— Согласен с вами. Жду новостей, — ответил Щербатов.

— Кстати, мне, пожалуй, стоило бы восполнить досадные пробелы в образовании, — сказал Михайлов уже в прихожей. — По меньшей мере в том, что касается Шекспира. “Ромео и Джульетта” идут в Малом театре.

— Это превосходная постановка, — улыбнулась Вера. — Рекомендую вам ее посетить.

— Буду счастлив, если вы составите мне компанию, — Михайлов взглянул Вере прямо в глаза.

— “Ромео и Джульетта” в Малом прекрасны. Но я их уже видела, — ответила Вера.

Михайлов поклонился с достоинством, но заострившаяся складка у губ выдала его досаду.

— Софи телефонировала сегодня, — сказала Вера, когда они с братом остались наконец вдвоем. — Просила передать тебе, что на этой неделе свободна завтра и в четверг. Будет рада тебя повидать.

— Вот это первая по-настоящему хорошая новость за весь день, — Щербатов улыбнулся. — В таком случае не жди меня завтра к ужину.

По мере того как карьера Щербатова шла в гору, женщин, желающих так или иначе разделить с ним его жизненный успех, вокруг него становилось все больше. Их внимание, разумеется, льстило его самолюбию, но вместе с тем утомляло и создавало неловкие ситуации. Софи отличало от прочих то, что ей не было ничего от него нужно. Щербатов заинтересовал ее сам по себе, а не как источник жизненных благ. Ровесница полковника, она недавно вступила в счастливую пору жизни. Невзгоды и опасности смутного времени остались позади. Дети подросли и стали учиться в пансионатах, благо работа кадетских корпусов и институтов благородных девиц была возобновлена. Наконец у Софи появилась возможность пожить в свое удовольствие. С мужем она давно разъехалась, сохранив прекрасные отношения, и к разводу и новому браку не стремилась. В деньгах Софи не нуждалась, и тем приятнее было радовать ее подарками, которых она не просила. Легкий и беспечный характер делал ее привлекательнее многих признанных юных красавиц. Жизненный опыт подсказывал женщине, что любовника не стоит обременять своими заботами и душевными метаниями.

Этот ни к чему не обязывающий роман стал для Щербатова настоящей отдушиной. О случайной связи с женщиной из вражеского лагеря удалось позабыть почти безболезненно.

— Я очень за тебя счастлива, дорогой мой, — сказала Вера.

Полковой комиссар Александра Гинзбург

Август 1919 года

Саша с тоской оглядела оставшееся полковое имущество. Прежде его ревизия длилась всякий раз не меньше недели, причем участвовала в ней вся интендантская команда. Теперь ревизия сложенных в небольшом сарае припасов не заняла бы и четверти часа у одного человека. Проще говоря, почти ничего не осталось, обоз ведь пришлось бросить при отступлении. Один из углов сарая занимали какие-то артиллерийские приборы — Белоусов настоял, что их необходимо забрать с собой. Без орудий толку от них не было. Полк утратил всякую автономность и полностью зависел от внешних источников.

Какой из Антонова командир, Саша пока не видела. По крайней мере в первой половине дня он бывал трезв, да и пьяный не терял берегов. Саша приходила в его штаб в каждый из пяти проведенных в лесах дней. Перезнакомилась с людьми Антонова. Многие из них оказались скорее анархистами, чем эсерами, но откровенных бандитов среди них вроде не водилось. И действительно подходили выборные от крестьян. В основном тамбовские, но было несколько человек и из сопредельных губерний. Антонов жарко рассказывал им про создание Объединенной народной армии и свержение Нового порядка по всей губернии, и его слушали, но насколько воспринимали его слова как руководство к действию, Саша пока не могла понять. Пока это больше походило на прожекты, мечты, чем на реальный работающий план.

На советах обсуждали нападение на казаков — на обоз в первую очередь, поскольку ситуация с боеприпасами была катастрофическая. Но пока не было известно, откуда казаки подступят, конкретных планов составить не представлялось возможным. Приходилось выжидать.

Сейчас главной бедой был голод. Грабить население Саша запретила под страхом расстрела. Того, что местные давали сами, едва хватало, чтоб полк мог прожить впроголодь. Саша получала такую же порцию, как и все — миску пустой несоленой каши в день. Желудок постоянно ныл, и перед глазами время от времени темнело.

Деревня, приютившая полк, называлась Алексеевка. Встали на свежем покосе — больше негде было; острые стебли кололи ноги даже через подошву сапог. Два десятка самых тяжелых раненых удалось разместить по домам, прочие лежали прямо в поле, на еловом лапнике. Здоровые спали на голой земле. Не было ни одеял, ни теплой одежды. Пока еще погода стояла жаркая и дожди не зарядили. Саша боялась думать о том, что делать, когда похолодает. “Что-нибудь придумаем”, — эту фразу она повторяла много раз на дню. Хорошо хоть многие ее ребята сами выросли в деревне и сейчас помогали местным с покосом и сушкой сена.

Главным источником какого-никакого снабжения оставалась секта хлыстов. По счастью, в их картине мира Новый порядок почему-то оказался Царством Антихриста, и все вставшие на борьбу с ним заслуживали поддержки — даже разбитый полк под командованием неопытной бабы.

Радовало только, что вопрос с ранеными понемногу решался. Самые слабые отошли, и их хотя бы похоронили по-людски, для этого пришлось раздвинуть ограду деревенского кладбища. Прочие постепенно выздоравливали. Доктор и фельдшерицы мало что могли сделать без медикаментов, а вот присланные Матроной женщины, к огромной Сашиной радости, лечили не молитвами и снятием порчи, а настоями и мазями. Во многих случаях эти народные средства худо-бедно помогали. Тех, кто сделался негоден к продолжению службы, Саша пыталась пристраивать в крестьянские хозяйства. Кое-где мужиков не хватало настолько, что даже увечным работникам были рады.

Князев каким-то чудом до сих пор оставался жив, хоть в сознание и не пришел. Его мощное тело до последнего сопротивлялось смерти. Женщины из хлыстов поставили вокруг его головы свои пахнущие болотом свечи, после чего он вроде бы стал дышать глубже и ровнее. Но Саша догадывалась, что счет идет уже не на дни, а на часы и что полк теперь на ней.

У самой Саши не осталось даже зубной щетки и сменной сорочки. Всего имущества у нее теперь был маузер с одной обоймой, “Танк” на запястье и дистанционная трубка от снаряда, которую дал ей Ванька в их последнюю встречу.

— Это отдай кашеварам, — Саша показала Лексе на два мешка с просом и горшочек растительного масла. — Проследи, чтоб все по-братски поделить потом, и без драки, как третьего дня… А мне снова идти к сектантам на поклон, некуда больше. Нам бы хоть до начала боевых действий продержаться. Там, если повезет, обоз захватим, хоть что-то будет.

— А ежели не свезет, всяко останется меньше голодных ртов, — закончил Лекса.

Саша вздохнула и отбросила назад свалявшиеся в жирный ком волосы. Из-за погоды спать ночью на голой земле было почти терпимо, но днем жара допекала. Темный от грязи пот стекал за шиворот. Здесь была речка, и солдаты купались, но Саша раздеться не рискнула. Обстановка и так была напряженная, ее люди могли сцепиться с местными из-за любой мелочи.

— Алексей, а ты, как Князев, из Костромы?

— Не совсем. С-под Кинешмы.

— Скажи… у вас там знают про такую штуку, как заветы?

— Бабья дурь, — быстро ответил Лекса.

— Ну все-таки, расскажи. Я не стану сердиться или смеяться, обещаю. Мне правда нужно знать.

— Ну, завет — это когда надо что-то сделать. Вроде как слово, только данное не другому человеку, а… ну, туда. Цветов там каких в заветное место отнести или хлеба с молоком, и непременно чтоб в нужное время.

— Традиция, обычай?

— Когда обычай. А когда человек просто… знает. Из сна, или еще как. Ежели завет не исполнить, худо будет. Были у нас на селе два слепых старика, брат и сестра. Так они по молодости клад заветный нашли в поле, золото. Обрадовались сперва, а потом был им сон: положите голову на место клада. Они рыбью голову положили — сон повторился. Положили собачью голову, потом коровью — все так же. Человечья голова с них причиталась по завету. Они не исполнили — и проснулись однажды слепые оба. Так и доживали. Судьбу на кривой козе не объедешь.