Это что же выходит, он раньше себя сдерживал? Эверетту снова захотелось проверить, на месте ли пистолет, но он делал это совсем недавно, поэтому, сглотнув так некстати вставший в горле комок, кивнул:

– Разрешаю.

– Ваше так называемое «возрождение Ирландии» профессор О'Шиннах счёл бы позорным крахом. Он мечтал вернуть богатое культурное наследие – и частично преуспел. Вы поймёте это, когда увидите нашу библиотеку. Он предвкушал новый расцвет традиционных искусств и ремёсел, говорил о восстановлении древних святилищ, имеющих историческую ценность. А вы хотите превратить всё… – Фоули запнулся, подбирая слово. – В кабак?

– Мне кажется или вы хотели сказать что-то иное? – Эверетт надеялся, что его голос прозвучит достаточно угрожающе, чтобы этот заносчивый ирландец опомнился и сбавил тон.

– Так и есть, сэр. Сперва я собирался сказать «в бордель».

– Слышал, ваша семья успешно владеет и тем и другим, – Эверетт презрительно поджал губы.

– А, значит, вам уже и об этом наболтали, – вздохнул Фоули, отбрасывая назад свои чуть вьющиеся чёрные волосы. – Что ж, не стану скрывать: это правда. Но смею вас заверить, что ни один из пабов или публичных домов, принадлежащих моей семье, не соседствует со школой для юношей. Или с библиотекой, полной редких книг.

– Это будет са-на-то-рий, а не то слово, которое вы сказали! Тьфу, да его даже произносить противно, – Эверетт торопливо промокнул губы салфеткой.

– Это почти одно и то же, – не сдавался Фоули. – Сюда приедут богатые англичане, чтобы просаживать деньги, пить виски, стрелять птиц и портить горничных.

– Неправда! Я буду приглашать приличных семейных людей! С детьми! – Эверетт чувствовал, что начинает проигрывать этот бой. Фоули нависал над ним, мрачный и непоколебимый, как скала. И всякий раз, когда Эверетт отступал, чтобы увеличить расстояние между ними, управляющий сокращал его, делая шаг вперёд. Это вызывало изрядное беспокойство и дрожь в коленях.

– А вы думаете, что приличные семейные люди не лапают горничных?

– Я думаю, что вы забываетесь! – голос Эверетта сорвался и дал петуха. Наверное, это произошло потому, что он коснулся спиной каминной полки, где стояли какие-то безделушки и понял – всё, дальше отступать некуда.

– Я лишь пытаюсь объяснить вам простую истину… – управляющий сделал ещё шаг, и это стало последней каплей в чаше хвалёного английского терпения.

– Вашего мнения никто не спрашивал! – заорал Эверет, яростно взмахнув руками. – Теперь я тут хозяин, и всё будет так, как я скажу, ясно?

Он увидел, как лицо Фоули исказилось от ужаса и мысленно засчитал очко в свою пользу. Вот так-то! Весь этот сброд смелый лишь до поры, пока их не приструнишь хорошенько.

В следующий момент Эверетт понял, что нахальный управляющий не отшатнулся, как сперва показалось, а наоборот, бросился на него. Ох, успеть бы теперь выхватить пистолет!

Дальше время будто бы замедлилось. В закатных лучах солнца блеснул отполированный ствол. Заметив это, Фоули с ошалелым взглядом метнулся в сторону, и в тот же миг послышался громкий звон бьющегося стекла. Эверетт в недоумении воззрился на острые осколки глазурованного фарфора, которыми теперь был усыпан весь пол перед камином. Выстрелить он не успел. Похоже, к счастью.

– Вы спятили? – рявкнул Фоули с пола. – Если бы вы не начали размахивать оружием, я бы его поймал!

Эверетт вытер пот со лба и подумал, кто это ещё тут спятил, но вслух спросил совсем о другом:

– Э-э… а что разбилось?

– Не что, а кто! Это была статуэтка святого Брендана! Она пережила три бурных столетия, пару войн и революций, и даже дерьмовые ирландские дороги, чтобы бесславно пасть жертвой вашей непростительной неуклюжести… сэр.

– Знаете что, Фоули, – Эверетт убрал пистолет в карман. – Идите-ка вы к чёрту!

– В каком смысле? – кажется, в тёмном взгляде собеседника впервые мелькнуло что-то похожее на удивление.

– В самом прямом. Вы уволены. Чтобы завтра утром и духу вашего здесь не было!

Управляющий – теперь уже бывший – с откровенной неприязнью глянул на Эверетта и фыркнул:

– Не извольте беспокоиться, сэр. Я буду рад уехать сегодня же.

Сказав это, Фоули наклонился и начал складывать осколки в ладонь. Видимо, до него не сразу дошло, что он больше ничего не обязан делать в этом доме. Затем пришло понимание. Его рука дёрнулась и на кусочек фарфора, бывший когда-то ликом святого Брендана, упала алая капля крови. Этого вполне хватило, чтобы опомниться. Фоули высыпал осколки обратно на пол, выпрямился во весь рост, отряхнул руки и, не произнеся больше ни слова, быстрым шагом покинул гостиную.

Эверетту показалось, что в этот миг воздух тонко зазвенел, – почти на грани слышимости. От осколков статуэтки во все стороны разбежались искры – и тут же погасли. Он мотнул головой, прогоняя наваждение, и на всякий случай попросил прощения у святого, чьё изображение разбил действительно случайно. Это всё Фоули виноват! Кто же оставляет такие ценные вещи на каминной полке, где их может смахнуть на пол любая нерадивая горничная. Или кошка. Интересно, а есть ли в особняке кошка?

Впрочем, Эверетт верил, что святые ребята не мстительные, в отличие от Фоули. Так говорится: обидишь одного – обидишь весь клан.

Эверетт закатил глаза и простонал:

– Поздравляю тебя, Джеймс, ты – идиот. Первое, что стоило сделать, затевая собственное дело, – это перейти дорожку целому клану ирландских бандитов.

И тут его осенило: ну конечно же! Вот почему Фоули оказался против идеи с оздоровительной гостиницей: он просто опасался конкуренции. Небось, решил, что они будут отбивать друг у друга клиентов. Но Эверетт не собирался опускаться до подобной низости. Он был уверен, что в его гостиницу будут приезжать только респектабельные люди, а всякий сброд типа горьких пьяниц, картёжников, старых развратников и содомитов он готов был отдать клану Фоули: пускай подавятся. Потому что будь они хоть трижды опасные головорезы – никто не должен вставать на пути у Джеймса Шеналла Эверетта, идущего к своей мечте!

Чтобы успокоить расшалившиеся нервы, он отправился немного прогуляться, а заодно и осмотреть свои новые владения. Должен же хороший хозяин знать, где у него что находится.

Солнце клонилось к закату. Небо, видневшееся сквозь разлапистые кроны старых тисов, казалось ярко-огненным. Как и ожидал Эверетт, к вечеру стало холодать. Он надеялся, что горничная догадается растопить камин или хотя бы принести в комнату грелку с горячей водой.

Обойдя особняк по кругу (и ещё раз убедившись в его плачевном состоянии), Эверетт вышел на задний двор, который, к его удивлению, оказался вполне облагороженным. Если перед домом при должном воображении можно было представить, что находишься в диком лесу, то тут уже чувствовалось присутствие человека. Живые изгороди были ровно подстрижены, цветы росли не где попало, а на клумбах, как им и положено. Правда, сами клумбы были выложены кое-как, но эту небрежность местного садовника Эверетт готов был простить. В какой-то мере это даже добавляло колорита.

Отворив калитку, он вошел в яблоневый сад. В конце мая деревья как раз стояли в полном цвету и от их неземной красоты захватило бы дух даже у самого чёрствого человека (но Эверетт себя, конечно, к таким не относил). Прислонившись спиной к стволу одной из яблонь, он с наслаждением вдохнул сладкий аромат, любуясь цветами, ковром из лепестков и яркими закатными красками. Он подумал, что, наверное, так должен был выглядеть Эдем во времена, когда Господь только создал людей, и те ещё не ведали ни стыда, ни страха. Говорят, в каждом саду должен быть и змей. Но своего змея Эверетт только что изгнал.

Мысли постепенно успокаивались, а на смену клокотавшему в душе гневу (чёртов Фоули! Надо же быть таким несносным!) пришло приятное умиротворение. Эверетт подумал, что здорово будет выбраться сюда на пикник. На завтра он уже наметил отправиться в Трали, чтобы найти Ти Джея Смита и разобраться с бумагами, но раз уж ему предстоит задержаться в этих краях, нужно постараться получить удовольствие. Ведь именно об этом ему говорил Клиффорд? Кстати, надо будет написать ему, сестре и матушке. В последний раз Эверетт писал семье из «Королевского дуба», гостиницы в Корке, а потом всё было как-то недосуг.