Убрав фотоаппарат, я машинально достала из сумки маленькую оловянную фигурку – не расставалась с ней со дня похорон Льва. Чувствовала себя той самой балериной из сказки Андерсона, сгоревшей вместе с ее стойким солдатиком. Вот бы мне хоть каплю его силы духа…

Вернувшись домой, я быстро приняла душ и, переодевшись в джинсы и водолазку, надела черное пальто и поспешила в картинную галерею. В выставочном павильоне я рассеянно смотрела по сторонам. Народу не так много, можно было и не покупать билет заранее. Ну да ладно.

Картины были размещены на темной кирпичной стене длинного зала. Я почувствовала волнительное предвкушение. Всегда испытывала подобное, глядя на работы великих мастеров.

В глубине души мечтала, чтобы когда-нибудь и мои фотографии стали частью крупной экспозиции. А пока, сосредоточившись на картине Лепорской, пыталась разгадать ее скрытый смысл.

– Анна Лепорская была художницей Казимира Малевича и супругой художника Николая Суетина. Ее работы входят в собрание не только Третьяковской галереи, но и Русского музея, – поведал ровный низкий голос за моей спиной.

Я оцепенела…

Обернулась…

…и не поверила своим глазам.

Миша смотрел на меня.

Внезапно уголки его полных губ дрогнули, сложившись в самую прекрасную в мире улыбку. У меня внутри все перевернулось. Задрожало. Натянулось струной, готовой в любой момент лопнуть…

Миша.

Не мой Миша…

Увы, я все еще слишком хорошо помнила, каково это – чувствовать его своим.

– Здравствуй, Вики! – от его мягкой доброжелательной интонации ощутила сердце где-то в горле.

– П-привет, – нервно повела плечом. – Что ты здесь…

– Делаю? – перебил все так же непринужденно. – Ну, во-первых, я приехал попросить прощения.

– З… за что?

Его брат погиб по моей вине, а он собрался просить прощения? У меня… Серьезно? Я могла понять и принять его холодность и равнодушие, но то, что он сказал сейчас… Грудь словно пронзило тысячами осколков. Я чувствовала, что в любой момент могу потерять сознание от переизбытка эмоций.

– На похоронах я вел себя как конченый мудак. Да и после не лучше… Прости меня, Вики. Мне очень жаль…

Я кашлянула и уставилась в пол. Но, не выдержав, почти сразу вернула взгляд на лицо Миши. Он выглядел уставшим, под его глазами залегли большие темные круги.

– …Пытался связаться с тобой, но ты не особо хотела общаться.

На лице парня не дрогнул ни один мускул, но по глазам было заметно, как тяжело ему говорить на эту тему.

Я неопределенно дернула плечами, не зная, что можно сказать. Между нами циркулировала неловкость. А еще сожаление. Тяжелые сгустки негативных эмоций придавили некогда зародившиеся чувства. Вряд ли когда-то получится извлечь их из-под обломков…

– Ну что ж… – с трудом выдавила я, – тебе не за что просить прощения.

Миша кивнул и с головы до ног осмотрел меня странным взглядом.

– Я был не в себе. Только гораздо позже осознал, что натворил, – еле слышно продолжил. – Мне потребовалось время свыкнуться со всем этим… – Низкий голос парня был тихим, почти хриплым. – Мы были больше чем братья. Лет до двенадцати чувствовали себя одним целым. Всё и всегда вместе. Просили отца покупать нам одинаковую одежду. Имели одинаковые пристрастия в еде и интересы. Это трудно объяснить, но когда я узнал, что его не стало… – Миша сглотнул, – показалось, что у меня отказал какой-то жизненно важный орган… Сейчас полегче. Держусь. Но все еще не могу поверить…

– Я все понимаю, Миш.

Я обхватила руками свои плечи, понятия не имея, что еще сказать. Разговор явно не клеился.

Миша нерешительно кивнул.

– Может, поужинаем вместе? – предложил он после затянувшейся паузы.

– Я… эм… У меня очень много работы. Прости. Не получится.

– Пару дней назад Виктор Сергеевич передал мне письмо, написанное Львом в ту ночь. Тебе следует его прочитать.

Эта новость свалилась как снег на голову, хотя данное сравнение не слишком уместно в Сочи, где даже в конце декабря плюсовая температура и идут дожди.

– Письмо? – нервно пригладила несколько выбившихся из хвоста прядей.

– Да, он написал его, пока ждал Шаха. И попросил доктора передать мне. Не знаю только, почему Столяров так долго тянул.

– Нехорошо читать чужие письма.

– Поверь, Вики, это важно. Тем более Лев был не против, если ты тоже его прочитаешь. Давай поужинаем вместе, а потом я отвезу тебя домой и отдам последнее письмо моего брата. Идет?

– Ну хорошо, – выдохнула я с трудом.

С одной стороны, не хотелось снова ворошить прошлое. Я только-только начала понемногу приходить в себя. Ну как начала… Настолько загрузилась работой, что не было времени каждую минуту прокручивать минувшие трагические события в голове.

А теперь придется заново в них погрузиться.

Однако я не могла проигнорировать просьбу Миши, особенно когда он так на меня смотрел. С нежностью. Каким-то щемящим состраданием. И теплотой.

Обычно так смотрят, когда прощаются.

Навсегда.

После ужина в морском ресторане на побережье Царев сдержал слово – подбросил меня до дома. Как выяснилось, он прилетел утром и арендовал внедорожник. Он даже не спрашивал мой адрес, сказал, что узнал его заранее. Ужин, да и вся наша поездка, проходила преимущественно в неловком молчании. Так даже лучше, без всех этих пустых, притянутых за уши разговоров…

Расстегнув куртку, Миша достал из внутреннего кармана сложенный вдвое лист и протянул его мне. Я взяла и поспешно покинула машину.

Вернувшись домой, долго сидела в полутьме гостиной, не решаясь развернуть письмо. Не знаю, сколько прошло времени, когда я, глубоко вздохнув, включила старенький торшер и забегала глазами по строчкам.

«Здравствуй, Миха!

Пишу это письмо, зная, что через несколько часов меня не станет.

У нас было столько совместных планов… Прости, что сваливаю все на твои плечи. Я конкретно облажался. Теперь тебе придется в одиночку воплощать наши мечты. Но не вздумай филонить! Пообещай прожить жизнь на максимум. Цени каждый новый день. Увы, не у всех есть такая простая привилегия – жить.

Почему я ничего не сказал? Лучше реально сдохнуть, чем видеть жалость в ваших глазах. Прости за каламбур. Я очень хорошо помню то время, когда Руслан по ошибке попал в клинику. Мы все тогда жалели его… А это пиздецки хуевое чувство. Нет, брат, такая жизнь не по мне.

Сегодня все окончательно вышло из-под контроля. Я впервые не смог держать себя в руках. Ударил женщину. Даже на лошадиной дозе таблеток и транквилизаторов. Как и говорил Виталий Сергеевич, скоро они перестанут действовать. Уже перестали. Я опасен даже для самых близких. Для вас с Викой.

Это край. Конец неизбежен. Мама выбрала меня. Сегодня я снова ее видел. С самого детства знал, что мы встретимся. Чувствовал. Иногда слышал в голове ее голос. Она звала меня. Скоро мы увидимся.

С минуты на минуту придет Шах. Не терпится уже отправить эту тварь гореть в аду. Знаешь, говорят, лучше один раз выпить свежей крови, чем годами жрать падаль. Я свой выбор сделал.

Ну и немного откровений напоследок.

Ты спрашивал, почему я стал часто ездить в горы? Помнишь, мы ради прикола на вечеринке у Агаты зашли к гадалке? Ну конечно, помнишь.! Это случилось примерно в одно время с тем, как я узнал свой диагноз. Тогда еще не было клиники, и я не придал особого значения словам доктора.

Шутки шутками, но гадалка сразу вытянула карту „Любовь и Смерть“.

Сказала, что спасти меня может только одно лекарство. Догадайся с одной попытки какое? М? Её предсказание звучало так: „Ты найдешь лекарство высоко в горах. На Роза-Хутор“.

Через несколько дней у меня случился первый приступ. Сперва легкое удушье. Головокружение. Разгон от жара к ледяному поту за пару секунд. А после такой душераздирающий скрежет в башке, будто там заработал перфоратор. Чуть глаза из орбит не вылетели. Я просто охуел. Перепугался до смерти. Сразу позвонил Столярову.