Он, может, и понимает, но не очень чувствует разницу. Люди, которые возбуждаются и ловят кайф от вида двух ласкающих друг друга парней, не вызывают у Хёнвона, ни симпатии, ни, тем более, уважения. Парень жмётся, но согласно склоняет голову.

— Мне нужно будет постараться, чтобы это выполнить.

Отложив телефон в ящик стола, Элен кивает, запирает его на ключ и встает с кресла.

— Я присоединюсь к тебе в середине номера.

Лёгкое недоумение скользит по лицу Хёнвона, но тут же исчезает, когда парень проходится взглядом по статной фигуре Элен: по её стройным ногам, точеной талии и длинной шее, под стать его собственной.

— Но ведь ты говорила, что не можешь…

Очередной хлопок по столу заставляет его замолчать и встать в позу караульного Букингемского дворца.

— Он здесь не появится, чтобы увидеть меня, — чуть игриво говорит она, подходит ближе и кладет локоть на плечо. — Всего один раз. Только не говори, что ты меня испугался, трусишка.

***

После смены, оказавшейся вечностью, Хёнвон в спешке звонит Хосоку, чтобы тот довёз его до дома. Нет ни физических, ни моральных сил, чтобы что-то скрывать. Хочется немного побыть в его руках, ощутить его запах и спокойно откинуться на сиденье.

— Я думал, что ты сегодня снова останешься у меня, — Хосок сосредоточен на дороге, но иногда поглядывает на Хёнвона, теребящего телефон в руках.

— Я тоже так думал, — с некой злостью бормочет тот, смотря только на собственные руки. — Гюн сегодня не пришёл на работу и не отвечает на звонки. Меня весь вечер трясёт от того, что я додумываю разную чушь. Только бы с ним ничего не случилось.

— А что с ним может случиться? — беззаботно машет ладонью Хосок и снова сжимает руль. — Может, погулял вчера и перебрал немного. С чего ты вдруг решил, что должен быть его нянькой? Я думал, что он взрослый парень, тем более, что он нашел работу, а значит, что в твоей опеке не нуждается.

— Ты не понимаешь, — Хёнвон снова склоняется над телефоном и набирает номер, но слышит только гудки. — Он никогда раньше так не делал. Я боюсь, что он видел меня с тобой, а потому… — парень замолкает и пытается гнать от себя негативные мысли. — Лишь бы глупостей не натворил.

— Каких?

— Даже не знаю, — тяжело выдыхает парень. — Я вообще понятия не имею, как он это примет. Мы никогда не врали друг другу, а это же самое настоящее предательство. Не думаю, что он положительно относится к таким, как ты и я.

Хосок неодобрительно косится на Хёнвона, но прекрасно понимает его состояние. Вряд ли он готов сейчас сказать, что Чангюн совсем не такой невинный, каким хочет казаться. Это попросту не его дело. По крайней мере до тех пор, пока Чангюн не лезет в их жизнь.

— Ты только не волнуйся, — спокойно выговаривает он, кладя ладонь на острое колено. — Если он тебе действительно настоящий друг, то обязательно всё поймёт. Хотя, я думаю, что всё не так уж и страшно, и дело совсем в другом.

— В другом?! — почти вскрикивает Хёнвон и поворачивается боком. — Какая должна быть причина, чтобы не отвечать и не звонить мне целые сутки?

— Я не знаю! — грубая, незнакомая интонация вынуждает Хёнвона поджать губы и замолчать. — Я понятия не имею, что творится в голове этого мальчишки, но не думаю, что он смертельно обиделся на то, что ты проводишь ночи со мной. Ты ему ничего не должен, малыш. Ты вообще никому и ничего не должен. Не пора ли тебе это усвоить?

Усвоить — забавное слово. Хёнвон усмехается сквозь гнев. Раньше он и сам не мог принять связи с парнем, всячески сопротивлялся, но потом осознал. Он не такой, как все — и это является действительно горькой пилюлей, которую он за последний год не только проглотил, но и полностью усвоил. Парень сменяет гнев на милость и сам касается руки, крепко сжимающей руль.

— Я обязательно позвоню тебе. Ты только не психуй и нормально доберись до дома.

— Я буду ждать твоего звонка, — кивает Хосок, останавливая машину около высотного дома. — Хотя бы напиши мне, чтобы я тоже не переживал. Я хочу знать, что у тебя всё хорошо. И так будет всегда.

Хёнвон выходит из машины и с тяжёлым сердцем поднимается на нужный этаж. Трясущимися руками открывает дверь и замирает на пороге, когда видит, что обувь Чангюна стоит у входа, а его одежда висит на крючке. Он готов к самому худшему.

— Чангюна, — почти ласково выкрикивает он, спешно раздеваясь. — Ты не был сегодня на работе. Я не получал твоих звонков, но, я надеюсь…

— Я дома…

Тихий, задушенный голос заставляет сердце биться быстрее обычного. Хёнвон бросает сумку и куртку на пол, на ватных ногах двигаясь к комнате. Картина, которую он застает, едва открыв дверь, вынуждает все внутренности стянуться в тугой узел.

— Почему ты лежишь? — дрожа всем телом, спрашивает он и хватается ладонью за ручку двери. — Ты не можешь подойти к телефону?

Из-под плотного кокона одеяла виднеется только нос, а от телефона, лежащего на полу, тянется провод к розетке. Хёнвон едва сдерживает злость, чтобы не накинуться на друга с кулаками.

— Мне кажется, что я немного приболел, — бормочет Чангюн, но слова тихо летят в мягкое одеяло. — Я слышал звонки, но не мог вылезти. Меня знобит.

И как можно быть таким дураком? — думает Хёнвон про себя, а сам берёт себя в руки и усаживается на кровать рядом.

— И давно это у тебя? — ладонь ложится на лоб, но тот даже прохладнее, чем собственная кожа, недавно трогающая холодные ручки входных дверей. — Ты принимал жаропонижающее?

— Принимал, — стучит зубами Чангюн, больше натягивая на себя одеяло. — Я не знаю, как оно работает, но мне очень холодно.

— Я не чувствую, чтобы у тебя была температура, — недовольно мотает он головой и тяжело подымается, держась за колени. Не хватало только за больными ухаживать после ночной смены. Но делать нечего, и парень направляется в ванную, чтобы проверить аптечку. — Может, ты отравился или просто устал. Что-то ещё болит?

Чангюн не отвечает, кряхтя пытается дотянуться до телефона и почти сваливается с края кровати. Обеспокоенный шумом Хёнвон уже снова в дверях.

— Ты не подашь мне телефон? А то он целый день разрывается, — у виноватой улыбки Чангюна странная способность возвращать куда-то в детство, и видеть там мальчишку, которого обошла удача.

Его хочется пожалеть и обнять, но уж точно не злиться. Хёнвон почти незаметно осматривает раскиданные вещи, выдёргивает провод из телефона и протягивает его другу. Высунутая из-под одеяла рука заставляет недовольно закатить глаза. Проклятые часы, с которыми Чангюн решил не расставаться. От этого уже начинается нервный тик. В пору дернуть за них, чтобы расстегнулся ремешок, пнуть подальше, а потом сказать, что разбились. Но ведь они действительно могут разбиться.

— Ты сегодня хоть что-то ел? — недовольно спрашивает Хёнвон, но видит только тёмную макушку в шевелящемся одеяле.

Само собой. Он и здоровый не может себе ничего приготовить. Нужно срочно уединиться за фоном телевизора на кухне, чтобы позвонить Хосоку. Похоже, что переезд откладывается на неопределённый срок. Иногда Хёнвону кажется, что он ходит по кругу. Сначала он не решается сменить место жительства, придумывает разные отговорки, а потом готов бежать со съёмной квартиры в родные руки, но теперь уже отговорки бегут за ним и становятся вполне реальным препятствием.

— Если ты устал, то я подожду до утра, — еле слышно бубнит Чангюн в одеяло, но голос его не вызывает жалости.

Хёнвон сжимает и разжимает кулаки, сцепляет зубы до противного скрипа и ноющей боли и, развернувшись на пятках, идёт не принимать душ, после чего завалиться в кровать, а готовить поздний ужин для очень некстати заболевшего друга.

— Я всё сделаю, — тихо шипит он и чеканит тяжелый шаг на кухню.

Когда Хёнвона сутки нет дома, тот превращается в сироту. Да, Хосок прав, что Чангюн стал зарабатывать сам, но это, увы, не делает его самостоятельным. Может, не стоило так опекать друга, который прекрасно устроился за чужой спиной и чувствует себя вполне комфортно.