Конечно ползет… Как бы не потекло. Позора не оберусь тогда.

— Нет там никого. Тебе только кажется. Сквозняк не мешает?

— Хён, все в порядке, честно, — я согнулся, чтобы достать карандаш из-под ноги, и снова сел ровно, решив продолжить рисунок. — Меньше внимания. Я скажу, если что-то не так. Ты в точности, как моя мама, слишком много думаешь.

— Возможно, я никак не привыкну, что с тобой уже можно общаться, как со взрослым.

— Это действует мне на нервы. Хочется стереть всем память, чтобы меня больше не помнили маленьким.

— Но я помню, — я обернулся на едва слышный смех и скорчил свою самую недовольную физиономию, которая говорила лишь о том, чтобы он замолчал. — Ты был довольно пухлым, у тебя были щечки…

— И огромный нос, — выплюнул я, решив его перебить. — Хватит об этом, ладно.

— Сейчас ты совсем худой, а это значит, что ты вполне можешь поставить себе цель в жизни и добиться ее. Нету щек, — решил он показывать на мне, обводя названное длинной кистью. — Нет живота и боков, зато есть красивые руки и вполне заметная грудь…

— И нос остался… — мне уже не казалось, что по моему лбу струится пот. Давно мне не было так неловко. — Хён! Я сейчас уйду…

Тогда Хёнвон поднялся со своего места, снова подошел ко мне и положил мне ладони на плечи. Они показались мне очень тяжелыми.

— Иногда мне надо думать, что я говорю.

— Нет, это мне надо думать, — я отложил карандаш на полочку мольберта и повернулся вполоборота. — А что ты там говорил насчет того, что можешь нарисовать с меня?

Вот тогда я снова увидел его застенчивую улыбку и симпатично сморщенный аккуратный нос. Я готов был поклясться, что в тот момент — именно в тот — влюбился в лучики в уголках его глаз и в этот блеск, видимый даже за густыми ресницами.

— Если ты готов немного позировать, — сознался Хёнвон и будто тоже порозовел от смущения.

— Если я буду позировать тут или на пляже, а еще у меня в руке должна быть чашечка эспрессо и кубинская сигара.

Мы вместе посмеялись, и этот смех для меня значил то, что наконец, споткнувшись о большое количество кочек, мы прощупали тропинку друг к другу. А то я уже начинал уставать от того, что мы оба чувствовали себя неловко в компании друг друга.

На следующий день мы снова договорились встретиться. Как нарочно, в этот день приходили платные журналы, которые выписывал каждый старик в этом городке. Потом они сидели в соломенных креслах, обсуждали новости и на какое-то время затихали, стоило пройти мимо человеку, моложе тридцати. Он сразу перетягивал на себя одеяло сплетен и становился в центр внимания. Благо, что обо мне тут не говорили, наверное я был им неинтересен. Еще бы, видеть через день в шортах, которые становились все короче и короче по мере улучшения погоды.

Закончив с почтой, я наведался в офис, сдал сумку и обходной лист, после чего снова уселся на сиденье велосипеда больной задницей и покатил на пляж, надеясь, что меня еще ждут.

Погода действительно наладилась, и мне не удалось застать Хёнвона дома. Я посмотрел в сторону пляжа и нашел его там, стоящим у самой воды. Велосипед мой остался у крыльца, а сам я ломаной походкой направился к берегу по крупной гальке. Чем ближе я подходил к воде, тем прохладней становилось. Мне уже казалось, что сегодня меня накроет солнечным ударом, если я срочно не остужу голову.

— Собираешься искупаться? — крикнул я издалека, и Хёнвон повернулся на мой голос.

— Я уже подумал, что ты сегодня не придешь, — просиял он своей фирменной улыбкой.

— Работа, — развел я руками и, подойдя ближе, скинул с себя промокшую на спине рубашку. — Умеешь плавать?

— На самом деле тут не рекомендуют плавать, — он посмотрел на меня, вставшего рядом, размял шею и устало выдохнул. Как я его понимал. — Дно очень плохое, а еще глубоко.

— Да брось, мы никому не скажем. Кто будет ругаться, если мы всего лишь окунемся в воду?

Хёнвон пожал плечами, но ничего мне не ответил. А потом произошло худшее, что могло случиться в этот один из самых жарких летних дней. Я успел заметить лишь то, как Хёнвон ухватился за края своей футболки, после чего сбросил ее себе под ноги. Я забыл как дышать, а потом и вовсе подавился слюной, решив сделать такой нужный мне вдох. Тогда я вполне мог заработать премию главного неудачника, умершего от сердечного приступа, который наступил от того, что кто-то совсем не подготовил меня к тому, как выглядит без одежды.

— Все нормально, — выставил я руку на всякий случай. — Неудачно вдохнул.

И не смог выдохнуть. Идти по камням было откровенно больно и неприятно. Купаться тут и вправду не будешь, но уж очень хотелось. Моей силе воле тогда мог бы позавидовать всякий. Я не смотрел на Хёнвона, даже боковым зрением, даже мельком, даже когда он позвал меня. Потому что… Потому что как бы я мог скрыться, стоя на пляже в одних трусах-плавках?

Холодная вода чуть остудила меня. Я присел на дно, оставив снаружи только голову, и только тогда обернулся к тому, на чьи вопросы в последние минут пятнадцать только кивал затылком. Его талии могла позавидовать даже девушка, а от того, как он одной рукой зачесал назад мокрые волосы, я едва не захлебнулся. Снова закашлялся, как полный идиот.

— Ты не простыл случайно? — спросил меня Хёнвон, а я замотал головой. — Погода тут меняется так, что не успеваешь переодеваться.

— Можно ходить голым, — пробубнил я, пуская по воде пузыри. — Мне кажется, что сегодня это идеальная одежда, хотя я готов снять даже кожу.

— И как часто ты это делаешь?

— Снимаю кожу? Дай подумать…

— Нет, ходишь голым.

— А, ну это просто, — хмыкнул я и поднялся на ноги. — Никогда. Для этого нужно иметь красивое тело, а еще, чтобы тебя не тыркали этим собственные родители.

— Тебе кажется, что ты выглядишь плохо?

— А тебе кажется иначе?

Это была не самая приятная для меня тема, и я не хотел ее развивать. Махнул рукой, вышел на берег и почти тут же громко вскрикнул. Ощущения были такие, будто что-то острое воткнулось мне не в пятку, а прямо в мозг. Из глаз брызнули слезы. Кое-как я присел мокрой задницей на горячие камни, но будто даже не ощутил этого.

— Что случилось?

Хёнвон подбежал ко мне, так же быстро устроился рядом, а я не мог сказать и слова. Настолько мне было больно. Повернул к себе стопу и увидел, как галька окрашивается в цвет моей крови.

— Чем-то порезался…

Ничего больше не спросив, Хёнвон взял мою ногу и развернул ее стопой к себе. Я даже на миг забыл о боли, уперся ладонями в камни и смотрел на его озабоченное лицо.

— Это просто ракушка, — спокойно заключил он, ловко выдергивая ее из моей пятки.

— Просто ракушка едва не отрезала мне ногу.

— Это была бы большая потеря.

— Само собой, — усмехнулся я. — Кто тогда будет развозить старческие журналы?

Мы улыбнулись друг другу, но я видел, что он хотел сказать что-то еще, однако не сказал. Я неловко переводил взгляд на блестящие волны на воде и откровенно наслаждался тем, как Хёнвон массировал мне ногу. Я готов был поспорить, что он сам забылся и просто искал, чем занять свои руки, как когда ты сминаешь проездной билет всю поездку.

— Тебе никогда не говорили, что у тебя красивые ноги?

Я немного опешил и посмотрел на Хёнвона округлившимися глазами.

— Я давно не занимался…

— А я не про их физическую форму, а про форму ступней.

— У меня плоскостопие, — выпалил я и готов был дать себе по лбу.

— А это тут при чем? — переспросил он с улыбкой. Я не знал, что ответить, а Хёнвон продолжал разминать пальцами мою ногу, пытаясь остановить кровь. — Они у тебя маленькие и узкие, а еще короткие и ровные пальчики.

— Это самый странный комплимент, который мне доводилось слышать.

Думаю, он заметил, как я покраснел, но, честно, я и пытался это скрыть, ведь его слова действительно звучали странно.

— А я считаю, что странно говорить человеку, что он красивый, — кивнул он.

— Это почему же?