— Тебе правда… понравилось? — я бездумно хлопал глазами, держа пустую тарелку в руке, и смотрел в упор в стеклянные бесцветные глаза.

— Очень! — парнишка по-настоящему сиял. — Я давно не ел таких вкусных блюд, — скромно ответил он, а я заметил румянец на его щеках.

Дождь за окном усиливался, превращая ночные улицы Сеула в настоящие венецианские каналы. Задвинув шторы, я обречённо покачал головой и дотронулся рукой до висящей на батарее толстовки, которая всё ещё была влажной. Мне совсем не было холодно, даже наоборот, но находиться в полуголом виде в доме едва знакомого человека было, мягко говоря, странно. Но вариантов как-то исправить ситуацию у меня не было. В следующий раз я точно принесу пару запасных футболок, мельком подумал я.

Парнишка скрылся в гостиной, где я позже и застал его, присевшего на краешек диванчика. Его глаза были закрыты, а голова откинута на спинку дивана. Он сидел неподвижно, словно восковая статуя. Его длинноватые волосы рассыпались по острым скулам и лбу, словно рисунок, и я поймал себя на мысли, что снова засматриваюсь на него. Присев рядом, я разглядывал его профиль, наверное, слишком напряжённо, но ничего не мог с собой поделать. Я был заворожен им, боясь себе признаться в этом и списывая всё на художественный интерес.

Как же сильно я ошибался.

— Хён… — я вздрогнул от его бархатистого голоса. — Не мог бы ты открыть окно? — парнишка сделал движение рукой.

— Тебе жарко? — тупо спросил я, поднимаясь с места и направляясь к небольшому окну. Коснулся тонких занавесок, отодвигая их сторону, и потянул за ручку.

Стоило окну распахнуться, как комнатка наполнилась шелестящими звуками летнего дождя. Он барабанил по подоконнику, стекал по крышам и разбивался о мокрый асфальт, разрезая тишину пустынных улиц. Я обернулся на сидящего парнишку, отмечая, что уголки его губ поползли вверх, вырисовывая слабую улыбку.

— Мне очень нравится звук дождя, — тихо пояснил Чангюн, заметно расслабляясь. — Он меня успокаивает. А ещё в детстве я слышал, что во время дождя в дом крадется тепло…

— Это какая-то особенная легенда? — предположил я, отходя от окна возвращаясь на диванчик. В этот раз я придвинулся ближе, но всё ещё держал дистанцию.

— Каждый раз, когда шёл дождь, мама приносила мне плед и тёплый зелёный чай, — стоило мне услышать это, как моё сердце сжалось. Чангюн говорил спокойно, а я изо всех сил закусывал губы, чтобы не выдать сбившегося дыхания и подступающего всхлипа.

— Поэтому… ты так сильно любишь дождь?

— Я всегда любил сидеть на балконе, закутавшись в плед и смотря на дождь, слушая его звуки. Мне кажется, что это самые красивые звуки на земле, — продолжал Чангюн. — Сейчас, когда идёт дождь, я часто кутаюсь в одеяло, — рука парнишки скользнула по пледу, в который он заматывался в первый день нашего знакомства. — Но в последнее время… каждый раз, когда идёт дождь, приходишь ты, — он немного повернул голову ко мне.

Я совсем опешил от его слов, не зная, что сказать в ответ. Забегал глазами по комнате, потупил взгляд в пол и повернулся к Чангюну — он всё ещё смотрел в мою сторону — покраснел, и отвернулся снова. По моей обнажённой коже пробежал табун мурашек, но совсем не от холода.

Мой бегающий по пустым стенам взгляд остановился на каком-то старом ящичке со стопкой то ли бумаг, то ли пластинок. Ящик был закрыт старым толстым покрывалом, и я безуспешно пытался разглядеть то, что скрыто под ним. Не выдержав своего же любопытства, я поднялся на ноги, желая заодно успокоить подступающие слёзы, и шагнул к ящику.

— Это старый проигрыватель папы, — подал голос Чангюн, а я боязливо обернулся, не веря своим ушам, как он смог определить, где именно я нахожусь.

— Ты любишь слушать музыку? — я разглядывал устройство, с трудом понимая, как оно работает. Иногда мне казалось, что технологический прогресс делает людей идиотами.

— Мне очень нравится скрипка… — задумчиво произнёс парнишка, не поворачивая головы. — Я много слушал её в детстве с родителями. Это всё, что осталось мне на память, поэтому я храню это здесь и иногда включаю, чтобы послушать.

Я покосился на Чангюна, перебирая пластинки. Выбрав какую-то одну, с самой понравившейся мне обложкой, я задумчиво повертел её в руке — в музыке я совсем ничего не понимал — и решил попытаться разобраться, как работает это старое устройство. Мне очень хотелось поставить для Чангюна что-нибудь красивое. Глубоко внутри я надеялся снова увидеть его улыбку, полностью покорившую меня.

Разобраться с проигрывателем не составило никакого труда, и спустя несколько минут комната наполнилась лирическими звуками. Я вернулся обратно на диван, снова присаживаясь возле Чангюна. Он молчал, только поблагодарил меня и склонил голову. Я же прикрыл глаза и попытался вслушаться в звучавшую музыку, однако надолго меня не хватило, и я снова начал коситься на загадочного парнишку, сидящего возле меня.

Чангюн прикоснулся к своим волосам, немного откидывая их с лица. Его руки красиво поднялись вверх, а его пальцы принялись выводить какие-то узоры в воздухе. В движениях его рук и разливающейся по комнате снежным хрусталём музыке я увидел переплетение звуков и его силуэта, а каждое его движение словно попадало в такт, выглядя слишком гармонично.

— Ты пытаешься запомнить музыку? — снова спросил я, следя взглядом за руками Чангюна.

— Я знаю её, — проговорил парнишка, снова взмахивая рукой. — Я лишь повторяю ноты, которые выучил пару лет назад.

— Ты ходил в музыкальную школу? — я снова опешил, но прикусил язык, чтобы не выдать очередное идиотское «но» про зрение.

Чангюн кивнул.

— Я играл совсем недолго, наверное, года три, — он призадумался. — Но потом я вынужден был уйти из-за возникших разногласий.

Мне показалось, что задавать дополнительные вопросы было бессмысленно.

— Как ты можешь различать ноты, да ещё и на слух? По-моему, это так сложно, — проговорил я с улыбкой в голосе. Музыка всегда была для меня чем-то за гранью фантастики.

— Это совсем несложно, — Чангюн вдруг поднялся с дивана и зашагал в сторону стопки пластинок возле проигрывателя.

Мне показалось, что даже его шаг сливался со звучащей музыкой. Парнишка подхватил какую-то тетрадь и вернулся ко мне, усаживаясь совсем вплотную. От мимолётного прикосновения его плеча к моей груди меня повело. Моя ладонь непроизвольно опустилась ему на спину. И даже будучи наполовину раздетым, я чувствовал, что мне до невозможного жарко. Чангюн никак не отреагировал на моё прикосновение, но руку не скинул.

— Смотри, — он раскрыл нотную тетрадь, покрытую непонятными мне символами. В тетради даже не было привычных изображений нот, только много символов, образованных выпуклыми точками.

Пальцы Чангюна легко заскользили по испещренным шрифтом Брайля страницам.

— Концерт для скрипки с оркестром Моцарта, — довольно проговорил парнишка, проводя пальцами по непонятной странице. — А это уже Брамс, — страница оказалась перевернута.

Я смотрел за движениями его рук, словно под гипнозом, и никак не мог поверить, что это возможно. Чангюн действительно читал ноты, слышал их, знал, какая нота следует за предыдущей, и знал каждую паузу.

— Потрясающе… — я не смог скрыть неподдельного восторга.

— Попробуй и ты, — Чангюн протянул мне нотную тетрадь с лёгкой улыбкой на губах. — Здесь совсем нет ничего сложного.

Я тупо уставился в тетрадь. Чангюн придвинулся ко мне, прижимаясь ближе. Взял мою ладонь в свои две и осторожно опустил на страницу. Его руки накрыли мою, и даже так я видел, что по сравнению с его руками, мои ладони выглядели действительно большими. Меня одолевало смущение, волнение и непонятные разряды тока внутри, объяснение которым я найти не мог. Чангюн же спокойно перемещал мою ладонь по страницам, делая так, чтобы мои кончики пальцев могли обвести ноты. Я попытался закрыть глаза и поддаться движениям маленьких рук.

— Вот видишь, — подал голос парнишка. — Здесь всё очень просто.