Мне потребовалось время, чтобы понять, что он говорит о пересадке роговицы. Одно я понял давно, что у врачей лучше не переспрашивать, что значат термины, потому что если сначала тебе немного непонятно, то потом станет вообще ничего непонятно.

— Но она может помочь вернуть зрение? — упорствовал я, а сам поглядывал в коридор, ожидая увидеть Чангюна.

— В теории.

— А цена у этой операции какая?

Тяжелый вздох. Доктор поправил очки, смотрел в них, хмурил брови, а затем совсем снял, чтобы протереть краем халата.

— Донор ему положен бесплатно, так как он вправду является инвалидом, а вот за саму операцию придется заплатить порядка четырнадцати миллионов вон.

Я не сдержался от ухмылки.

— Звучит как подержанный автомобиль.

На мое глупое заявление мужчина пожал плечами, набросил оправу на нос и кивнул мне за спину.

— Вам видней.

Обернувшись, я увидел Чангюна и то, как он улыбался, болтая с молоденькой медсестрой. Сомнения мои сразу ушли на второй план, а разговор с доктором уже вылетал в другое ухо.

— В любом случае спасибо за консультацию, — быстро поблагодарил я его и откланялся.

— Не за что, — тяжелая ладонь задержалась на моем плече, и мне пришлось посмотреть на обеспокоенное лицо доктора. — Мой вам совет — не настаивайте на операции. Это такой шаг, к которому он должен прийти самостоятельно.

Я согласился, и если до его просьбы этого действительно не было в моих планах, то сейчас маленький червячок начинал подтачивать именно в этом направлении. Я постарался списать на то, что это было просто мое любопытство.

Раз уж на работу я все равно не попадал вовремя, то мы еще успели зайти в одно из моих любимых кафе, чтобы перекусить. Чангюн постоянно что-то рассказывал, спрашивал, как выглядит улица, что за машина так громко проехала мимо, что за запах с кухни, как называется блюдо, которое он хочет попробовать. Я не самый разговорчивый человек и тоже по большей части предпочитаю молчать или угукать в ответ, но тут увлеченно рассказывал, не упуская даже мельчайших деталей, которых, к слову, будь я один, то и не заметил бы.

Едва успев до дождя добежать до крыльца кафе, Чангюн остановился на пороге и подставил ладони под холодные капли, стекающие с козырька. Я его не торопил и глупо улыбался, словно это был самый романтичный момент всей моей жизни. Его коротенькие пальчики сгибались и разгибались, а между ними и по ладоням бежала вода. Я подошел ближе, чтобы набросить ему на голову капюшон, осторожно приобнял за плечо и не заметил, как рука сама спустилась ему на талию.

Чангюн повернул ко мне лицо, глаза его были открыты, а на губах играла нежная улыбка. В тот момент я готов был поспорить с врачом, который говорил мне про неживые глаза. Да, я и сам поначалу считал их такими, но, когда увидел, как он ими улыбается, понял, что не каждый зрячий так может.

Наши лица оказались совсем близко, и я задумался, как со стороны выглядел наш поцелуй. Наверняка он был неловким. В это мгновение с мысли меня сбило то, что Чангюн потянулся мне за шею, чтобы тоже набросить капюшон на голову. Он аккуратно перебирал мокрыми пальцами, и его костяшки задевали мою кожу. Судя по виду и чуть приоткрытым губам, он как раз не отказался бы сейчас от поцелуя. Но я знал, что первого шага он не сделает. Он все показывал своими действиями, а я без труда их разгадывал. Непонятно мне было лишь одно — что он во мне нашел, раз так быстро доверился.

Пока мы обедали, он много рассказывал о своем детстве, но все его рассказы заканчивались где-то на уровне двенадцатилетнего возраста. Он дальше словно не жил, а потому, я думаю, предпочитал не говорить об этом. Я и не спрашивал. Возможно, время откровений в нашей дружбе еще не наступило. Я словно жил в его историях, они напоминали мне тропы. Одна вела к другой; то есть можно было сойти с крыльца на тропинку, которая к улице, а уж потом попасть… что ж, куда угодно. То же самое с его историями. Одна приводила к следующей, та — к следующей, и так далее. А в конце я понял, что голос, который рассказывает эти истории, даже важнее самих историй.

Чангюн прервался, с удовольствием втянул свой молочный коктейль через трубочку и попросил меня тоже что-нибудь рассказать о себе. Я растерялся, начал говорить про друга детства, с которым сейчас работаю, как мы чудили в детстве и как я в первый раз столкнулся с теми, кого называл «не такими». Вот бы знать мне тогда, что скоро войду в их ряды.

Честно говоря, для меня Минхёк был вполне обычным, он не надоедал, не разглагольствовал о том, с кем встречается, а были у него и парни, и девушки, и он ко всем как-то одинаково относился и вообще не придавал этому значения. Он просто жил, а я в этом плане всегда завидовал ему. Он не делал ничего особенного, но нравился абсолютно всем.

— Поговори со мной хён, — скромно попросил Чангюн, обошел столик и уселся на диванчике рядом со мной.

Все его действия говорили о том, чтобы я его хотя бы обнял. И я уже откровенно не мог ему сопротивляться. Раз уж он согласился провести сегодня со мной в офисе целый день — а это означало, что они с Минхёком обязательно познакомятся — я решил заочно рассказать о нем и о своем детстве. А я был не самым примерным ребенком.

— У меня перед глазами стоит то лето. Мое самое любимое лето. Нам было по четырнадцать, мы тогда еще жили в провинции Кванджу. Мы неделю готовились, чтобы пойти в тот дом на окраине города, хотели там…

♫♫♫

— … искать привидений.

— Послушай себя, Минхёк-ши, — возмущался я, стоя на крыльце своего дома. Мои руки были сложены на груди. Привычная поза, которая называлась «уговори меня». Какая-то часть меня хотела, чтобы Минхёк настаивал на своей идее. — Тебе сколько лет, чтобы заниматься такой ерундой?

— Ну, пошли, — дергал меня Минхёк за предплечья сцепленных рук и тянул на себя. — Будет весело.

— Это тебе всегда весело, а я отхватываю за тебя.

Я поддался в очередной раз, сдавшись почти без боя перед этой широкой улыбкой и лучиками в больших прищуренных глазах. Я по-своему любил этого мальчишку с шилом в заднице.

В каком-то смысле речь шла о том, чтобы погрузиться в один из фильмов ужасов, которые по выходным показывали в кинотеатре. Затея эта была отнюдь небезопасной — это только в кино все всегда разрешалось наилучшим образом.

— Я тебе помог в прошлый раз, так что пошли. Дашь на дашь.

— Ты не можешь дать.

— Как будто ты можешь… — ответил Минхёк, и мы оба расхохотались.

В половине первого мы уже катили велосипеды вдоль улицы. Над нами висело тусклое серое небо. Во второй половине дня обещали дождь.

— Ты хоть взял что-нибудь, чем мы будем защищаться? — озабоченно спросил я.

— А как же, — Минхёк похлопал себя по задним карманам брюк.

— Дай посмотреть, — с восторженным придыханием попросил я.

— Сейчас, — он завел руку за спину, сунул под футболку и достал из-под резинки рогатку.

— О, да-а. Стрелять-то хоть умеешь?

Минхёк сделал вид, что обиделся.

Сделанную на заказ алюминиевую рогатку ему подарили на прошлый день рождения. В брошюре с инструкцией говорилось, что она может послужить отличным оружием для охоты, после того, как ты научишься ею пользоваться. Брошюра предупреждала, что рогатка может быть опасной. Владельцу не рекомендовалось нацеливать ее на человека, так же, как и не следовало нацеливать на человека заряженный пистолет.

Он еще не научился метко стрелять и подозревал, что никогда не научится, но полагал, что предупреждение это более чем уместно.

— Немного умею, — отчасти он даже не врал. После внимательного изучения картинок и тренировок на заднем дворе, чтобы набить руку, он попадал в бумажную мишень три раза из десяти. И однажды попал в яблочко. Ну… почти попал.

Минхёк растянул резинку, отпустил, потом протянул рогатку мне. Я ничего не сказал, но в душе сомневался, что на нее можно положиться, если придется убивать монстра.

— Теперь мы готовы ко всему, — рассмеялся Минхёк и убрал рогатку обратно за резинку штанов. — Твое лицо и мой зад.