========== 🐱🐸 ==========

Случалось ли у вас такое, что вы приходили домой после тяжелого рабочего дня, скидывали обувь и одежду, разваливались на кровати и, глубоко вдохнув спертого воздуха своей комнаты, уставлялись в белый потолок? У меня такой день растянулся на целых девять месяцев, после которых я вернулся в родной городок на острове. В свои семнадцать мне оставался последний год школы, а значит, что это мое последнее беззаботное лето, в которое я еще не буду думать, куда мне поступать.

На большой земле жить хорошо, там магазины не закрываются ровно в восемь вечера, не дует холодный ветер отовсюду, в любое время суток можно зайти перекусить, выпить кофе или даже пива, которое мне не всегда, но продают, а еще там присутствует уличное освещение.

Городок у нас маленький — всего несколько улиц. Есть своя аптека, клуб по интересам, где пенсионеры играют в бридж по вечерам, крошечная пивная, у входа которой стоят мужчины с большими кружками, пара магазинов с продуктами, пекарня и даже книжная лавка. Есть несколько технических зданий на окраине, а в них всегда дежурит персонал, обслуживающий остров: электрики, водопроводчики, столяры. Рядом, у самого пирса, отделение почты, в которое я и устроился разносчиком писем на лето. Домов у нас не так уж и много, и чтобы к каждому бросить на порог скрученную в трубочку газету времени у меня уходило часа четыре в неделю.

Бывало, что приходили письма или платные журналы, тогда меня вызывали звонком и просили доставить адресату. А мне что? Сел на велосипед, домчал быстро по жаре, постучал в дверь, улыбнулся, а там меня могли еще и вкусным чаем напоить. Красота.

От нашего островка до большой земли Италии всего пара часов на пароме. Больше ничего не ходит, если только лодка у кого сохранилась. А никто никуда и не рвался. Это в течение учебного года тут тишина, а когда дети уходят на каникулы, а родители сбагривают их своим родителям, вот тут начинается веселье. Такие беспечные малыши только и ждут, когда угодят под колеса моего велосипеда. Благо, это у нас единственный транспорт, другого сюда не провезешь, да и не нужен он тут.

Первые две недели обязательный ритуал — это поздороваться с каждым, сказать, как окончил год, как добрался, а еще ответить, не собираются ли уезжать родители. Не знаю, почему тут всех так беспокоило, не хотим ли мы уехать. По крайней мере, я никогда не слышал этого от своих родителей. Не просто так они переезжали именно сюда с другого конца света.

Был у нас еще странный человек, давно покинувший родную страну и теперь живший на каменном берегу в огромном доме. Раньше в том доме жил музыкант, любящий устраивать концерты для местных прямо на улице. Потом он то ли умер, то ли пропал без вести, пошел рыбачить да и сгинул. Искали его не долго, пошарили по пляжу, развели руками, а потом закрыли его дом на замок и повесили табличку «продается». Кому и чего она сообщала, кажется, не знает никто до сих пор. Приезжало много людей, все смотрели дом и уходили ни с чем. Говорили, что далеко от городка, пляж — одни камни, ветер в ушах свистит, а еще жутко холодно. Пока, наконец, лет семь назад не приехал этот парень и не поселился там. Мне тогда было десять, и я любил бегать к нему на территорию, чтобы посмотреть, как волны накатывают на берег, и послушать, как они шелестят округлой галькой.

Он меня никогда не прогонял, всегда здоровался, трепал по голове и предлагал лимонада в жаркий день. Родители его тоже были хорошими людьми. Потом они уехали — не понравился климат — а он остался. Его тут любили, о нем сплетничали, им восхищались и говорили, что у него очень хорошая профессия. Я усмехался про себя и думал, что да уж, где тут на острове развернуться с хорошей профессией, разве только устроиться смотрителем маяка, да и тот уже не работал, только колокольчик звонил во время шторма.

И вот сколько я был знаком с Хёнвоном, но мы так и ни разу не перекинулись даже парой слов. Мы знали, как друг друга зовут, знали, где находятся дома друг друга, встречались в пышечной, я знал, сколько ему лет и его фамилию. Пожалуй, все. Не очень густо за семь лет знакомства. Но оно и понятно. О чем ему общаться с ребенком? В то время, когда мне было десять, ему шел уже двадцать первый год.

Вот и все достопримечательности нашего острова, которые я трижды объезжал, пока развозил почту в душный полдень. Оставшиеся в моей сумке обернутые белой бумагой журналы как раз нужно было отвезти в дом на берегу, а там я уже мог спокойно посидеть на прохладных камнях или даже искупаться, зная, что никто мне ничего не скажет. Так уж у нас повелось — я приходил на его территорию, а он встречал меня разным угощением, всегда говорил спасибо и по привычке кланялся, несмотря на то, что я был младше его. А еще это было вовсе необязательно, я, как мог, старался уйти от традиций. Не прижился я в Корее… или она во мне. Мама говорила, что это все потому, что я родился не там. Мне было на это ровно наплевать. Я жил тут — не там, где родился, не там, где должен бы — и мне все очень нравилось.

Я крутил педали, сильнее и сильнее нажимая на них подошвами своих старых кед. Дорога понемногу уходила вверх, зато потом резко опускалась под гору. Там виднелся пляж, я уже слышал волны. В первой половине дня был дождь, а потому море сейчас было неспокойно. Веяло прохладой и выброшенными водорослями. Волосы сдувало назад, и я отпустил руки с руля, когда катился с горы. А когда едва не выронил сумку с вверенным мне грузом, то покрылся испариной и снова схватился за руль обеими руками.

За это лето я явился туда только в четвертый раз, но уже имел бессчетное количество синяков на коленях и ногах в целом, один раз даже чуть не разбил лоб, когда летел с велосипеда. Обошлось. Я тогда разодрал ладонь. Болело до сих пор.

Каменный пляж — не лучшее место для велопрогулок, но я честно выполнял свою работу и не жаловался, только заходил на обратном пути в аптеку, покупал спиртовые салфетки и пластырь. В третий раз меня даже спросили: «тебе как обычно?». И тогда, в четвертый раз, все могло кончиться так же.

Я задумался, засмотрелся на ладонь, пластырь с которой отклеился, даже не успел обрадоваться, что почти добрался невредимым, как почувствовал, что велосипед резко затормозил на большой каменной глыбе, а я уже привычно перевалился через руль. Едва успев сгруппироваться и спасти сумку, висевшую на предплечье, я прижал ее к груди, а сам приложился всем боком к гальке. Колено тут же взорвалось болью. Все по старому сценарию.

Горевать мне было некогда, нужно было еще вернуться до закрытия почты и отдать листок с подписями, где люди подтверждали, что я доставил им корреспонденцию. Велосипед я вел руками, а сам прихрамывал, надеясь, что острая боль скоро пройдет, стоит только не в полную силу наступать на ногу.

Я постучал в дверь, тронул музыку ветра и стоял ждал. Заглянул в панорамные окна, постучал в них тоже и пригляделся. Мне так никто и не открыл. Бросив велосипед у крыльца, я уселся на низкие ступени, которых было всего две, и принялся задирать штанину, чтобы оценить последствия очередной травмы. Плюнул на ладонь, растер, как полагается, и стал отчищать кровь от кожи. Щипало здорово, я даже пару раз чуть не выругался, но вовремя заметил, как мне приветливо машут со стороны пляжа. Я помахал в ответ.

Пока Хёнвон своей ленивой походкой дошел до крыльца, я успел оттереть все потеки на колене и радовался своей маленькой победе, что смог остановить кровь собственной слюной.

Высокий, красивый, с длинными ногами, широкими плечами и хорошо очерченной талией он даже в мешковатой рабочей одежде выглядел привлекательно. Я не в первый раз на него засмотрелся, но в первый раз посмотрел именно так. Что-то внутри заставляло меня подолгу задерживаться взглядом на его губах и груди. Я надеялся, что это останется незамеченным, но он был единственным, кому я не мог смотреть в глаза при разговоре наедине. Я даже письма ему отдавал, внимательно изучая носки своих кед.

Вот так и тогда. Я помахал ему и смотрел в землю, надеясь, что, когда он подойдет, я изображу бурную деятельность, наклеивая очередной пластырь, коробочка от которого давно смялась в заднем кармане тренировочных брюк.