Я не стыдился его. Если говорить прямо, то мне приятно было бы его кому-то показать, рассказать, какой он, что он умеет, как он здорово играет на скрипке, какой он умный и зрелый, какой скромный и сексуальный одновременно. Мне хотелось бы, чтобы он был рядом со мной, потому что, так уж получилось, но я не мог представить своей жизни без него, без его теплых ладоней, без его смеха, даже без его запаха.

Мы просидели молча почти полчаса, а я уже чувствовал черную неизбежность, как выходные проваливаются, а дружба наша летит к чертям. Я, правда, не представлял, с чего начать разговор.

В открытое окно влетал ветер с дождем, мотыльки и жучки спокойно кружились над лампой, а я нервно вздрагивал каждый раз, когда видел молнию или слышал гром. В темноте бесцветные глаза Чангюна выглядели, словно луна, затянутая облаками. Он молчал, бесстрастно давал дождю оседать на лице и иногда прикрывал глаза, делая вдох, а затем снова открывал и смотрел перед собой.

Только тогда, когда он поежился и обнял себя за плечи, я предложил пойти обратно в гостиную. Чангюн смахнул мою руку и решительным шагом направился в спальню. Я почти привык к тому, что он много спит, а потому снова ничего не спросил. Пошел следом, опустился на кровать и осторожно подвинул руку, чтобы чуть-чуть коснутся его пальцев.

— Ты тоже хочешь меня оттолкнуть? — вдруг нарушил он тишину.

Тогда я совсем осмелел и прилег рядом.

— Нет же… Наоборот.

— Я однажды уже столкнулся с этим, — снова перебил он меня, и я увидел решительность в его лице. — Мне нравился один парень, который занимался со мной в одной группе. Он играл на контрабасе и на выступлениях стоял рядом со мной. Я не знаю, как он выглядел, мы были не настолько близки, но мне нравились его длинные волосы, низкий голос и ладони. Его подушечки пальцев были сбиты о грубые струны, и он единственный раз коснулся моего лица, когда решил поцеловать.

— Ты нравился ему?..

— Да, — Чангюн кивнул, но тут же замотал головой. — То есть, нет. Скорее всего, нет…

— Нет?..

— Он оттолкнул меня, и я упал. Я услышал голоса, они начали смеяться. Тот парень обвинил меня в том, что я к нему приставал и заставил поцеловаться… Я… Представляешь?

— Из-за этого ты ушёл?

— Не совсем, — он замялся, сжал мою руку и отвернулся. — Они смеялись и говорили, что боятся оставаться со мной наедине, а то несчастный инвалид снова захочет любви… А я не хотел быть этим несчастным инвалидом.

— Это очень жестоко…

— Но я и есть инвалид…

— Знаешь, Гюн-и, без зрения можно жить, а вот без мозгов гораздо сложнее.

Чангюн ничего мне не ответил, лишь слабо улыбнулся, обратив пустой взгляд куда-то в потолок. Мне было интересно, о чём он думал, но нарушать тишину я не решался. Я действительно боялся. Боялся собственных ощущений, боялся самого Чангюна, боялся посмотреть сам на себя и наконец признаться в том, чего я в действительности хотел. Чангюн же, наоборот, выглядел расслабленным. Я смотрел на его умиротворённое спокойное лицо, на снова рассыпавшиеся по его лицу волосы, на приоткрытые губы-бантики и немного дрожащие ресницы. Моя рука сама потянулась к его лицу, чтобы по привычке убрать с него выбившиеся пряди.

Как только мои пальцы коснулись его кожи, Чангюн немного вздрогнул, словно привыкая к внезапному прикосновению. Когда же моя ладонь коснулась его щеки, он мягко прижался к ней и прикрыл глаза, с благодарностью забирая моё тепло, которое я готов был ему дать.

Порыв был внезапный, бесконтрольный, словно я забылся. Я повернулся немного набок и робко приблизился к лицу парнишки. Чангюн не мог меня видеть, но я был уверен, что он прекрасно всё чувствует. Он затаил дыхание, выжидая моих следующих действий. Я же снова наклонился к его губам. Робко, осторожно и сначала даже как-то невинно. Он не двигался, так же, как и я, двигались только наши губы, сначала едва касаясь друг друга, но потом становясь все смелее. Чангюн отвечал мне, а я уперся руками в подушку по обе стороны от его головы, нависая сверху.

Ткань наброшенного на его тело халата немного разошлась на груди, открывая его бронзовую кожу. При свете ночника она блестела, словно мёд, и была похожа на дорогой бархат. Я протянул руку к его груди, но вместо того, чтобы коснуться кожи, немного поправил широкий халат.

Чангюн лежал подо мной. Совершенно беззащитный, пойманный моими руками, но такой спокойный. Он доверял мне больше, чем себе и своим чувствам, а у меня от этого всё быстрее заходилось сердце, и я закусывал губы от страха и всё ещё непризнанного мной желания.

— Хён… — низко прошептал Чангюн, поднимая руки к груди. — Могу ли я снова посмотреть на тебя?..

Я ничего не отвечал, осторожно беря его ладонь в свою и поднося к плечу. Мягкие кончики пальцев с кошачьей лёгкостью пробежались по моей коже, очертили контур плеч, снова нажимая на них.

— Они такие твёрдые, — просто произнёс Чангюн, пытаясь сжать мои плечи. — И очень широкие… За тобой можно спрятаться, — парнишка мило улыбнулся, а его щёки окрасились светло-пунцовым.

— Мне тепло с тобой, — Чангюн поднял голову выше, словно опять пытался заглянуть в мои глаза. — А что ты чувствуешь, хён?

Каждое его слово словно посылало по моему телу разряды электрического тока. Я не заметил, как мои руки начали дрожать, и я вынужден был опуститься прямо на Чангюна, положив голову на его прикрытую (с моей подачи) халатом грудь. Мои руки обхватили его талию, и я закрыл глаза, как только пальцы Чангюна вплелись в мои волосы.

— Это всё совсем новое для меня, — тихо признался я. — Я не до конца понимаю, что я чувствую…

Пальцы Чангюна приятно массировали кожу моей головы. Он зарывался ими в мои волосы, легко сжимал их и выпускал снова, перебирая. Я же пытался расслабиться, пытался отдаться ощущениям и забыть о своих беспокойствах. Получалось, откровенно говоря, не очень.

— Ты доверяешь мне? — так же приглушенно продолжал я, наверное, уверенный в ответе на свой вопрос.

— Доверяю, — Чангюн ответил сразу. — И если быть совсем честным, начал доверять с того момента, как коснулся твоей руки.

Я приподнял голову, заглядывая в лицо Чангюна, все еще обращенное в потолок.

— Что же в ней такого особенного? — нервно усмехнулся я.

— Когда я впервые коснулся тебя, мне показалось, что ты можешь защищать людей… И меня, — Чангюн выглядел слишком смущенным и даже повернул голову в сторону.

— Хотел бы я доверять себе так же, как и ты мне, — я попытался отшутиться, но прекрасно знал, что Чангюн был предельно серьезен.

Он немного поёрзал, и слишком большой для него халат снова распахнулся. Его грудь оказалась в непозволительной близости от моих губ, и я попытался немного отодвинуться назад, чтобы мои щёки снова касались ткани халата.

Я боялся пошевелиться, когда пальцы Чангюна опустились с моих волос к моей напряженной шее. От невесомых касаний моя кожа начала слегка зудеть, и я немного поморщился, стараясь высвободиться от его пальцев.

— Гюн-а-а, зачем ты меня щекочешь? — я решил как-то разрядить обстановку, потому что редко прерываемая тишина уже откровенно давила на мои барабанные перепонки.

— Ты, что, боишься щекотки? — я услышал улыбку в голосе Чангюна, но пальцы он так и не убрал. — Правда-а? — протягивал он, уже не пытаясь скрывать свой смех.

— Стой, Гюн-а, пожалуйста, — я вскочил с его груди, снова опираясь на руки. Чангюн держался за мою шею, не переставая щекотать кожу подушечками пальцев. Напряженность медленно оттаивала, и я начинал улыбаться.

Чангюн снова закусил клычком нижнюю губу и игриво покачал головой, показывая, что останавливаться он не собирается. Ответ последовал незамедлительно, и я начал щекотать его в ответ, чем вызвал бархатистый и такой любимый смех. Мы дурачились, словно дети, полностью забыв обо всех серьезных вещах. В тот момент я окончательно удостоверился в том, что смех Чангюна для меня — чуть ли не самое драгоценное на свете. Парнишка ёрзал подо мной, уворачиваясь от моей щекотки. Он уже перестал щекотать меня, упав на подушки и заливисто смеясь. Из-за слишком большого размера халата, Чангюн путался в махровой ткани, пока она полностью не распахнулась, и я не увидел его обнажённым.