На столике красуется такая большая по сравнению с ним книга в чёрном кожаном переплёте. Выбитые прямо по нему буквы, подкрашенные блестящей краской, отражают идущий от окон свет, являя юноше обособленные слова. “Magna aqua monstrorum”*. Что-то про воду и… Чудищ, с усилием переводит он, всё думая о том, как странно составленно этакое нескладное предложение.

Он заваливается в одно из кресел и берёт эту чудную книгу в руки. Пока листает её порядком обветшавшие страницы, силится разобрать написанное, что сплошным текстом проносится перед его взором. Но понять удаётся лишь толику от всей рукописи, а сложить её в полностью осмысленное разумение о книге не получается вовсе. Он, кажется, теряет весь свой интерес и, спихнув тяжёлый том обратно на стол, с новым настроем уплетается в книжные ряды.

Но опосля некоторое время возвращается ни с чем иным как со словарём-с. Вновь занимает кресло и с куда большим усердием и надеждой берёт на колени эту загадочную рукопись. Корпеет над ней. Слово за словом, строчка за строчкой, а там и страница за страницей.

Рьяно рыщет вдоль и поперёк словаря, жадно глотает информацию, дочитывая вступление, в котором всё боле в общем и ничего особо точного. А воно уже в самом названии первой главы, написано что-то про змиев, что уже много интересней. Да не о простых, а морских.

“Ну раз такое дело”, - думает про себя Фёдор: “Значит и про князя здесь что-то должно быть”, - и нервно посмеивается своим мыслям, возвращаясь к чтению.

Это чтиво не было похоже на росказни для детей, написанные дабы запугивать и приструнивать оных, скорее претензия на какой-то научный труд. Исследования, сложные понятия, предположения. В целом всё ясно давало понять, что автора этих рукописей, наверняка, сожгли на праведном костре за такие вещи.

Складные строки, заполненные стройными заморскими буквами, всё тянулись в даль. И по мере прокладывания этой длинной тернистой дороги вглубь окиянов, о которых писатель непомерно распинался и рассыпался в их сторону огромными восхвалительными тирадами, глаза Феди смыкались всё настойчивее и настойчивее. Пояснения словаря расплывались в разные стороны и уже совсем не воспринимались юношей. Голова улепётывала от него далеко-далеко, оставляя все попытки продолжить работу бузуспешными. Наконец сдавшись, Басманов отложил глоссарий* на стол, а увесистую тушу книги про бескрайние воды оставил покоится на своих коленях. Облокотился на мягко застеленную спинку кресла и сладко прикрыл глаза, погружаясь в сон.

***

Кругом него плещутся лазурные каскады волн. Их вспененные головы бьются о водную гладь, разбиваясь, дабы вновь собраться и с новой силой побежать дальше. Чернота морских глубин проглядывается сквозь танец этих кудлатых морских жеребцов, кажа свои неизведанные холодные просторы, которые, кажется, вот-вот готовы выплеснуться и захлестнуть собой небо. Перечеркнуть его и тогда, тот час час же, как песочные часы, действительное перевернётся и море зальёт собой небесную гладь до краёв, стирая линию горизонта.

Федьке думается, что он стоит прямо по середине этого буйства и море вправду ему по колено. Но, честно сказать, это только кажется. Ног своих он не чувствует, не видит, и руки свои он не замечает. То всё от лукавого, блажь. Но Господи, как же может быть столь красивым бесовское видение? Столь манящим и удивительным? Верно в этом и кроется смысл. Так захватывающе и в тоже время безмятежно ощущает себя юноша в этом ранее не виданном, вовсе не знакомом месте. Он сливается с этой великолепной бескрайней стихией в одно целое. Обращается в одну из этих кучерявых волн или… Нет, становится самим окияном, растворяется в нём без остатка, уподобляется ему в каждом своём вздохе до того момента, пока за ненадобностью не перестает дышать совсем.

Высоко-высоко над ним кричат пышные стаи чаек, что пролетают мимо, издалека заглядываясь на него. Ему слышится их неразборчивый говор и отдалённый гогот, который никак не выходит разобрать. Птицы всё продолжают что-то несвязно бормотать, более не оглядываясь на Фёдора, а потом и вовсе затихают, переставая беспокоить его и отправляясь дальше, восвояси.

Огненное зарево освещает чистое небо. Все облака стыдливо кучками скрываются от солнца в своём скромном оплоте, не смея марать своим присутствием и клочок величественного алого рассвета, что золотыми вспышками простирается дале, доставая ими до самой воды. Всё вокруг разгорается разнообразными тонами рыжего в стремительном возвышении светила. Оно поднимается в зенит и замирает. Наливается все новыми красками, полнится, рдеет, раздувается в ширь всё боле и боле. Пока не лопается и с грохочущим лязгом не начинает идти трещинами, крощась тяжёлыми шипящими кусками вниз. Горизонт, вслед за Солнце-шаром, лопается и рвётся, открывая обзор на густой иссиня чёрный мрак, который скрывало за собой безмятежное Поднебесье и продолжает расходиться, как шелковая ткань, соскальзывать, будучи крепко натянутым на небосвод.

Кажется будто ниточка, держащая светило до этого, обрывается, и оно, не поддерживаемое больше ничем, ухает в воду. Изливается через собственные расселины жирной кипящей лавой и пускает клоки пара в воздух. Краснеет и отравляет лазурные воды окияна, словно, заливая их своей кровью, которая вмешивается в эти морские просторы и пурпурным потоком течёт к нему навстречу.

Небесная оболочка совсем сползает на нет, раскрывая разгулявшийся ночной вид, что кромешной мглой обволакивает его от края до края, пускай оных и не узреть в полной мере-с. Укатившийся под воду солнечный шар, даёт разгадать таинство своей обратной стороны. В укрывшей полотном тьме, воссияла огромная белая звезда о четырёх концах и своим ярчайшим светом рассеяла черноту вставшей ночи. Она праведным крестом воспарила над водой-с и как бы умиротворённо воззрилась со стороны на окружающий мир, явя себя во всей красе.

Солнце-шар, продолжая пульсировать своим в край изнемождённым изуродованным телом, всё ниже и ниже опускался в далёкую, покрытую глубинной мглой пучину. Бывшее светило тухло и слабло, омываемое холодными морскими потоками, покамест не столкнулось лицом к лицу с тальвегом*, издавая глухой стук, всколыхнувший воды, и замирая на совсем.

С севера, сквозь распростёртые руки звёзды, понеслись мягкие прохладные порывы ветра, подмывающие волны устремится вверх и разгоняющие пурпурные кровяные пятна дальше по морю. Больше ничего не нарушало устоявшуюся тишину-с. Миг замер.

***

Кто-то очень настойчиво звал его. Говорил, обращаясь к нему, делая долгие паузы. А через несколько приглушённых шагов взял его за плечо и аккуратно потряс.

Федька вздрогнул и, резко отнимаясь от спинки кресла, нечаянно спихнул книгу с коленей. Та тихо хлопнулась о палас, прошелестев своими дряблыми страницами. А юноша нелепо продирая глаза после сна, недовольно воззрился на пришедшего. Это был коридорный Густав, он вопросительно взирал на него в ответ и, верно, чего-то ждал. Он вновь проговорил что-то своим раскатистым голосом, насколько понял Басманов, приглашая его на ужин. Юноша заторможено кивнул и, с трудом согнувшись, водрузил книгу на стол, обещая себе ещё вернуться к ней. Опосля поднялся с нагретого места и отправился на трапезу, ведомый коридорным.

Покуда они неспеша идут по коридорам и спускаются вниз по спиральной широкой лестнице, добираясь до столовой залы, Фёдор старается размять свое затёкшее тело, хрустит своими костями чуть ли не выворачивая себе руки и все больше вновь разгорается в тревожных помыслах. Но в конце концов приходит к заключению, что не только он отличился в происходящем, Генриху тоже придётся ответить ему на некоторые вопросы. И покамест юноша не добьется этих ответов, он уж спуску ему точно не даст.

Вот, перед ними вырастает огромная дверь украшенная рельефной витиеватой аркой. Густав с усилием отпирает ее и пропускает внутрь Фёдора, заходя за ним и снова плотно смыкая дверные полотна.

***

Просторная обеденная зала упирается вверх высокими потолками, от которых до самого полу свисают бархатные тяжёлые шторы, собранные ближе к основанию расшитыми подхватами. Темноту, которую нагнал поздний вечер, разгоняют выставленные на столе громоздкие тройные подсвечники, что изгибаясь своим ажурным блестящим телом выносят ввысь подтаявщие свечи, и растопленный камин, что звонко потрескивает поленьями в такт шагам слуг, которые кружат вокруг стола, готовя его к ужину. Происходящим руководит Алёна, стоя к Фёдору спиной и опираясь на стол, она отдает распоряжения.