Ловкий ход, ничего не скажешь. Ведь теперь, если я скажу «нет», то фактически нанесу оскорбление леди. Первой леди!

Пришлось пообещать ему, что мы постараемся сделать все возможное. Но это вполне может оказаться невозможным. (На языке дипломатии это было самой жесткой формой отказа. – Ред.)

Посол медленно поднялся со стула.

– Господин премьер-министр, полагаю, нет надобности говорить вам о масштабах обиды, которую будет испытывать мое правительство, если Ее Величество будет вынуждено отказаться принять подарок в обмен на тот, который президент в свое время принял от Нее. Боюсь, это будет единодушно воспринято как оскорбление и национальное, и личное. Нашему президенту и его жене!

Ну все, хватит! Сколько можно слушать эту чепуху? Я тоже встал.

– Ваше превосходительство, не затруднитесь, пожалуйста, посоветовать господину президенту, чтобы он не брал с собой эту сучку. Вообще!

Секретарь Кабинета тяжело задышал. Посол смертельно побледнел. А до меня вдруг дошла вся двусмысленность моих слов.

– Нет-нет, щенка! – торопливо поправился я. – Конечно же, маленького лабрадора…

Наконец-то спокойный вечер с Энни у себя в квартире над кабинетом. Нам надо было обсудить ее приготовления к предстоящей церемонии похорон. Она поинтересовалась, почему нам всем так надо перекладывать подготовку многих визитов на хрупкие плечи своих жен. Я со вздохом сказал, что так настоятельно рекомендует наш МИД – это заставляет их приложить усилия. Они могут побыть со своими мужьями, а мужья – при деле.

– Только на самих похоронах, – заметила Энни.

Я терпеливо объяснил ей, что она не понимает самой сути похорон: там делают политику. Это рабочие похороны. Например, когда несколько месяцев тому назад мы все присутствовали на похоронах в Норвегии, то переговоры в отеле с немцами и французами о сельхозквотах ЕЭС оказались настолько интенсивными, что мы чуть не пропустили поминальную службу в соборе.

Энни это показалось забавным.

– И никто даже не заметил?

– Мы успели туда до окончания службы. Сослались на службу безопасности. В наши дни ее можно винить в чем угодно. Ничего при этом не опасаясь.

Собственно говоря, эти похороны явятся даром, ниспосланным богом. В буквальном смысле слова! Намного лучше, чем встреча в верхах, потому что никто ничего не знает заранее. В частности, общественность не ожидает, что их лидеры вернутся с похорон, размахивая соглашением о запрещении ядерных испытаний или о снижении квот на сельхозпродукцию. Поэтому там мы можем вести серьезные переговоры, в то время как «встречи в верхах» – это всего лишь красочные публичные представления, в ходе которых пресса никогда не освещает политиков в их истинном, то есть созидательном свете. Цель журналистики – искать проблемы, в то время как цель дипломатии – находить решения.

Энни спросила, придет ли на эти похороны хоть кто-нибудь только для того, чтобы отдать дань уважения другу. Я только рассмеялся. Если бы туда пришли только его друзья, то полупустой оказалась бы даже церковная ризница. Не говоря уж о Вестминстерском аббатстве. Нет-нет, своей смертью мой прославленный предшественник, безусловно, принес миру больше блага, чем за всю свою жизнь.

Она поинтересовалась, известно ли, как будет проводиться служба. Моя старая добрая Энни – она искренне верующая, ходит в церковь и ей не все равно… Пришлось ее несколько разочаровать, сказав, что там будет много музыки и что больше мне ничего не известно.

– Очень мило, – осуждающе произнесла она.

– Да, когда играет орган, мы можем спокойно обсуждать важные вопросы. Хотя, к сожалению, нам часто приходится прерываться на декламацию кусков из священного писания и молитвы.

Начиная понимать, что я имею в виду, Энни улыбнулась.

– А во время проповеди?

– Проповедь дает прекрасную возможность компенсировать свой недосып из-за разницы часовых поясов после перелета.

Честно говоря, эти похороны пришлись как нельзя кстати. Ведь помимо быстрого и безболезненного решения относительно небольшой проблемы с этими чертовыми мемуарами они помогут мне заметно повысить свой рейтинг – еще бы, красоваться во всех серьезных СМИ в окружении лидеров мировых держав, – и приблизить к разрешению ряд технических, но не менее важных разногласий между НАТО и Варшавским пактом. Не говоря уж о прекрасной возможности завести новых друзей в Третьем мире.

Но тут Энни задала совершенно неожиданный вопрос:

– Джим, объясни мне, пожалуйста: если мы – это «первый» мир, а бедные страны – «третий», то кто же тогда «второй»?

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнув, заметил я. – Вообще-то мне еще никогда не приходилось слышать, как кто-нибудь признавал, что принадлежит ко «второму» миру. Мы думаем, что это советский блок, они думают, что это мы, но поскольку никто этот вопрос не поднимает, то нет и никакой проблемы. Дипломатия, Энни, дипломатия!

Кроме того, с Ближнего Востока снова поступают тревожные, если не сказать зловещие сигналы. Не сомневаюсь, если бы мне удалось найти время, то я наверняка бы сумел примирить воюющие стороны, убедил бы их жить в мире и согласии. Хотя, если нам не удастся решить наиболее острые проблемы в ближайшие три дня, то остается только надеяться на смерть какого-нибудь важного деятеля в ближайшие три месяца.

Наконец-то поступили предложения насчет того, как разрешать кризис с этим чертовым щенком. Из МВД и МИДа. Одно глупее другого.

(Первый пришел от сэра Ричарда Уортона, постоянного заместителя министра внутренних дел. Приводим ее ниже. – Ред.)

Оба пункта предложений МВД иначе чем полным идиотизмом не назовешь. Специальный законодательный акт действительно может уполномочить кого угодно на все что угодно… вплоть до того, что уполномочить меня на проигрыш следующих выборов.

Идея с карантинной зоной в Букингемском дворце оставляет без ответа один весьма важный вопрос – как быть с остальными собаками королевы?

А вот наши доблестные дипломаты перещеголяли даже МВД. Практически сразу же мне принесли записку из МИДа.

Он получил мою реакцию! Я заявил им всем, что они, как всегда, блестяще продемонстрировали свою слабость, нерешительность и тупость перед лицом серьезнейшей опасности. И напомнил, что в данный момент я веду труднейшую борьбу за юрисдикцию над ламаншским туннелем. Так каким же образом, по их мнению, я должен продемонстрировать независимость Букингемского дворца?

Наша государственная служба обычно на редкость сообразительна и высокомерна. Особенно министерство иностранных дел! Жизнь становится очень простой, когда имеешь такое множество прецедентов, которым можно, не задумываясь, следовать. Но поставь мидовцев перед лицом нового кризиса, на который они, как в компьютере, не были запрограммированы, – и их мозги перестают работать в результате короткого замыкания.