— Тебе холодно? — прошептал я в его шею. Моя рука тем временем остановилась на его животе.

— Не тогда, когда ты рядом, — прошептал в ответ Чангюн и протянул руку выше, чтобы коснуться моих волос. Его глаза всё ещё были затуманены нашей близостью, но каким же волшебным я находил их блеск.

Я обнял Чангюна обеими руками, а он коснулся пальцами моих предплечий, прижимаясь к моей груди спиной.

— Луна сегодня такая красивая, не правда ли? — вдруг произнёс Чангюн с какой-то долей серьёзности в голосе и даже немного развернулся в моих объятиях, чтобы погладить меня по щеке.

Вместо ответа я подцепил его подбородок пальцами и утянул в томный, такой же нежный, как и сам Чангюн, поцелуй. Мой ответ был уже давно известен.

— Мне не хватало тебя так близко, — парнишка всё так же шептал, словно боялся, что нас могут услышать.

— Теперь я рядом, и таких моментов будет больше, — пообещал ему я без толики сомнения.

Я скучал по нему такому. Скучал по его робкому шёпоту, осторожным признаниям и слишком лёгким касаниям, даже когда он держался за мои плечи в особенно приятные моменты. Неужели всё налаживается? Я мысленно благодарил всех богов за такой подарок судьбы, не забывая и Джинн. Если бы не сеансы с ней, возможно, я бы потерял Чангюна навсегда.

— Ты очень красивый, — я снова прильнул губами к уху Чангюна. — Особенно сейчас… — на его виске остался мой поцелуй.

— Жаль, что я не могу сфотографировать тебя таким, — я не удержался от своей навязчивой мысли, которая преследовала меня весь сегодняшний вечер.

Чангюн внезапно застыл в моих руках.

— Сфотографировать? — эхом отозвался он, поджимая губы.

Я же не придал его жесту никакого значения, просто кивая.

Чангюн вывернулся в моих руках и уселся мне на колени. Простыня, укрывавшая его ноги, сползла вниз, и я поспешил натянуть её обратно. Парнишка же приблизился к моему лицу и обхватил его ладонями.

— Как бы ты меня сфотографировал, хён? — проговорил он в мои губы, оставляя на них лёгкий поцелуй.

Я многозначительно закусил нижнюю губу и отвёл взгляд в сторону, за что и получил толчок в плечо.

— Не буду думать о том, о чём ты думаешь, — Чангюн по-детски надул губы, скрещивая руки на груди. — Всё-таки, ты тот ещё извращенец, — парнишка игриво повёл плечом, выпрямляя спину.

Я засмеялся и обхватил талию Чангюна одной рукой, а второй — коснулся его щеки.

— Я люблю тебя, — просто сказал я, оставляя поцелуй на его обнажённой груди. — И я счастлив, что ты снова вернулся ко мне.

Засыпать в объятиях друг друга стало нашей заново приобретённой привычкой. Я обожал ощущение тепла тела Чангюна в своих руках, обожал, когда он прижимался щекой к моей груди и как снова сонно обнимал меня во сне, даже иногда непроизвольно закидывая на меня ноги. Просыпался я либо с Чангюном на груди, либо же он сопел у меня под боком.

Но в то роковое утро всё развеялось, как грозовые облака.

Я не сразу понял, что случилось, когда, проснувшись почти в полдень, всё ещё окутанный сладким нежным сном, коснулся соседней подушки. Я шарил ладонью по кровати, но Чангюна рядом не было. Тогда мой сон как рукой сняло, и от нежного настроения не осталось даже жалких крох. Я притих на кровати, прислушиваясь к звукам квартиры, но так и не смог ничего услышать за закрытой дверью спальни. К горлу подступил неприятный комок, а в душу стала закрадываться липкая холодная тревога. Я вскочил с кровати, даже не удосуживаясь накинуть на себя никакой одежды — я чувствовал, что что-то было не так, — и вылетел из спальни в коридор.

То, что я увидел, сломало мою жизнь окончательно и бесповоротно. Коридор был абсолютно пуст. Вернее, в нём всё было так же по-старому: на крючке всё ещё висело моё пальто, рабочая сумка болталась где-то в углу, а на полочке для обуви выстроились несколько пар осенних туфель и кед. Я зажмурил глаза. Сначала один раз, потом второй. Начал щипать свою руку, надеясь, что я всё ещё сплю и скоро моя тревога закончится, когда я почувствую мягкий поцелуй Чангюна на щеке. Кожа на руке краснела и зудела, а просыпаться я не собирался.

Сомнений не осталось. В коридоре, на крючке у входа, больше не было поводка Кью. Посреди коврика больше не стояли кеды Чангюна, а огромный потрёпанный чехол для скрипки исчез. Я не знаю, что нашло на меня в тот момент, но я закричал. Заорал, завопил и завыл раненным зверем. Я больше не мог держать всё в себе и просто разрыдался, стоя на коленях посреди холодного коридора.

Чангюн действительно ушёл от меня.

В тот момент я даже не до конца осознавал, что случилось. Натянув на себя первую попавшуюся под руку толстовку и старые джинсы, я вылетел на улицу, забыв даже о своём пальто. На улице давно уже стало холодно, но мне было сильно плевать на то, что происходило вокруг. Моего мира как будто больше не было.

Я нёсся по улицам как умалишённый, бежал в парк, игнорируя лужи на дорожках. Бежал сломя голову, пытаясь найти того, кого так глупо и безвозвратно потерял. Я несколько раз набирал знакомый номер, каждый раз слушая, что абонент недоступен. А ведь правда… Чангюн выключил телефон, не желая больше говорить со мной? Он действительно ушёл. Я громко зарыдал.

Остановился посреди парка, уселся на мокрый гравий и зарыдал, закрыв лицо руками. Мне было всё равно, как я выглядел со стороны, я даже не обращал внимания на косившихся на меня прохожих. Сколько длился мой приступ — я не помнил, я просто помнил, что в один момент всё прекратилось, и я обмяк. Мокрый, грязный, с заплаканным лицом, кое-как я поднялся на ватные ноги и побрёл прочь из парка.

Во мне всё ещё теплилась смутная надежда, когда я дошёл до дома Чангюна, в котором он раньше жил. Охранник в фойе скептически окинул меня взглядом и спокойно указал на выход — ещё бы, такой вид полностью разбитого и грязного человека никому никогда не внушал доверия… На мои всхлипы о том, живёт ли здесь Чангюн, я получил лишь сухой ответ: «Господин Им не живёт здесь уже как полгода».

Целых полгода… Столько мы были вместе. Всего ничего, какой-то жалкий отрезок времени, но сколько всего успело случиться.

Охранник выпроводил меня на улицу, оставив стоять посреди переулка. Я снова сжал ледяной грязной рукой телефон. Набрал знакомый номер, получая в ответ холодное: «Абонент недоступен» и монотонные гудки, расстрелявшие всё моё сердце. Я потерял его. Кажется, теперь уже навсегда. Не смог сберечь его, был слишком эгоистичен. Не смог, не смог, не смог! И я снова зарыдал.

К тому времени как я вернулся домой, слёз во мне уже не осталось. Я мельком глянул на часы, осознав, что проносился по городу целый день — на часах уже было слишком поздно, десятый час, ещё и в пятницу вечером. Я разом потерял не только надежду на что-то хорошее, но и смысл жизни. Последнее утешение, которое оставалось — звонок близкому другу, который, вероятнее всего, будет занят. Пусть всё будет как будет, мне уже было всё равно. Я лишился всего, чего только можно, и всего за несколько часов.

— Вон-а, добрый вечер, как ты поживаешь? — Минхёк ответил мне не сразу, но сейчас, слыша его голос, я снова стал давиться слезами. Хотя бы сейчас, на другом конце телефона, кто-то был рядом со мной.

— Мин-хён… — я разлепил опухшие губы, сипло выговаривая его имя.

— О Боже, Вон-а, что с тобой случилось?! — Минхёк на другом конце был явно напуган, но понимал ли я это? — Пожалуйста, скажи мне, где ты!

Минхёк знал, что я не мог звонить ему просто так. Ещё с самого детства он мог определять перемены во мне, мог узнать, что со мной что-то не так лишь по изменившемуся тону моего голоса.

— Мин-хён… — снова прошептал я, уже всхлипывая.

На короткий вопрос, дома ли я, я просипел невнятное «да» и, получив резкое «скоро буду», отключился.

Звонка в дверь я не услышал, потому что вырубился на ковре в гостиной в окружении пустых бутылок какого-то алкоголя, который нашёл у себя в мини-баре. Мне было плевать, что я вливал в себя, главное, что оно было резким, сильным и чудовищно горьким — таким, чтобы можно было заглушить то, что было у меня внутри. От громкого стука в дверь я вздрогнул, отрывая тяжелейшую, будто чугунную голову от пола. В дверь уже явно колотили ногами.