Сгрузив старпома на операционный стол, Мисаки рухнула на ближайший стул, позволяя Минами заняться делом. Стрельба и лязг рикошетящих пуль доносились до лазарета лишь эхом. Командир чувствовала себя совершенно опустошённой.

— Скажи, что с ней всё будет хорошо… пожалуйста… — прошептала Акено.

— Я сделаю всё, что смогу. Обещаю, — ответила Кабураги, не оборачиваясь. Она уже задрала блузку Маширо и возилась над ранами. — Кажется, шансы есть.

— Хорошо, тогда я… — Акено встала и прислонилась к стене.

Её словно стукнули пыльным мешком: разом потерялись и сосредоточенность, и уверенность, и даже координация. Она могла только стоять и смотреть на кровь на своих руках. Уже во второй раз у неё на глазах кого-то ранили — скорее всего, тяжело. Неизвестность пугала, высасывала волю. Мисаки не хотела, не была готова увидеть ещё одно накрытое с головой тело, причём тело старшего помощника, члена экипажа и, в конце концов, хорошей подруги.

— Я… я не знаю, что мне делать… — прошептала она.

— Свою работу, командир, — ответила Минами. — Спаси нас, а я буду спасать старшего помощника.

— Да… наверное…

Пошатываясь и держась за стены, Акено побрела обратно на мостик. Ей казалось, что она шла часами — настолько потерялась она во времени, пытаясь осознать происходящее. Зенитки снова стреляли непрерывно: значит, Маширо справилась, успела. Она не зря рискнула своей жизнью. Надо было что-то сделать, чтобы этот риск и, возможно, жертва, был не напрасным.

Но на мостике она смогла лишь стоять у окна и смотреть на кружащий вокруг эсминца самолёт. Акено никак не могла помочь экипажу. К тому же очень некстати вспомнились теоретические занятия с напоминанием, что от продолжительной стрельбы автоматические орудия довольно быстро перегреваются. А значит, вот-вот заклинят обе зенитки, и в этот раз надолго.

— Что же делать? — она осела на пол, глядя на котов, что резвились на мостике, как будто сейчас не шёл бой не на жизнь, а насмерть.

Может, просто пытаются отвлечься?

Тамонмару гонялась за Исороку, пытаясь его догнать, но кошачий адмирал, несмотря на свою откормленность, довольно резво убегал. Вдруг он остановился, развернулся и ткнул лапой не ожидавшую такого Тамонмару лапой в морду. Удивлённая кошка застыла и завертела головой, а Исороку же снова бросился бежать.

Акено резко вскочила.

— Всем покинуть палубу! — приказала она. — Офицеру-торпедисту срочно явиться на мостик. Прекратить манёвр уклонения. Обе машины — экономный ход.

— Н-не уклоняться? — Рин задрожала пуще прежнего. — Ты ч-чего?

— Делаю то, что надо было попробовать сразу, — ответила Мисаки.

— Неужели перестали стрелять? — удивился Джон. — Джек, что там с Полом?

— Жить будет. Даже красавчиком будет — цыпочкам нравятся шрамы, — доложил второй пилот, перевязывая матерящегося стрелка.

— Кажется, мы их всё-таки потрепали бомбами, — доложил Генри. — Они перестали маневрировать и теряют ход.

— Так что, добиваем? — спросил Дик, разглядывая эсминец в прицел пулемёта. — Я, кажется, тоже кого-то достал.

Командир усмехнулся и кивнул, снова налегая на штурвал.

— Всё, последний заход. Генри, на этот раз не промахнись.

Штурман что-то проворчал, приникая к прицелу.

— Генри, покажи им, — проговорил Пол, которого Джек наконец оставил в покое. — Представь, что торпеда — это твой член.

Из носовой турели раздалось ржание Дика. Остальные лишь криво улыбнулись на эту бог весть какую остроту.

Носовое орудие эсминца повернулось на правый борт и начало подниматься. Джон нахмурился, не понимая, что происходит, но не стал уводить «Каталину» с курса. Японцы доставили слишком много проблем, чтобы отпускать их без прощального подарка с шестьюстами фунтами торпекса внутри.

Через секунду дуло орудия окрасилось огненной вспышкой.

— Бля… — только и успел проговорить Джон.

Самолёт превратился в огненный шар, так и не сбросив торпеду. Расчёт Акено оправдался: самолёт перестал вертеться и лёг на прямой курс, готовясь к торпедной атаке. Это и стало последней ошибкой экипажа: стоило радарному посту подтвердить дистанцию, курс и скорость, как судьба летательного аппарата была полностью в руках Шимы Татеши. Хватило всего одного выстрела.

— Тама, ты молодец! — воскликнула Мэй, обнимая артиллеристку. — Глаз-алмаз!

По кораблю разнёсся всеобщий вздох облегчения. Курсанты смотрели друг на друга, неуверенно улыбаясь, не до конца веря в то, что они всё ещё живы. Корабль пострадал от бомб, но оставался на ходу: машины остались неповреждёнными, а значит, можно было ложиться на прежний курс и отправить кого-нибудь в помощь команде по борьбе за живучесть. Хоть последние и заверяли, что всё под контролем, Акено считала, что чем быстрее пробоину заделают, а воду откачают, тем лучше.

Раздав все указания, Мисаки снова направилась в лазарет. На этот раз одна, в компании одной лишь «Арисаки», с которой командир после прошлой ночи не могла расстаться. На ней лежало бремя защиты экипажа, но теперь, когда в лазарете лежала Маширо, казалось, что с этой задачей она может не справиться.

Она долго не могла заставить себя войти в дверь. Было страшно. Ужас от одной мысли о том, что Маширо может уже не быть в живых, не давала сделать и шага. Но, пересилив себя, Акено переступила порог и тихо спросила:

— Как она?

Минами, сидевшая за столом и делавшая записи, прервалась и оглянулась.

— Состояние тяжёлое, но стабильное. Я сделала всё, что могла, но… — она рефлекторно начала грызть карандаш. — Нужна госпитализация. Я смогу удерживать её в таком состоянии, но у нас меньше недели. Если не вернёмся за это время…

Акено подошла к ней и крепко обняла. Хотелось расплакаться здесь и сейчас, разреветься от боли, страха и облегчения, от всех переживаний, что терзали её с момента, когда курсанты стали свидетелями казни.

Когда это было? Вечность назад?

Но теперь она не могла позволить себе такую роскошь. Теперь, оставшись без старшего помощника, Мисаки должна была в одиночку заботиться об экипаже. Любой ценой. Даже если спасение «Хареказэ» будет стоить ей жизни. Внутри Акено что-то окончательно сломалось. Она посмотрела на свои окровавленные руки.

— Тогда займись ранеными. Нам ещё добираться домой, — произнесла командир.

Выйдя на палубу, она обвела взглядом унылый серый горизонт. Ненадолго глаза задержались на обломках самолёта, что купались в полыхающей луже топлива. Мисаки не имела понятия, сколько человек было на борту, но в этот раз ей было всё равно. Эти люди едва не убили их всех. Из-за них Маширо лежала без сознания и осталась на этом свете лишь стараниями Минами. В следующий раз надо будет действовать быстрее и решительнее. Цена ошибки — слишком велика, и сегодня им просто повезло выжить. А на одно только везение полагаться нельзя.

Порыв ветра швырнул ей в лицо кусок картона. Схватив нежданный сюрприз, Акено рассмотрела его. Это была игральная карта. Туз пик, обгоревший с одного угла. Несложно было догадаться, откуда он взялся.

— Покойтесь с миром, — прошептала командир, пряча карту в карман и поправляя ремень винтовки.

Только после этого она сложила ладони и прикрыла глаза. Кем бы ни были те американцы, к ним надо было отнестись хоть с толикой уважения. Даже несмотря на то, что они чуть не убили Маширо и всех остальных. Акено чувствовала, что лишь уважение к врагам, поверженным или нет, и сожаление из-за необходимости стрелять на поражение сейчас отличало экипаж «Хареказэ» от Японского Императорского Флота.

____________

1. Управляемое ракетное оружие.

2. Боевой катер итальянского производства. Вариант для Японии вооружён лицензионной копией пушки «Вулкан» и противокорабельными ракетами «Гарпун».

Итак, кто с душевной болью вникнет в эти виды зла, такие тяжкие, такие ужасные, такие жестокие, тот признает в них бедствие. А кто терпит их или размышляет о них без душевной боли, тот уже по самому этому слишком жалок, когда считает себя блаженным, потому что потерял и само человеческое чувство.