Словом, Венькина Звезда была где-то в пути, но он не унывал и с оптимизмом говорил, что никуда она от него не денется, быть может даже, найдет его в самом Берлине. А пока она к нему добирается, он постарается округлить свой счет до пятнадцати сбитых.

   Веньку любили не только мы, летчики, но и все наши девчата. Он мог запросто подойти к любой из них и поговорить о чем угодно или словно вихрь ворваться в их компанию с шуткой, песней или анекдотом. Они все - парашютоукладчицы, поварихи, медсестры - были для него одинаковы, исключений он не делал ни для кого, а вот они по нему сохли, потому что, кажется, все были влюблены, и каждая мечтала стать для него единственной и неповторимой. Тем не менее ни одной из них не удалось завладеть его сердцем. Словом, он был всеми любим и в то же время оставался ничьим. Он любил всех сразу и никого в частности. Однажды я спросил его, почему он не выберет любую девчонку из нашей АСО и не свяжет с ней свою дальнейшую жизнь, война ведь уже подходит к концу. Да за такого парня пойдет любая - высокий, сильный, с вьющимися волосами и, как иногда говорят, с греческим профилем лица. Венька посмотрел на меня, улыбнулся и ответил тирадой, которую я запомнил на всю жизнь:

   - Знай, Вася, нет ничего дороже для человека, чем свобода и легкое, не одурманенное любовными чарами, сердце. Тем более для летчика.

   Я не стал возражать, раздумывая над его словами, а он тем временем добавил:

   - Трезво взглянув на жизнь, я вывел для себя одно нехитрое правило: ни к чему уделять внимание одной, если оно доставляет удовольствие многим.

   Я знал, что он пользуется чьими-то чужими высказываниями по этому поводу, потому что много читает. Видимо, он твердо уяснил, что слова эти в полной мере относятся к нему самому и обозначают его жизненную позицию. Что можно было ему сказать на это? Ничего, только пожать плечами в ответ.

   Таков уж он был, наш Венька - душа, радость и гордость полка.

   Много еще можно говорить о Веньке Заботине, но, полагаю, не стоит этого делать из боязни вообще никогда не закончить этот рассказ.

   Итак, однажды ночью мы с ним вошли в Грауденц, совсем недавно оставленный немцами, и, посвечивая себе карманными фонариками, принялись бродить по мрачным, пустым квартирам и искать то, что могло нам пригодиться. Много чего можно было здесь найти. Убегая, немцы забирали с собой только самое необходимое, дабы не обременять себя в дороге, поэтому на первый взгляд создавалось впечатление, будто в квартирах все еще живут люди, которые попросту ненадолго отлучились куда-то. Нам ничего не надо было из их пожитков, мы не хотели сами себе казаться грабителями, этакими мародерами. То, чем мы позволили себе поживиться, представляло собой незавидную добычу, но, тем не менее, весьма ценную для нас. Мы нашли черные и белые нитки, иголки, булавки, две книги - одна с фотографиями старинных немецких замков и городов, другая широко представляла флору Германии - и небольшой перочинный ножичек с перламутровой ручкой. Под занавес обнаружили литровую бутылку шнапса, которую, конечно же, прихватили с собой. Но что особенно привлекло Веньку - это черные лайковые перчатки, которые он обнаружил в комоде. Они очень понравились ему, наверное, потому, что пришлись впору и выглядели весьма элегантно на руках.

   - А что, пожалуй, я не откажусь от этого фрицевского подарка, - воскликнул Венька, разглядывая красивые перчатки с вышитыми на них белыми шелковыми нитками узорами.

   - Смотри, - пошутил я, - не таится ли в них смерть. Помнишь, как была отравлена Жанна д"Альбре? Сам мне читал.

   (По мнению многих, эта наваррская королева, жившая в XVI веке, была сведена в могилу своей политической соперницей Екатериной Медичи при помощи перчаток, пропитанных ядом.)

   - Ерунда, - махнул рукой Венька, - сейчас не те времена, да и Екатерины Медичи давно уже нет в живых.

   - И все-таки, на что они тебе? - не мог я не полюбопытствовать.

   Неожиданно он меня удивил:

   - Во всяком случае, теперь рычаг "газа" не покажется таким горячим.

  Нельзя было с ним не согласиться: в самом деле, рычаги управления самолетом в кабине отчего-то сильно нагревались; конечно, они не могли обжечь руку, но все же приятного было мало.

   Эта находка и положила конец нашей экскурсии. Мы решили возвращаться на аэродром - кто знает, в котором часу завтра планируется вылет.

   Утром весь полк знал, что у Веньки бог весть откуда появились эффектные черные перчатки, которые он не снимает с рук. Дошло и до девчат. Когда они гурьбой пришли полюбоваться на Венькино приобретение, он, сразу заважничав и задрав нос, торжественно объявил:

   - Отныне я буду летать только в этих перчатках и не сниму их до конца войны. В них же завалю свой следующий "мессер". Эту победу я подарю той, которая первой поцелует меня, когда я вернусь с боевого задания.

   - И когда же будет это задание, Венечка? - задорно спросила одна из девушек.

   - Сегодня! Вылет в два часа. Мы летим бомбить Данциг!

   И каково же было его удивление, перешедшее в откровенное разочарование, когда я сказал ему, что сегодня вылетать мне, а ему - в следующий раз. Наверное, он забыл об этом. Я видел его переживания по этому поводу, ведь он обещал вернуться из этого полета с победой.

   Итак, я стал готовиться к вылету, но все время чувствовал на себе ревнивый Венькин взгляд. И я понял тогда, как же хочется ему лететь вместо меня, как не терпится выполнить это задание, да еще и встретить по пути врага, которого он догнал бы и расстрелял из пушек. Мне тоже хотелось лететь, я мечтал поглядеть на Данциг, проследить за полетом своих бомб и увидеть, как тонет, объятый пламенем и расколотый пополам, транспорт врага. Но я не мог отказать Веньке, услышав его настойчивую, с оттенком мольбы в голосе, просьбу полететь вместо меня. Как он просил! Это надо было слышать. Да разве можно было ему отказать, видя его возбужденные глаза и слыша умоляющий голос? Да смог ли бы кто другой на моем месте поступить по-иному, не сделать для него то, чего он так желал? Ведь это был Венька! И он, никогда никого ни о чем не просивший, на этот раз умолял меня помочь ему, оказать услугу, в которой не посмел бы отказать ему ни один из нас. Мог ли я противиться этому? Конечно же, нет. Но если бы знал я тогда, что это будет последний его полет...