Комполка немедленно принял решение:

   - Туда полетят Орлов и Штепенко на двух По-2. В кабине первого - Орлов. Второй поведете вы, лейтенант, - он повернулся к Штепенко, - вдвоем вам удастся посадить... вашего командира в заднюю кабину.

   Через несколько минут зам командира по воздушно-стрелковой службе и Венькин ведомый на двухместных По-2 поднялись в воздух и на малой высоте скрылись за лесом. Их сопровождал истребитель.

   Никто не уходил с аэродрома, ни один из летчиков не покинул место стоянки "Лавочкиных". В ожидании возвращения Орлова и Штепенко мы негромко переговаривались, курили, тяжело вздыхали, снова курили, молчали и ждали, глядя на горизонт... И каждый из нас представлял себе, как где-то там, далеко, на заросшей кустарником поляне боевые друзья осторожно поднимают Веньку с чужой земли и бережно усаживают в заднюю кабину учебного По-2, на котором он совершит последний свой, уже посмертный полет...

   Они вернулись через полтора часа и подрулили к штабу РП, расположенному на краю аэродрома. К ним уже бежали санитары с носилками. Егоров подошел к своему заму.

   - Ну? Что?..

   - Так и есть, - ответил Орлов, - стропы были перевязаны ниткой.

   Он ждал этого ответа и был к нему готов.

   - Номер парашюта?

   - Девятый.

   - Панков, кто укладывал девятый парашют?

   Тот знал, что сейчас ему зададут этот вопрос и тотчас негромко ответил:

   - Зинаида...

   - Арестовать суку! - взорвался комполка. - Под арест, немедленно! Лично с паскудой беседовать буду! Панков!

   - Я, товарищ майор.

   - Почему стропы девятого парашюта были связаны шелковой ниткой?

   Старшина виновато развел руками:

   - Не могу знать, товарищ майор...

   - Выходит, девчонка работала одна?

   - Одна... - кивнул Панков.

   - Почему? Я вас спрашиваю, черт возьми, кто позволил вам нарушить инструкцию?! Где была в это время ее напарница?

   Панков молчал. У него затряслись губы. Он хотел что-то сказать, но бросил взгляд на Егорова и вмиг осекся, побледнев и втянув голову в плечи. Слова застряли в горле: комполка направил на него дуло пистолета.

   - Убью, гад! - прошипел Егоров с перекошенным в злобе лицом и поднес пистолет ко лбу Панкова: - Отвечай, старшина, где была эта гадюка во время укладки парашюта? Не ответишь - пулю в лоб всажу! Такого летчика погубили! Героя! Ну!!!

   - Она... она... с ней сделалось плохо... она в санчасть пошла, - залепетал Панков, в страхе глядя то на комполка, то на дуло пистолета у своей переносицы. - Там могут подтвердить... ей запретили работать.

   - Что с ней такое было?

   - По-женски это...

   - Яснее!

   - В положении она...

   - У, стервы! - выругался Егоров и сплюнул. Потом зло, как на фашиста, посмотрел на Панкова. - Если врешь - застрелю, сволочь! Лучше бы тебе тогда самому повеситься. Развел тут проституток, мать твою!..

   Убрал пистолет в кобуру, отошел, потом оглянулся.

   - Вот подожди, мои бойцы узнают, они твою суку на части разорвут! Куда? - крикнул он, заметив, как Панков поворачивается, чтобы уйти. - Я тебя отпускал? Стоять на месте и ждать! Ни шагу отсюда! Сам будешь смотреть на дело рук своих!

   И в это время послышался заунывный бабий вой.

   Егоров отошел, а рядом со старшиной, с левой руки, неожиданно возникла фигура замполита. Не глядя на Панкова, он вполголоса заговорил:

   - Вот что, Панков, чтобы этой твоей... сей же миг след простыл! Понял? Сейчас летчики в трансе, но после похорон вернутся и растерзают эту мерзавку. И, между прочим, будут правы, даже комполка не сможет ничего поделать. Убирай ее куда хочешь, но чтобы она исчезла отсюда навсегда. Все уяснил?

   Панков молча кивнул, обрадовавшись, что неожиданно нашел союзника в лице замполита, но не стал говорить о том, что приказание это запоздало. Он успел принять необходимые меры - Зиночка была уже далеко отсюда.

   Никто из нас тогда не обратил внимания на эту сцену, продолжавшуюся всего несколько секунд. Я видел этот их тихий сговор, но не мог и представить себе, о чем шла у них речь. И кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени и командир полка прикажет хранить этот случай в тайне, боясь, что дело дойдет до генерала Осипенко, который тут же учинит следствие, в результате чего полетят с плеч погоны. Мысль эту, вероятно, подсказал ему замполит.

   Оставив Панкова, Егоров подошел к нам. К этому времени все уже сбежались сюда. Не было ни одного человека во всей аэродромной службе, кто не был бы сейчас здесь, не говоря уже о летчиках, в том числе и тех, которые только что вернулись с боевого задания. Всеобщая любовь к лейтенанту Заботину, огромное горе, постигшее всех в связи с потерей этого замечательного человека, заставили людей прийти сюда, чтобы в последний раз посмотреть на нашего Веньку, уже Героя Советского Союза, уронить слезу рядом с его бездыханным телом и попрощаться с ним.

   Веньку осторожно вытащили из кабины второго пилота и уложили на носилки. Мы, летчики, обступили его со всех сторон и, безмолвно понурив головы, глядели на него. Руки его были сложены на груди, но никто не видел ладоней из-за черных перчаток, которые мы с ним нашли в ночном Грауденце. Уж не заговоренные ли они были, или и в самом деле их пропитали ядом, от которого Веньке в полете сделалось дурно и он не смог вовремя отреагировать на возникший флаттер? Кто сможет нынче ответить на этот вопрос? Только они сами либо их бывший хозяин. Их попробовали снять с него, но ничего не получилось: мешали переломанные кисти рук; за острые кости, как за жало гарпуна, не выпускающего свою жертву, цеплялась кожа перчаток. Видя это, Егоров махнул рукой: