Я остановился как вкопанный, глядя вперёд широко раскрытыми глазами, не в состоянии подобрать ни слов, ни сформулировать мысль. Передо мной на лавочке сидел не кто иной как сам Чангюн. Дождевые капли хлестали по его спине, плечам, окрашивая его тёплую толстовку в более тёмный оттенок. Сам же Чангюн блаженно подставлял лицо дождевым каплям, не заботясь ни о чём, что происходит вокруг. Я видел, как капли скатываются по его векам, обводят красивым узором скулы и стекают по шее, скрываясь за воротом толстовки. Он сидел неподвижно и расслабленно, подавшись немного вперёд и опираясь на скамейку ладонями. Я снова словил это идиотское чувство дежа-вю, вспоминая наше первое знакомство. Видимо, мне не суждено понять таких людей, как Чангюн, настолько влюблённых в дождь.

— Гюн-а! — громко позвал я, метнувшись с места к нему. От моего резкого вскрика Чангюн вздрогнул, распахнул невидящие глаза и повернул голову на мой голос.

Практически настигнув его, я чуть было не споткнулся, сбросил пакеты с продуктами на землю, вставая напротив парнишки.

— Почему, почему ты здесь?! Нам нужно домой, скорее! — тараторил я, даже схватил узкие плечи парнишки, ощутив, что его толстовка мокрая насквозь — настолько, что я просто мог бы выжать её.

— Почему ты так спешишь? — спокойно ответил Чангюн. Из-за того, что он начал говорить, несколько дождевых капель красиво обвели контур чуть приоткрытых губ и скрылись за воротом его толстовки.

— Нам нужно домой, пожалуйста, ты можешь заболеть, ты весь промок! — не унимался я, оглядываясь по сторонам, словно я пытался кого-то высмотреть. — Зачем ты вышел гулять в дождь?

Наверное, я выглядел как слишком тревожный родитель, поймавший своего непутёвого ребёнка. На самом деле я волновался за него больше, чем за самого себя.

— Я не гулял в дождь… Я сидел здесь, но он случился слишком внезапно. Если я пойду домой по скользким дорогам, я могу упасть, поэтому мне будет лучше переждать его здесь.

От этих беспечных и спокойных фраз я словил нервный тик. Не думая, я скинул в себя изрядно намокшее пальто и набросил его на плечи парнишки. Чангюн вздрогнул снова, немного приоткрывая губы от удивления.

— Глупый… Глупый, глупый! — тихо, но совсем беззлобно бубнил я, натягивая на беспечного парнишку капюшон практически до самого носа и стряхивая лишние капельки воды с лица. — Как ты можешь быть таким беспечным? — добавил я обречённо.

— Я не смогу простудиться от дождя, — вдруг сказал он. Пальто было велико ему настолько, что он практически утонул в нём. Рукава закрыли маленькие ладони, а плечи висели практически у локтей. — Тебе не стоит беспо…

Я проигнорировал все слова, просто подхватил закутанного в моё пальто Чангюна на руки и прижал к груди. Парнишка поднял голову вверх, словно пытался заглянуть в мои глаза, и краем глаза я даже уловил вскинутые от удивления брови. Ничего не говоря, я подхватил пакеты с продуктами и двинулся к выходу из парка по направлению дома.

Несмотря на свою любовь к дождю, Чангюн, едва ощутив моё тепло, стал льнуть ко мне сильнее и уже более смело сжимал ткань намокшей рубашки на моей груди и плечах. В этот раз он даже позволил себе немного откинуть голову на моё плечо. Он молчал, совсем не сопротивляясь, а я просто не хотел ничего говорить, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы, не дай Бог, не упасть и не повредить свою драгоценную ношу.

— Не надо… меня жалеть, — проговорил он отчётливо, когда я стоял на пороге его дома, справляясь с замком на двери.

Услышав его слова, я стиснул свои зубы настолько сильно, что они даже скрипнули. Мои скулы напряглись, а между бровей залегла глубокая складка. Хватка моих пальцев непроизвольно усилилась, но тёплое, из плотной ткани пальто приняло на себя этот «удар».

— Я делаю это не из жалости, — буркнул я, даже резче, чем хотел.

Почему-то слова Чангюна задели меня. Внутри что-то закипало, но сам я никак не мог себе признаться в истинной причине этих ощущений. Я всегда считал, что жалость, как таковая, была мне чужда: я был способен на сострадание, какую-то дежурную поддержку, но никак не на жалость. Но больше всего на свете я боялся признаться самому себе в том, что не хотел бы, чтобы Чангюн думал, будто я делаю всё это из жалости.

Толкнув дверь в квартиру, я аккуратно ступил на порог, заходя полубоком, с Чангюном на руках и висящими пакетами на предплечьях. Осторожно поставив парнишку на пол, я принялся закрывать дверь на ключ изнутри, отмечая, что сегодня я также буду вынужден переночевать в его доме где-нибудь на полу возле дивана.

— Оно пахнет тобой, — подал он голос, закутываясь в полы моего пальто ещё больше. На такую простую фразу мои щёки залились румянцем.

Я же незаметно для себя отмечал, что Чангюн выглядел невероятно милым, даже будучи промокшим насквозь. Украдкой наблюдал за ним, когда он касался кончиком носа мокрой ткани.

— У тебя есть обогреватель? — спросил я, скидывая промокшие кеды куда-то в угол прихожей. — Нам необходимо высушить всю одежду, а заодно и нас самих, — добавил я с усмешкой.

— Можно включить в ванной, — задумчиво произнёс Чангюн. — И в моей комнате.

В квартире Чангюна оказалось несколько запасных комплектов сухой одежды, и я буквально уговорил его переодеться, чтобы не заболеть, несмотря на возражения. Однако для меня ситуация оказалась более проблематичной: я не смог влезть ни в одну из найденных сухих футболок Чангюна, и мне ничего не оставалось, кроме как скинуть с себя мокрую насквозь толстовку и остаться в одних джинсах.

Мы находились в маленькой ванной комнате, достаточно тесной для двоих. Чангюн сидел на бортике ванны с закрытыми глазами, подняв лицо, а я стоял над ним, вытирая его волосы махровым полотенцем. Осторожно касался его головы пальцами через мягкую ткань, массировал кожу головы, собирая дождевую влагу. Парнишка выглядел спокойным, расслабленным, что не могло меня не радовать. А ещё я в очередной раз отметил, что он обладал какой-то особенной красотой с нотками меланхолии. Его подрагивающие ресницы, приоткрытые губы, вытянутая тонкая шея — я пытался сфотографировать его глазами и навсегда запечатлеть в своей памяти.

Чангюн был необычным, притягательным, и его ужасно хотелось касаться. Махровое полотенце на его голове повисло, когда я, поддавшись какому-то внезапному порыву, позволил себе опустить руки ниже и, подхватив кончики полотенца, прикоснулся к щекам Чангюна, задев прохладную кожу. На кончиках пальцев ощущалось мелкое покалывание, тихое, но до безумия волнующее, когда мои пальцы робко и осторожно нажали на кожу. Прикосновение невесомое, слишком лёгкое, и даже я опешил от того, что способен так касаться посторонних людей. Видимо, парнишка был удивлён не меньше: он совершенно неожиданно, непроизвольно подался назад, падая.

Он испуганно выбросил руки вперёд ко мне, хватаясь за мои предплечья, а я схватил его талию ладонями, подаваясь вперёд. Момент длился как будто слишком долго, но мне понадобилось целых несколько секунд, чтобы осознать, что я буквально сжимал талию Чангюна, притягивая его к себе, а он вцепился за мои обнажённые плечи, чтобы удержаться от падения. Моё дыхание прервалось, а сердце забилось слишком часто от внезапной близости. Парнишка в моих руках так же замер, тяжело дыша. Мелкая дрожь его тела ощущалась в моих ладонях — он действительно сильно испугался то ли от падения, то ли от того, что не ожидал прикоснуться к моей обнажённой коже.

— Я тебя держу, — глухо сказал я, сам не понимая зачем. — Не бойся…

Парнишка крепче сжал мои голые плечи.

— Теперь… не боюсь, — словно тень, тихо произнёс Чангюн.

Я снова ощутил дежавю, когда Чангюн сидел на кухне за столом, уронив голову на руки и ожидая меня с готовым ужином. Будучи уверенным в том, что готовлю достаточно средне и что уж точно не смогу никого впечатлить своими кулинарными способностями, я занимался каким-то простым блюдом из риса и рыбы. Но так же, как и в тот день, Чангюн с огромным удовольствием съел целую порцию и даже снова робко попросил добавки, дотрагиваясь до моего оголённого предплечья, вызывая мурашки по моему телу в очередной раз.