— Не холодно? — насмешливо фыркает Хосок, продолжая смотреть на полоску ускользающего заката над морем.

Кихён с грустью осматривает ноги и чуть подмоченные штаны, кладёт обувь на капот авто и подходит ближе. Вплотную стоять немного страшно, и он старается держаться на расстоянии вытянутой руки.

— Нормальные люди сюда не ездят, — вздыхает он, будто обречённо, и переминается с ноги на ногу, пытаясь обсохнуть. — Видишь, приходится идти самому. Иначе кто ещё сможет тебя успокоить?

Хосок усмехается и протягивает на вытянутой руке пачку сигарет, которую всегда держит в машине на всякий случай.

— Тот, кто не боится.

Немного боязно, но Кихён принимает этот небольшой знак внимания, тем более, что свои остались в сумке, которую он с собой не прихватил.

— Именно это я и хотел сказать, — улыбается он, чиркает зажигалкой, и в воздухе тянется тонкий запах бензина. — Снова срывы? Ты сегодня быстро сбежал, я даже не успел тебя окликнуть.

— Он мне изменил…

Слова слетают с губ так быстро, что Кихён даже давится дымом. Кашляет сквозь слёзы и никак не хочет верить своим ушам. Помнится, Хёнвон произвёл на него совершенно иное впечатление.

— Быть не может, — Кихён пытается вытереть глаза и вздрагивает от тяжёлой ладони, ударившей между лопаток. Становится чуть легче. — Можно изменить с тобой, но не тебе. Уж прости…

Довольное хмыканье. Хосок знает это и сам. Лишний раз говорить просто ненужно. Он суёт руки в карманы и прикрывает глаза, пытается успокоиться и вдохнуть солёного воздуха.

— Представь себе, — делает он вид, что безразличен к происходящему. — А ещё с кем… С этим мальчишкой…

Кихён старается понять, а точно ли его друг сейчас говорит про Хёнвона. Того самого, который не может сказать даже о том, что у него есть отношения с парнем. Вдруг нашёл другого?

— С Гюном? — с недоверчивым прищуром переспрашивает он. — Он тебе сам это сказал?

Хосок кивает, протягивает телефон с открытым сообщением и продолжает смотреть на быстро почерневшее небо.

— Мне пришло вот это. Там чёрным по белому написано, чтобы я его оставил. Вот я и оставил.

Мельком пробежавшись по короткому сообщению, Кихён замечает заботливо расставленные знаки препинания, а так же отмечает незнакомый номер телефона. Номер Чангюна он всегда набирает по памяти и не записывает в телефонную книгу. Просто привычка, взявшая своё начало в день их знакомства.

— Чангюн не знает о тебе, — твёрдо отвечает он и протягивает телефон обратно. — Он точно не мог бы написать тебе такое. Откуда у него твой номер?

— Вот и Хёнвон сказал то же самое, — переводит тему Хосок, так как действительно не знает ответа на поставленный вопрос.

— И почему ты ему не веришь?

— А что он ещё может сказать? Признаться, что он спит с другом? Глупо же.

Кихён решительно мотает головой, щёлкает окурком, стараясь выкинуть его как можно дальше, и выдыхает последнюю порцию горьковатого дыма.

— Ты не прав, — и даже грозит пальцем для придания словам большего смысла. — Чангюн не самый честный парень, но я вижу, как он мучается. Если бы они были близки, то он бы не бегал ко мне плакаться.

Эти слова вызывают искреннюю улыбку. Хосок даже подумать не мог, что его вечно ворчащий приятель может оказаться настолько сентиментальным, чтобы слушать чужие проблемы. Но больше удивило то, с какой лёгкостью он в этом сознался.

— И давно ты к нему неравнодушен?

Кихён сжимается, чувствует вместе со стыдливыми мурашками пробирающийся от ног холод и решает, что теперь можно и обуться.

— К кому? — глупо переспрашивает он, натягивает кеды на ещё влажные ноги и, кряхтя, выпрямляется. — С чего ты взял? Думаешь, мне интересен этот мальчишка?

Чужая ладонь ложится на плечо, а в лоб насмешливо утыкается ключ зажигания.

— Да перестань, — улыбается Хосок, и Кихёну ничего не остаётся, кроме как выхватить ключ и состроить недовольное лицо. — У тебя буквально на лбу написано. Зачем ты строишь из себя мраморную глыбу? У всех есть чувства. Это нормально.

Кихён презрительно ломает губы. Кто бы говорил. Уж точно не тот, кто создаёт себе проблемы на ровном месте, делая вид, что сказать человеку, что любишь его — это преступление.

— Сейчас ведь не обо мне речь, — хмыкает он и, обойдя машину, садится в водительское кресло. — Я тебя знаю… Рассказывай начистоту, что ты сделал?

— Ничего, — как ни в чём ни бывало жмёт плечами Хосок и садится рядом. — Испортил одежду и разбил ему телефон, — с этими словами мужчина замолкает, смотрит на свои открытые ладони, сжимает и разжимает пальцы, после чего тяжело вздыхает. — Ки, ты понимаешь, я ведь этими руками планировал защищать близких мне людей. А выходит так, что я ими всё уничтожаю. Я плохой человек, да? Я идиот?

— Руки тут ни при чём, — крутя руль одной рукой и пытаясь высмотреть в темноте дорогу, Кихён на ощупь попадает пальцами второй руки по чужому виску. — Ты уничтожаешь все вокруг себя вот этим. Сейчас приедем домой, а там проверим, чей это номер.

Хосок недовольно цокает языком и, скрестив на груди руки, разваливается в кресле.

— Даже подозреваю, через кого ты это сделаешь.

Кихён вздрагивает, но делает вид, что просто приподымается, чтобы посмотреть, насколько капот тонет в луже.

— Ты уже и об этом знаешь?

— Это уже неважно, — отмахивается Хосок, отворачивает лицо к окну и старается говорить, как можно тише, лишь для самого себя. — Я потерял его. А такое ощущение, будто я потерял себя.

***

Поймав временное затишье, Чангюн клюёт носом за столом. Статья «как безболезненно вскрыть телефон» расплывается перед глазами, а попыток для входа остаётся уже две. Ждать больше нечего, да и спать хочется невыносимо. Парень оставляет бессмысленное занятие и на цыпочках идёт в комнату. Старается даже не дышать и прислушивается к каждому постороннему шороху, даже к каплям воды из подтекающего крана в ванной. Думает с минуту и направляется обратно на кухню. Возможно, задуманное им не окажется лишним.

Чангюн осторожно приоткрывает дверь комнаты и оставляет полоску света, чтобы не растянуться на полу, споткнувшись о свою же разбросанную одежду. Глаза вглядываются в темноту, неотрывно следят за поджатыми ногами и небрежно накинутым комком одеяла. Дрожь и жалкие попытки вздохнуть. Парень присаживается рядом, держа в руках стакан воды, нюхает её и кладёт ладонь на подрагивающие плечи.

— Можешь не скрывать, что плачешь, — тихо просит он и надеется, что ему даже что-то ответят. Хёнвон поворачивается на другой бок, но продолжает молчать. — Я понятия не имею, чем тебе помочь. Наверное, в такой ситуации нужно выплакаться и выговориться. Но ты молчишь… Подскажи, что мне сделать.

Стоит Чангюну замолчать, Хёнвон сам тянется за стаканом и жадно осушает его до дна. Такое бывает, когда долго плачешь. Слава Богу, что хоть вода не вызвала у него рвотного рефлекса.

Снова тишина. Не единого слова, только рваные вдохи, выдохи и нервная дрожь. Нелепая попытка что-то сказать тонет в очередном истеричном всхлипе. Чангюн расправляет одеяло, пихает под него замёрзшие ноги и пытается накрыть себя и друга с головой. Так они и лежат в тишине, слушая приглушённое тиканье часов и капли дождя по открытой раме. Тучи снова начинают сгущаться, погружая город в непроглядную тьму.

Чангюн убирает выбившиеся волосы Хёнвона за ухо и слегка касается пальцами раскрасневшейся щеки. Глаза несчастного снова мокрые. Сколько же в человеке слёз, что они никак не могут прекратиться. Чангюн на самом деле не хочет знать, о чём друг сейчас думает, он просто ждёт, пока подействует снотворное. Подло. Но он не нашёл другого выхода.

— Я понимаю, что тебе трудно, — кивает он и, к своему стыду, замечает сбегающую по виску слезу. — Но попробуй забыть то, что произошло. Я не знаю, как это бывает, но просто поверь мне, что так будет не всегда. Ты же сильный… Ты же учил меня не расстраиваться, а сам…

Голос срывается, и Чангюн замолкает. Повторяет про себя, словно мантру, одно единственное «успокойся». Не может. Он будто смотрит на утопающего и ничем не может ему помочь. Протянутой руки недостаточно, ведь умирающий не хочет за неё зацепиться. И никогда не хотел.