— Ты голоден? — Хёнвона же ситуация только веселила. — Давай я приготовлю тебе завтрак. Ты любишь вафли?
— Люблю… — пробурчал я в его грудь.
Показывать своё в очередной раз раскрасневшееся лицо мне не хотелось. А ещё я совсем не знал, как вести себя наутро после секса. Что я должен делать? Сказать, что мне понравилось? Предложить что-то сделать? Должен ли я поцеловать хёна в губы? Или, может быть, не в грубы?.. Нужно ли мне сказать, что у меня тянет поясницу, но мне всё так понравилось, что я бы повторил ещё раз?
Хёнвон тем временем выбрался из постели, а я, оторвав взгляд от подушки, переключился на его тело. Я откровенно залипал на его фигуру: на длинные крепкие ноги, широкую сильную спину с выдающимися плечами, узкую талию, его подтянутые ягодицы… Я истерично замотал головой и тут же снова скрылся в подушках. Неужели так будет всегда? И насколько нормально так смущаться? А ведь хён совсем не смущается! Ещё бы ему смущаться, ведь…
Я снова замотал головой, а Хёнвон уже скрылся в дверях, одетый в летние шорты и с накинутой на плечи рубашкой. Я же устало плюхнулся на кровать, закрывая глаза руками. Полный провал. Или не провал?.. Если бы я только мог задать хёну все свои вопросы… Но кем я тогда буду выглядеть в его глазах?
Нежное утро, приправленное моими бестолковыми и глупыми вопросами, меня знатно утомило. Я спустился на первый этаж на кухню, учуяв запах свежеиспечённых вафель. Прокравшись почти неслышно, я завис в дверях, снова гипнотизируя фигуру хёна и то, как ловко он переворачивал вафли, помещая их на тарелку. Для меня. Эта мысль и смущала, и согревала меня.
Беззвучно прошмыгнув, я расположился за столом, а хён поставил передо мной тарелку с золотистыми хрустящими вафлями, украшенными свежими персиками и кремом. От своих ощущений я готов был расплакаться: всё выглядело слишком идеально. Насколько идеально, что я не понимал, чем заслужил такое. Хён же, наоборот, был спокоен. Я видел, как он налил себе чёрный обжигающий кофе и сделал несколько глотков, прислонившись поясницей к столешнице.
— Почему ты не завтракаешь? — с полунабитым ртом спросил я.
Вафли бы просто потрясающие: думаю, мои сияющие глаза и набитые щёки говорили сами за себя.
— Дурная привычка из юности, — Хёнвон зачесал волосы назад. — Не слишком ли много персиков?
— Ты шутишь?! — я проглотил очередной кусочек. — Это чуть ли не самое вкусное, что я когда-либо ел… Мне редко их готовят, — уже с нотками вины в голосе признался я.
— Слишком много сладкого вредно для здоровья, — Хёнвон многозначительно изогнул брови, из-за чего я поперхнулся и был вынужден сделать несколько больших глотков апельсинового сока.
Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы это утро заканчивалось.
— Я не хочу уходить, — проговорил я себе под нос.
Тёплая улыбка Хёнвона отчего-то стала грустной, и мне показалось, что он как будто что-то знал.
— А я не хочу, чтобы ты уходил, — так же тихо произнёс он.
Я резко поднял на него взгляд. Значит, вчера он не соврал…
Наступила пауза, которую спустя несколько минут нарушил мой еле сдерживаемый всхлип. Хёнвон шагнул ко мне, присаживаясь на корточки и заключая меня в объятия.
— Ничего не бойся, — прошептал он, оглаживая мою спину.
— Ты просто не знаешь мою семью, — горько усмехнулся я. — Отец даже всех моих потенциальных приятелей спровадил… А ты… а ты…
— Ты можешь сказать, что все гости остались в отеле, или же у друзей…
— Вовсе нет, — перебил я его. — Тогда мой отец обзвонит все отели в городке и поговорит с каждым человеком, который может быть мне потенциальным другом.
Хёнвон задумался.
— Тогда, сделаем так. Дай ему номер моего друга, — в руках хёна тут же оказался небольшой лист бумаги и ручка. — И он подтвердит, что все мы остались у него после вечеринки, потому что опоздали на последний паром до острова.
— Опоздали… — я робко взял бумажку, немного краснея, и недоверчиво посмотрел на незнакомый номер.
Тяжело вздохнув, я неохотно кивнул. Если соврать отцу совсем меня не заботило, то соврать маме ощущалось как предательство. Но я прекрасно понимал, что мой личный разговор с ней мог бы и не состояться, поэтому пришлось соглашаться.
Расправившись с вкуснейшим завтраком, я вышел из-за стола. Игнорируя бешено колотящееся сердце, пожирающее меня изнутри стеснение и сражаясь со своей юношеской робостью, я приблизился к хёну вплотную. Ничего не говоря, приподнялся на носочки и обвил руки вокруг его шеи, прижимаясь губами к его губам. Хён в ответ обхватил мою талию руками, сокращая расстояние между нами.
Разорвав поцелуй, я снова поблагодарил Хёнвона, тут же потупив взгляд в пол. Он сжал мою ладонь в своей и довел до террасы, где мы окончательно нехотя распрощались, и я побежал по тропинке, ведущей в сторону дома.
Страшнее, чем лечь с мужчиной в постель, мне было зайти в собственный дом, где меня ждали обозленные родители. По крайней мере я был уверен в том, что сейчас меня расстреляют прямо у входной двери, не дав объясниться. Но к моему удивлению с ружьем меня никто не встретил, дома вообще была странная тишина. Мне нужно было принять душ, пока не случилась эта самая катастрофа. Так сказать, хотелось, чтобы меня положили в гроб чистым, а не со следами прошедшей ночи.
От меня все еще пахло парфюмом Хёнвона. От одежды, от тела, от волос. Мне стоило поправить прическу, как я тут же чувствовал шлейф его аромата, и я не хотел с ним расставаться.
Стоило мне включить воду, чтобы набрать ванну, скинуть с себя пропахшую сексом и алкоголем рубашку и умыться, как дверь открылась, а мне на плечо опустилась чужая ладонь.
— Кто здесь?! — я вздрогнул и открыл глаза. В них тут же попало мыло и защипало слизистую. Пришлось быстро споласкивать водой.
— Я тебя напугала?
У меня немного отлегло, так как я точно разобрал мамин голос. Я выключил воду и схватил полотенце, чтобы вытереть лицо.
— Мам, нельзя так делать, — возмутился я и немного застеснялся. — Зачем ты врываешься ко мне в ванную?
— Ох, прости. Ты не одет? — я по интонации понял, что ее эта ситуация тоже смутила.
— Нет, мам, я стою перед тобой, и я одет, — думаю, нам обоим стало не по себе. — Просто ты врываешься в мое личное пространство. Мы же договаривались, что вы не будете так делать.
— Твой отец все равно эту договоренность нарушает.
— Но ты же не он.
Несмотря на все мои доводы она все равно закрыла дверь, заперла ее на замочек и присела на бортик ванны. Вот и пришел мой конец, подумал я, присаживаясь рядом.
— Знаешь, Гюн-и, я иногда упускаю, как ты растешь, — она вздохнула и даже отвернулась от меня. — Ты каждую осень уезжаешь мальчиком, а возвращаешься совсем взрослым. Иногда я думаю, что все, хватит, дальше уже взрослеть нельзя, пусть мой сын всегда будет таким… Но ты растешь и растешь, у тебя появляются свои тайны, секреты, личная жизнь. Я не удивлюсь, что скоро ты перестанешь тут появляться.
— Откуда столько пессимизма? — попробовал усмехнуться я и толкнул ее плечом. — Я дал повод?
Мама, однако, моей улыбки не разделила. Уголки ее губ чуть дрогнули, но лицо осталось грустным. Тогда я подвинулся ближе и обнял ее за плечи.
— Как прошла вечеринка?
Ну вот мы и подошли к тому, что меня надо четвертовать.
— Замечательно, — снова улыбнулся я. — Даже пришлось немного задержаться. Мы опоздали на паром. Я заставил вас волноваться?
Боже, ну кто так врет? Кто тебе поверит? Ты не мог придумать что-нибудь умнее?
— Ты мог бы позвонить, отсюда ведь можно отправить экстренный, если кто-то задержался на материке.
— Ничего страшного ведь не произошло, — пожал я плечами. — Я здесь, со мной все хорошо, и я был не один.
— Она хоть красивая?
Я заметил, что мама избегает смотреть на меня, наверное, ее что-то смущало. Тогда я поднялся и посмотрел в зеркало. На шее, почти под ухом, красовался прекрасный бордовый след, я даже знал, чей он. Конечно, она красивая, под два метра ростом и с большими ручищами.
