— Я тебя напугал? — смущенно спросил я, присаживаясь на краешек кровати.

Парнишка кивнул, прикрыл ноги одеялом и застегнул всего-лишь одну пуговицу на груди.

— Ты иногда громко кричишь. Наверное, у тебя что-то не так.

— Это просто работа, — неуверенно соврал я и подвинулся ближе. — Ты же помнишь, какие люди у нас работают.

Не было похоже, что он мне поверил, однако все равно кивнул и протянул мне ладони, спрятанные под длинными рукавами. Я тут же поднес их к своим губам, а затем обхватил ими собственные щеки. Почему в тот момент мне показалось, будто я с ним прощаюсь?

— Ты говорил, что доверяешь мне… — тихо прошептал я, приблизившись к его лицу на расстояние поцелуя.

— Конечно, — утвердительный кивок, чуть заметная улыбка, и его губы почти невесомо коснулись кончика моего носа.

— Ты знаешь, какая сумма у тебя на руках? — сам не верил, что произнес эти слова, но я уже горел идеей.

У нас были деньги. Нет. У него были деньги. Они никогда не были моими. Проблемы, связанные с конкурсом и выставкой, мигом отошли на второй план. Я решил разобраться с ними позже. Чангюн не мог узнать о существовании этих фото. Может, я зря волновался?

Он постарался тихонько вывернуться из моих рук, подобрал под себя ноги и натянул на колени длинный подол рубахи.

— Знаю…

Я моментально понял его настроение, вспомнив, сколько лежало в кошельке, а потому обхватил ладонями его щеки и приподнял лицо. Он улыбнулся, но настолько пристыженно, что мне самому стало неловко.

— Тебе ее хватает, Гюн-и.

— Нет… — быстро перебил он меня и затряс головой. — Не хватает. Но я вкладываю туда свое пособие… Скоро хватит…

Его слова будили во мне слезы. Я не сдержал своего порыва и обнял его. Обнял так, что из придавленной груди тихим стоном вышел воздух.

— Тебе ее хватает, Гюн-и, это не вопрос.

— Но…

Я перебил его поцелуем в лоб, в закрытые веки, в выразительный нос, на кончике которого успели застыть слезинки. Он плакал, и я не сдержался вместе с ним. Я видел и чувствовал, как мои собственные слезы капают на его щеки и стекают по шее.

Крепкие пальцы вцепились в пояс моих штанов, а короткие ногти чуть оцарапали кожу на пояснице. Чангюн не мог сказать ни слова, тыкался лбом сначала мне в подбородок, а затем в шею. По моей груди катились его слезы и, думаю, даже несмотря на то, что он сам дрожал, как осиновый листок, все равно чувствовал, как дрожу я.

— Тебе ее хватает… — шепотом подытожил я, сильнее обхватывая худую спину руками.

♫♫♫

После всех пройденных нами консультаций, мне уже начинало казаться, будто на операцию иду я сам. Я боялся больше, чем Чангюн, я не спал ночами, постоянно вскакивал и проверял, в порядке ли он. Он же не переживал совсем. Довольно улыбался, когда представлял себе, как наконец-то сможет увидеть хоть что-то, пусть это будут обычные цветные пятна. Нас предупредили сразу, что стопроцентного результата ждать не стоит. Операция может помочь вернуть зрение, а может пройти впустую. Денег, само собой, никто вернуть не обещает, моего морального и его физического здоровья тоже.

С моей стороны было очень эгоистично — не хотеть, чтобы день операции настал. Сначала он казался мне таким далеким, но я знал, что он неизбежно придет. Внутри меня все было не на месте, я стал дерганым и чаще уходил с головой в работу, чтобы перестать думать.

Вечерами Чангюн лежал у меня на коленях, перебирал пальцами собачий мех и мечтал, как он увидит нас обоих. Я смотрел в его глаза и не верил, как они могут стать другими. Я к ним уже привык, и мне они казались самыми красивыми, словно капля черного кофе, растворенная в стакане молока. А еще я боялся, что не понравлюсь ему. Бывает же такое, что переписываешься с человеком долгое время, а позвонить ему не можешь, потому что стесняешься своего голоса. А я стеснялся своей внешности, хотя раньше даже не задумывался об этом. Я просто встречался с людьми, они сразу видели, какой я. Но тут почему-то было иначе. Че Хёнвон — большой трус.

Я не спал всю ночь, думая, что утро вот-вот настанет, и мне нужно будет проводить Чангюна в больницу. Я считал последние часы, последние минуты, оставшиеся до звонка будильника, гладил мирно спящее тельце через одеяло и надеялся, что он проспит. Мне казалось, что я готов был изобрести машину времени, чтобы повернуть время вспять и дать нам побыть вместе еще немного.

Мы вместе собирали сумку с самыми необходимыми вещами. Я готов был засунуть туда целый дом… А вдруг пригодится то, чем никогда не пользовался. Так ведь всегда случается?

Нам даже не дали попрощаться. Может быть, дело было в том, что мы прилично опоздали на последний осмотр, простояв в проклятой пробке. Возможно, это было даже к лучшему. Я чувствовал, что не смогу его отпустить, потому отрывать нужно было резко.

Мне нужно было как-то научиться снова жить без него. Кью заметно скучал и даже без лишних уговоров ходил со мной гулять. Он вяло ел, постоянно таскал в пасти вещи Чангюна и скулил, сидя у входной двери. Я и сам уже сходил с ума, а ведь не прошло даже недели.

Отвлекался я только на работе, но и там рука тянулась к телефону, чтобы набрать номер отделения и пригласить Чангюна к трубке. Никогда бы не подумал, что несчастные десять дней, которые ему нужно было провести в больнице, окажутся такой тягучей вечностью.

Я не выдержал уже на четвертый день. Завалился на кровать с телефоном в руке и набрал номер из договора, который мне дали в больнице. Кью улегся рядом со мной, положил лапы на подушку и протяжно заскулил. Он все понимал и настраивал торчащие ушки в динамик телефона, надеясь услышать такой родной ему голос.

Я и сам уже был похож на этого пса, когда сжимал в пальцах спальный костюм, который так и не смог убрать с кровати, оставив его в таком виде, в котором Чангюн его скинул в то утро.

Ему нравилось делить один пижамный костюм на двоих. Он трогал пальцами фланелевую ткань, сам расстегивал пуговки и, озорно улыбаясь, снимал с меня верх костюма, а затем набрасывал его на свое обнаженное тело. Это было странно, словно мы все время ели из одной тарелки одной ложкой. Но потом мне стало без этого невыносимо. В те ночи, когда он оставался в больнице под наблюдением, я не находил себе места. Клал его вещь рядом с собой, а ночью не замечал, как удобно подкладывал её под щеку. Это, пусть немного, но скрадывало мою тревожность.

— Это ты, хён? — услышали мы вместе с Кью довольно бодрый, улыбчивый голос.

— Я тут не один, — улыбнулся я в ответ, а пес возвестил о своем присутствии громким лаем. — Мы уже не знаем, что без тебя делать. Как ты?

— Я не знал, как тебе позвонить, — сознался Чангюн немного застенчиво, и я понял, что написал номер своего телефона на листе. А для кого? Полный дурак…

Я звучно хлопнул себя ладонью по лбу.

— Прости, пожалуйста… Тебе никто не сказал, как мне позвонить?

— Никто не сказал.

— Тогда я обещаю, что буду сам звонить тебе каждый день.

Он едва слышно рассмеялся. Я услышал шорох ткани, елозящей по микрофону, а затем в трубке пошли шуршащие помехи.

— Хён… — тихо позвал он меня, и мои внутренности стекли в пятки от этого серьезного тона. — Завтра мне звонить не нужно…

Я тут же встрепенулся вместе с псом. Даже наши глаза одинаково округлились.

— Что случилось?

— Завтра рано утром меня забирают в операционную…

— Я боюсь! — перебил я его, больно сжал кулак и зажмурился.

Я подскочил с кровати и стал измерять шагами комнату, грызть под корень обрезанные ногти и постоянно хвататься за волосы. Время, остановись, я не готов!

— Все будет хорошо. Через сутки я проснусь, и все уже будет сделано.

— Ты так легко об этом говоришь…

— Доктор сказал, что я ничего не почувствую и буду спать.

— А потом?

— Хён, пожалуйста, — уже тише произнес он. — Я пытаюсь казаться храбрым, потому что… а как иначе? Я не такой смелый, как тебе кажется. Если ты постоянно будешь говорить о том, что будет потом… Это страшно…