В этот день после ужина, когда все - и гости, и обитатели замка - разбрелись кто куда, граф позвал к себе Гутрэ, своего поверенного во всех делах, вдохновителя, а порою и исполнителя многих дерзновенных замыслов, собутыльника, собеседника, сводника, канцлера и казначея. Гутрэ был хитер, умен и смел, и граф почти всегда делал так, как хотел его канцлер, вернее, как тот ему подсказывал. И всегда получалось, что он оказывался прав. Все знали, что у Гутрэ не было ни жены, ни детей; всем было известно, что он - правая рука графа де Ла Марша, его помощник в любой области, будь то политика, междоусобные войны, прием гостей, любовные интриги, распределение финансов или взгляды на будущее. И даже о нем самом знали предостаточно - откуда родом, сколько лет, сколько пьет, ест, спит... но никто не знал, сколько денег было у Гутрэ. Пожалуй, не знал этого и он сам, ибо никогда не считал их. Для этого ему бы понадобился собственный финансист, занимающийся подсчетом золота только в его сундуках, а канцлер не любил, когда совали нос в его дела. Если ему задавали коварный вопрос о размерах его состояния и его будущем, он загадочно усмехался и отмалчивался. Но от сеньора у него не было секретов. И когда граф после сытного ужина спросил его, дружески положив руку ему на плечо:

   - Послушай, Гутрэ, друг мой, говорят, ты богат, как Крез. Откуда у тебя деньги? Нет, откуда у тебя столько денег?

   Гутрэ, скромно улыбнувшись, ответил:

   - Они заработаны мною у вас на службе, монсеньор.

   - А поскольку я щедр, то ты, мошенник, имел наглость сколотить себе на этом состояние равное моему собственному, и даже больше...

   Он с заговорщицким видом наклонился к самому уху канцлера, прижимая палец к губам.

   - Монсеньор... - покачал головой Гутрэ, удерживая тело его светлости на своем плече, чтобы тот не упал.

   - ... чем у самого короля! - шепотом закончил граф, и они долго смеялись этой шутке.

   Будучи сильно навеселе, граф, опираясь на плечо верного друга, направился к себе, но на пороге спальни неожиданно остановился и, заглянув спутнику в глаза, хитро подмигнул.

   - И все-таки, Гутрэ, что ты собираешься делать со своим богатством? Ну, ответь мне, ведь мы друзья, какие же у тебя могут быть от меня секреты?

   - Никаких секретов, монсеньор, никаких, - ответил верный слуга. - Свой скромный капитал я предоставлю в ваше распоряжение, едва случится в том нужда, я имею в виду войну. Вы ведь знаете, война - междоусобная или политическая - всегда требует денег, которых вам может не хватить.

   - Не хватит, друг мой, не хватит, - согласился де Ла Марш.

   - И вот тогда, господин граф...

   - Тогда, Гутрэ?..

   - Я и помогу вам.

   Граф сердечно обнял своего министра (так он сам его называл).

   - Ты настоящий друг, Гутрэ, такого нет даже у короля! Пусть он мне завидует, ему никогда не иметь такого же... Верно?

   Канцлер кивнул в ответ.

   У дверей граф схватил за грудь стражника с алебардой и дыхнул ему в лицо:

   - А ты ничего не слышал, понял, Цербер?

   Бедняга от страха не мог выговорить ни слова, и граф, рассмеявшись, отпустил его.

   - Спокойной ночи, мой министр. Спокойной ночи, друг мой.

   - Приятных вам сновидений, монсеньор.

   И вряд ли нашелся бы в замке человек, который не был бы уверен, что Гутрэ не лгал, обещая столь весомую поддержку своему благодетелю в случае войны. Лучшего применения для своих денег он найти не смог бы, потому что не было для него человека ближе графа де Ла Марша, которому он верно служил. Так чтó ему были те миллионы, которые хранились у него в сундуках, раз они могут принести пользу тому, кто заменил ему в этой жизни всех, кроме Господа Бога. Ему он молился о ниспослании здоровья и долгих лет жизни своему господину.

   Так полагали все...

   *****

   На дворе стояла осень. Было около восьми часов. Вечер выдался холодным; ветер с реки упорно бил в окно, то самое, где сидели у ярко горящего камина двое. Сидели близко, чуть ли не положив руки в огонь, и оба заворожено смотрели на пламя. Чувствовалось с первого взгляда, что эти люди близки друг другу, достаточно было взглянуть на их согнутые спины, одна близ другой, на головы, чуть ли не касающиеся висками, на выражение лиц обоих, развязность движений, посадку в кресле.

   Человек, сидящий слева, - в синем халате, обшитом золотым позументом - проговорил, заканчивая начатый ранее разговор:

   - Итак, мы все уладили, Гутрэ. Теперь я спокоен.

   - Остается еще одно дело, - напомнил канцлер. - Я о том парне, о бедняке.

   - Что заколол сегодня Оливье? Это вопрос решенный. Завтра утром его повесят. Я сам буду присутствовать при казни.

   - Вот как! Завтра утром. А почему бы не сейчас?

   - Сейчас мне не до этого, я устал и хочу отдохнуть. Пусть поживет до утра.

   Некоторое время Гутрэ пристально глядел на графа. Казалось, он над чем-то размышлял. Потом произнес:

   - Выходит, бедняга обречен?

   - Да ведь он убил моего управляющего! Ты знаешь, сколько лет тот служил мне верой и правдой. А теперь его нет. И кто тому виной? Какой-то простолюдин!

   - Но Оливье сам виноват. Зачем было убивать жену и ребенка этого бедняка? Я нахожу, что этот малый справедливо отомстил.

   - Оливье немного переборщил, это верно, - согласно кивнул де Ла Марш, - но, клянусь животом Христовым, его жизнь мне дороже, чем жизнь какой-то женщины с ребенком. Что будет с графством, если я стану закрывать глаза на то, как крестьяне режут моих слуг будто свиней, да еще и у меня на глазах!