— Потому что красота это очень относительное понятие. Влюбиться можно в рыжие веснушки, кудрявые волосы в пышном хвосте, в щербинку между зубов и даже в шрамик над бровью. Может ли это уместиться в слово «красивый»?

Я заметил открытую ладонь и каким-то шестым чувством понял, что он хочет взять и вторую мою ногу, хотя она была в полном порядке. Я и о боли в первой, признаться, уже забыл. Протянул ногу и наблюдал за длинными пальцами, делающими мне подобие массажа.

— А в большой нос можно влюбиться? — посмеялся я и сморщил его, делая вид, что принюхиваюсь.

— Мне нравится, как ты все быстро схватываешь, — улыбнулись мне в ответ.

Собрав одежду, мы тихонько пошли к дому. Нога моя немного побаливала, а потому я прихрамывал. Однако мое общее состояние стало в разы лучше, чем было с утра.

Когда я позднее вспоминал прикосновения пальцев Хёнвона к моим ногам, я тут же краснел. Вспоминал его руки, прохладную кожу — она совсем не казалась грубой для человека, который привык к ручному труду — и думал о том, что хочу, чтобы Хёнвон коснулся меня снова. Я покосился взглядом на забинтованную ступню в очередной раз и закрыл глаза. В голову лезла назойливая мысль о том, что я должен как-то отблагодарить Хёнвона за его помощь и доброту (а также увидеть его снова).

Прихрамывая на одну ногу, я вышел из дома и подошел к своему велосипеду, на котором обычно развожу почту. Подхватил свою старую сумку и перекинул её через плечо. В моей голове созрел гениальный план, и главная задача была — остаться незамеченным.

Пару лет назад я нашёл у отца в библиотеке интересную книгу о языке цветов. Помню, как погрузился в чтение с самой первой страницы, а очнулся только тогда, когда было уже послеобеденное время. С каким вниманием и интересом я изучал цветы и их значение, обводил пальцами контуры лепестков и жадно запоминал каждую деталь и оттенки цветов.

Ритм моего сердца постоянно сбивался, пока я крутил педали, решительно направляясь к цветочным полям нашего островка. Из-за летнего зноя хлопчатая рубашка была расстёгнута и развевалась на ветру. Я пронёсся вдоль улочек, мимо небольших лавочек, выкрикивая какие-то быстрые приветствия, и скрылся за углом. Передо мной показалась небольшая лесистая местность. Вырулив на каменистую тропинку, я крепче сжал руль велосипеда и приподнял забинтованную ногу над землёй, чтобы не задеть её камнями.

Перед моими глазами раскинулось огромное поле золотистых подсолнухов. Моё сердце стало биться намного быстрее, пока я шагал к высоким стеблям, постоянно оглядываясь назад. Я собирался сорвать несколько подсолнухов для Хёнвона.{?}[подсолнухи на языке цветов означают «Я никогда не встречал такого как ты» и «Спасибо, что ты со мной»] Больше, чем быть пойманным с поличным, я боялся только того, что Хёнвон может не принять мои цветы.

Я надламывал тугие широкие стебли, царапая руки о грубые листья. Мои ладони горели, а пальцы начинали немного кровить. Но я всё же смог собрать несколько увесистых подсолнухов в небольшой букет. Несмотря на ссадины на моих руках, я был доволен своей работой, но всё равно никак не мог справиться со своими нервами.

Из-за тяжести цветков я был вынужден засунуть их под лямку своей почтовой сумки. Закрепив букет на груди, я осторожно вырулил обратно на дорожку, стараясь проезжать по менее заселённым кварталам, чтобы не наткнуться на какого-нибудь стукача — ведь эти подсолнухи были кем-то посажены, а я так небрежно выкрал их, чтобы… признаться?

Чудом мне удалось проехать мимо домиков и улочек, не услышав ничей вопрос о том, где бы я мог взять такой большой букет. С всё ещё трепещущим сердцем я двинулся к дому Хёнвона на побережье. По пути я прихватил несколько полевых ромашек и тоже запихал их под лямку своей сумки. Набрав в грудь побольше воздуха, я постарался выровнять дыхание.

Когда я добрался до дома Хёнвона, я никого не обнаружил. Останавливая велосипед, я уперся здоровой ногой в землю. Глядел вдаль, на море, в поисках знакомого силуэта. Всё тщетно. Хёнвона действительно нигде не было. Недоверчиво покосившись на закрытую дверь дома, я решил воплотить свою идею в реальность.

Я тихонько подкрался к крыльцу, достал букет из-под лямки и положил его на террасу прямо перед входной дверью. Мне казалось, что я мог бы схватить настоящий сердечный приступ — настолько сильно я волновался. Я медлил, расправляя цветы на крыльце. Когда с моим «великим замыслом» было покончено, я развернулся, уже намереваясь схватить велосипед и уехать как можно быстрее.

— Это для меня? — моё сердце ушло в пятки, когда я услышал бархатистый голос хёна.

Ноги одеревенели, а рубашка прилипла к телу. Я замер, услышав шелест поднятых с крыльца лепестков.

— Как ты угадал, что мне нравятся подсолнухи? — продолжал хён.

Я сделал титаническое усилие и повернулся. Хёнвон стоял на крыльце босиком и сжимал в руках пушистый букет. От его улыбки я забыл как дышать. А когда хён коснулся губами жёлтых солнечных лепестков, я подумал, что упаду в обморок.

— Тебе… нравятся? — пробубнил я, делая маленький шаг вперёд. — Это тебе… Да, тебе… От меня…

А ещё я совсем не знал, что нужно говорить, когда даришь кому-то цветы. Хён снова опустил лицо в цветы.

— Не хочешь зайти? — спросил хён, всё ещё зарывшись в букет.

Каким-то чудом я оказался прямо напротив него на крыльце, ноги сами понесли меня. И я совсем забыл о том, что стою в расстёгнутой рубашке.

Хёнвон поднял лицо от букета и посмотрел на меня из-под полуприкрытых век. Я видел его длинные ресницы и потемневшую радужку глубоких карих глаз. Он потянулся к букету, ловко извлекая тяжёлый стебель подсолнуха. Я стоял и таращился на него, на его изогнутые в красивой полуулыбке губы, на его пальцы, так легко держащие тяжёлый цветок.

— Они очень красивые, — прошептал хён.

Он приблизил цветок ко мне и остановился им напротив моей груди. Из-под моей расстёгнутой рубашки была видна влажная от пота кожа, и Хёнвон просто прикоснулся цветком к моей груди. Прохладные лепестки коснулись раскалённой зноем кожи, и я шумно выдохнул. Хён провёл цветком вдоль моей груди и поднёс его к моим губам.

— Они красивые, как ты, — проговорил Хёнвон.

Лепестки подсолнуха теперь находились возле моих губ. И мне показалось, что хён действительно смотрит на них. Он смотрит на мои губы.

Я коснулся стебля ладонью и прижал его к себе, случайно задел пальцы Хёнвона, но он почти сразу их убрал. Склонив голову и смотря на цветок, лепестки которого прилипли к моей коже, я вдруг подумал, что для позирования мне совсем не нужен ни кофе, ни кубинская сигара. Мне хотелось, чтобы Хёнвон дольше смотрел на меня, пока переносил этот образ солнечного мальчика на бумагу.

— Хён, — я поднял голову и осмелился взглянуть ему в глаза, выглядя при этом максимально серьезно. — А ты не мог бы нарисовать меня вот так?

— Ты настоящее олицетворение этого лета, — и я принял это за положительный ответ.

— Я такой же горячий? — сощурился я, пытаясь принять любую странную позу.

— Скорее, непредсказуемый.

Его тихий смех — это то, что я готов был слушать вечно. Мягкий, обволакивающий и окутывающий уютом. Приходя к Хёнвону, я чувствовал себя дома.

Я сидел тихо и старался не мешаться, пока Хёнвон готовил себе место для творчества. Мне было страшно любопытно, сколько мне придется простоять или просидеть, пока он сделает хотя бы набросок. Наверное, все не так уж и быстро, но вопрос я задать так и не решился.

— Насколько ты готов открыться?

Повернувшись на голос, я наконец оторвался от изучения вида за окном. Меня приятно обдувало кондиционированным воздухом, а по коже уже ползли мурашки. Я тронул распахнутую рубашку, показывая, что могу вполне скинуть ее.

— А сколько надо?

— Я не буду настаивать, но мне хотелось бы видеть твой пояс.

Хёнвон выглядел застенчивым и будто старался не смотреть на меня. Я заметил это, но почему-то старался убедить себя в том, что он просто занят. Налив себе ледяной воды, залпом осушив стакан и бросив свою рубашку на спинку стула, я почувствовал, что готов. Что бы мне не предложили.