Мне вдруг вспомнилось, что Бейли – это ведь альма-матер Хамфри!

Вот почему ему было так много известно о декане. Поэтому я поинтересовался, уж нет ли здесь варианта «теплых местечек для своих парней».

Он возмущенно отверг саму возможность такого варианта.

– Наоборот, господин премьер-министр, мы с ним вряд ли даже знакомы. Более того, насколько мне известно, он меня недолюбливает. Можете сами его об этом спросить. Кстати, мне он тоже не очень-то нравится.

– Значит, вы от этого назначения ничего не выигрываете?

– Каким бы, интересно, образом, господин премьер-министр?

Откуда мне знать, каким? Но не слишком ли много мелких совпадений? Нет, все-таки надо проверить. Поэтому, когда мы с новым епископом позировали перед фотографом на фоне весело потрескивающего камина, я шепотом спросил у него, как он относится к сэру Хамфри Эплби.

– Честно говоря, терпеть его не могу, – тоже шепотом произнес он. – По-моему, он слишком самодоволен.

Значит, Хамфри сказал мне чистую правду. Я очень, очень признателен ему за добрый и, главное, непредвзятый совет в лучших традициях нашей государственной службы.

Абсолютно сенсационный час вопросов и ответов ПМ в палате общин! Члены парламента яростно атаковали меня со всех сторон, больше всего интересуясь тем, как я контролирую расходы на оборону, но мне все-таки удалось успешно отбить все их нападки.

Поэтому сразу же после окончания рабочего дня я поспешил наверх в свою квартиру, чтобы успеть посмотреть вечерние новости. Энни уже сидела перед телевизором, и я первым делом спросил ее, главная ли это тема.

Она пожала плечами.

– Нет, об этом ничего не говорили.

– Вполне типично для «Би-би-си», – недовольно поморщившись, заметил я.

– Это не «Би-би-си».

– Значит, вполне типично для «Ай-ти-ви».

– Это «Четвертый канал», Джим.

– Ах, четвертый… – Я тяжело вздохнул. – Ну, от этих иного трудно и ожидать.

Я все-таки досмотрел остаток новостей, которые были практически полностью посвящены судьбе Бенджи, старой английской овчарки, которая каким-то образом умудрилась пролезть под проволокой ограждения и оказаться на артиллерийском полигоне министерства обороны в районе Солсберийской равнины.

По словам диктора, Бенджи принадлежит восьмилетней девочке-сироте по имени Линда Флетчер, которая потеряла обоих родителей в автокатастрофе. В живых тогда остались только она сама и собака.

Полигон, на котором затерялась Бенджи, буквально нашпигован неразорвавшимися минами и снарядами, и ходить по нему смертельно опасно. Через него проходит только одна «чистая» дорога, но Бенджи от нее, судя по всему, далеко. В репортаже то и дело мелькали многочисленные знаки: «Проход запрещен», «Опасность!» – и снимки собаки, которая то и дело останавливалась, садилась и тревожно оглядывалась вокруг, а также фото заплаканной девочки в окружении родственников – она в отчаянии смотрела через проволочную изгородь, а они, как могли, старались ее утешить.

В заключение репортажа показали, как представители МО выражают свои искренние сожаления, но говорят, что помочь собаке можно, только если она сама вернется к изгороди… Короче говоря, либо Бенджи умрет с голода, либо ее в клочья разорвет миной.

На этом выпуск новостей закончился. Невероятно! Ни слова обо мне или моем сегодняшнем триумфе в палате общин. Ничего вообще! Я спросил Энни, не могла ли она пропустить это.

– Я смотрела все от начала и до конца, – ответила она, выходя на кухню, чтобы приготовить ужин. – Но ведь сам знаешь: когда смотришь новости, то невольно пропускаешь самые занудные куски.

– И на том спасибо, – обиженно произнес я и налил себе виски. На целых три пальца…

Видимо, заметив мое состояние, Энни извиняющимся тоном поспешила добавить:

– Нет-нет, к тебе это не относится, дорогой. Для меня ты совсем не зануда… Даже если все остальные считают иначе. – Конечно же, она имеет в виду не меня лично, а, скорее, политиков вообще.

Все равно, это несправедливо: вместо того, чтобы как можно подробнее показать британским избирателям по-настоящему значительное событие, только что произошедшее в палате общин, они кормят их сопливой историей о какой-то никому не известной маленькой девочке и ее заблудившейся собаке!

(Хэкер рассматривал политические дебаты в палате общин как по-настоящему значительное событие, а вот Четвертый канал, похоже, считал их не более чем очередным рекламным шоу с участием заштатных парламентских горлопанов. – Ред.)

– Лично мне передача об осиротевшей девочке и ее собаке показалась очень интересной, – заметила Энни, нарезая помидоры для салата.

– Возможно, но в любом случае она совершенно пустая и не имеет особого значения, – заметил я, выковыривая из ванночки кусочки льда для своего виски.

– Джим, а с чего ты взял, что ответы на вопросы в палате общин имеют большее значение? – неожиданно поинтересовалась она.

– С того, что вся передача была посвящена именно мне, – со свойственной мне скромностью ответил я. – Как-никак, а я все-таки премьер-министр великой державы. Неужели, по-твоему, это не должно впечатлять наши СМИ?

– Хватит и того, что это впечатляет тебя одного! – почему-то скептически ухмыльнувшись, сказала моя жена.

Не понимаю, откуда у моей жены такое пренебрежительное отношение к действительно важному событию. Я попытался объяснить ей, что все это совсем не пустяки.

– Послушай, Энни, на самый представительный форум страны выносится судьбоносный вопрос о будущем обороноспособности Британии, и что же телевизионщики предлагают зрителям? Сладенький сиропчик типа «Лэсси, вернись домой!».

– Ну и что же вам удалось решить на этом самом представительном форуме страны?

Иногда моя жена задает на редкость нелепые вопросы. Что значит, удалось решить? Мы ничего и не пытались решить. Кто же доверит решение столь важных вопросов депутатам парламента?! Вся важность этих дебатов в том, что победителем из них вышел я! И думаю, наши СМИ просто обязаны адекватно освещать такого рода события. Мои избиратели должны знать своих героев. (После пяти месяцев пребывания в Номере 10 у Хэкера, похоже, начал развиваться явный комплекс библейского пророка Моисея. – Ред.) Я несколько раздраженно объяснил Энни, что журналисты живут в своем собственном, далеком от реальности мире, и предложил закончить разговор на эту тему.

Но Энни почему-то очень хотелось его продолжить.

– А вот мне кажется, что девочка, потерявшая свою любимую собаку, куда более реальна, чем толпа взрослых-переростков, с детским восторгом обменивающихся взаимными оскорблениями, – заявила она. – По-моему, армия просто обязана сделать все возможное, чтобы спасти эту собаку!

Глупее не придумаешь! Тратить тысячи и тысячи фунтов на спецоперацию по спасению какой-то престарелой собаки, когда точно такую же можно совершенно бесплатно взять в Лондонском приюте для бездомных животных? Детвора теряет своих собак и кошек чуть ли не каждый день. И что, армия должна их всех спасать? Все это не более чем самая банальная сентиментальная дребедень.

Энни возразила, что я просто не понимаю естественных чувств простых людей.

– Вообще-то я и сам тот самый простой человек, – с чувством превосходства заметил я.

– Интересно, с чего бы это?

На мне же лежит ответственность за контроль над расходованием государственных средств, неужели это так трудно понять?

– Энни, пойми, я не могу тратить деньги налогоплательщиков только для того, чтобы купить себе немного дешевой популярности!

– Но если популярность купить так легко, – язвительно спросила она, нанося удар ниже пояса, – то чем же тогда объяснить твой низкий рейтинг в общественных опросах?

По ее мнению, спасение собаки будет стоить каждому налогоплательщику всего какую-то жалкую долю пенса, не говоря уж о том, что ради такого благородного дела они с удовольствием пойдут на это.