оно было чистое, — уже тише возмущается Чангюн, вероятно, отходя всё дальше от ванной. — Да Бог с ним. Хён-а, а сколько ты зарабатываешь?
Хёнвон терпеть не может эту привычку орать на всю квартиру. У Чангюна такой громкий голос, что его наверняка слышат все соседи. Он все надеется, что они привыкли хотя бы к тому, что тот постоянно поёт в душе. Если это можно назвать пением. Больше похоже на сочиненные на ходу бессвязные тексты, но выходит очень неплохо. Хёнвон выключает душ, чтобы лучше слышать.
— А тебе не хватило денег? — и с замиранием ждёт ответа. Только бы не сказал, что да. — Что-то пошло не так?
— Просто ответь, — смеётся тот и гремит посудой на кухне. — Неужели всегда нужно отвечать вопросом на вопрос?
— Немногим больше, чем ты… — Хёнвон даже не успевает придумать, что ему сказать дальше, как слышит ответ, от которого едва не поскальзывается на гладком акриле.
— Именно поэтому ты смог позволить себе золотой Rolex?
В глазах резко темнеет. Парень трогает поцарапанный бок и не стесняется в выражениях уже вслух. Как можно было так облажаться? Как можно было забыть свои чёртовы часы, стоящие кучу денег? И ведь это нужно будет сейчас как-то объяснить, а в голове, как нарочно, образовался вакуум.
— Ты смеёшься надо мной что ли? — старается он держаться невозмутимо. — Если ты про тот хлам, который валялся на диване, так это подделка.
Он сам не верит собственным словам и тому, как нелепо они звучат. Чангюн далеко не дурак и сможет отличить оригинал от дешёвой копии. Но делать нечего. Нельзя же сказать, что это забыл мой парень. Положи находку на полку, а завтра, когда я снова прыгну к нему в постель, обещаю отдать. Забыв о душе, Хёнвон почти выпрыгивает из ванной и наспех набрасывает на себя махровый халат.
— Тут даже проба стоит, — упорствует Чангюн с кухни.
Он там что, их рассматривает? Этого ещё не хватало.
— Это очень хорошая подделка.
Пора признать своё фиаско. Похоже, что это начало безумия, от которого Хёнвон так упорно бежал. Когда парень выходит из ванной, видит друга, сидящего за столом и уплетающего разогретый вчерашний ужин. А на его правом запястье красуется чужая и крайне дорогая вещь.
