Ответа не было слишком долго, и я подумал, что Нинель уже строчит гневное сообщение о том, что я перешёл все возможные границы, однако следующее письмо пришло без текста, но с вложением. Нинель Кирилловна стояла в уборной напротив зеркала, закрыв лицо телефоном так, что было видно только дужку очков. Её рука держала задранный вверх подол домашней толстовки, под которым был всё тот же кружевной лифчик. Следом пришла короткая строчка.

“Отошла отъ стола попудрить носикъ. После просмотра — удалить!”

“Отличный джемперъ. Вы ещё не ушли из уборной? Можете расстегнуть застёжку лифчика сзади, тамъ должна быть, так было бы интереснее”.

“Уже ушла! Вы удалили?”

“Я распечатаю фото и съемъ”, — пообещал я.

Возможно, стоило попытаться надавить, но я знал меру. Можно спугнуть. Маленькая победа мужского вуайеризма была мной одержана. После увиденного я вышел на крыльцо домика, чтобы охладить голову, которая, казалось, была раскалена. Музыка в домике Сида стала тише, а из приоткрытого окна доносились приглушённые женские стоны.

— Ну, отлично, — пробормотал я.

Вернулся домой и прочитал еще одно сообщение:

"Наконец-то они уехали, как я устала ходить в кофте по дому…"

"Вы бы предпочли ходить в костюме Евы, пока никто не видит?"

";-) отправляюсь спать, спокойной ночи, Эльдаръ Матвеевичъ"

"Можете представить, как я вамъ помогъ избавиться отъ лишней одежды. Спокойной ночи, сладкая Нинель Кирилловна. Письмо я удалилъ"

Про последнее я слукавил — письмо, конечно, отправилось из "Входящихъ" в корзину, но вот фотографию я на всякий случай сохранил в папку. Сам не знаю, зачем — это всё реципиент.

Утром Сид приготовил завтрак — какое-то лютое ходостяцкое хрючево из полдюжины яиц, колбасы, помидоров и перца. За завтраком сообщил:

— Представляешь… Вчера не успел сообщить. Того дедка лысого с гипнозкой отпустили. Осип пробил, он уже в Верх-Исетск улетел.

Да уж, новость была грустная.

— Все схвачено, хочешь сказать?

— Судя по всему, — кивнул Сид. — Такой мощный артефакт — это жутчайшее преступление, их на севера ссылают. Явно кто-то постарался.

— Да не обязательно, — подала голос Софья. — У меня дядя в жандармерии работал. Были случаи — взятка плюс гипноз. Охранники и ключом дверь откроют, и к начальнику проводят. А потом попросят бумажку нужную подписать. Камер для сенситивных не в каждом участке хватает. Не говоря уже о штатных офицерах-сенсах.

— Но должна же стоять защита? Досмотры при задержании?

— Стоят, — кивнул Сид. — Но от слабеньких, рядовых. Все более-менее талантливые сенсы с навыком гипноза в Москву да в Питер стекаются, в дыре вроде Подольска — откуда им взяться? Такого, чтобы мог защиту пробить… Значит, он настолько мощный дядька? Либо кто снаружи помог.

Откуда у Игоря взялись деньги на "мощного дядьку" и помощь снаружи — оставалось гадать. Если "Единорог" представляет собой что-то серьёзнее обычной студенческой банды, а целью является тот самый дневник — следовало быть вдвойне осторожным.

Мы погрузились втроём в машину Сида и поехали. Ночью прошёл дождь, и дорога из мелкого щебня, ещё не закатанная на нашем участке в асфальт, стала значительно хуже. На выезде из посёлка мы увидели длинный чёрный лимузин, стоявший у обочины, и я напрягся. Я уже более-менее научился пользоваться тем самым “нулевым навыком” — ощущением лёгкого волнения, когда рядом находится другой сенс.

Но тревога оказалась напрасной. Когда мы поравнялись с лимузином, дверь приоткрылась, и мне помахал рукой Леонард Голицын.

— Доброе утро, сосед. Ну, как ваши успехи? Обжились. Строиться пока не собиратесь?

Сид притормозил.

— Доброе. Для начала решаю вопросы с работой. Ну, и нет ничего более постоянного, чем временное.

— Я заметил, что у хижины вашего… получается, камердинера? Привет! — он помахал рукой Сиду и продолжил. — Разбито стекло. Приходил жандарм, фиксировал. Мне не понравилось, что в нашем посёлке ходит всякая шваль, спросил у охранника, проверил журналы.

— И что же?

— Выяснили. Похоже, это были водопроводчики, ходившие на пятнадцатый участок. Я отправил запрос в контору. Но раньше с ними проблем не было, возможно, что они были отманипулированы. В связи с этим вопрос, Эльдар Матвеевич — у вас есть какие-то проблемы? Почему именно на вашем участке?

— Уверен, мои проблемы не коснутся никого из вас. Это совершенно не тот уровень, чтобы вам стоило вникать. Разберёмся сами.

— Вы же учились где-то на Урале? Предположу, что студенческие бандитские кланы?

Секунду подумав, я всё же сообщил:

— “Единороги”. Вам это о чём-то говорит?

Голицын мигом поменялся в лице.

— Говорит. Они что-то требуют?

Я подумал, что о дневнике лучше не говорить, и ответил полуправдой:

— Информацию об отце. Либо — продать за бесценок мою крепостную, в северной деревне. Несовершеннолетнюю с высоким процентом.

— Я понял. Ценная информация. Думаю, я вынужден буду подключиться к вашей проблеме. Не смею больше задерживать, хорошего дня!

Мои предположения по поводу поведения Аллы оправдались — после моего отказа её интерес заметно поугас, хоть она и продолжала быть весёлой и позитивной.

— Полочку прибили, всё окай! Не тревожу тебя больше. Как ты в целом? Как тренировка?

— Спина ноет с непривычки.

Лекции весь день были по языкам. В короткой анкете я не стал хвастаться. Отметил, что знаю английский, французский и немного баварский — хотя с последним было всё не так просто, потому что немецкий Основного Пучка весьма сильно отличался от местных германских наречий. Но после короткого опроса нас разбили на группы, и я попал в одну с Лукьяном и Самирой, как “полиглот”. Половину дня мы с молодой преподавательницей осваивали нужные в работе обороты на доступных языках, с нами поделились полезными разговорниками и советами по поводу коммуникаций.

После обеда в коридоре к нам с Лукьяном подошёл Тукай с тройкой других парней.

— Есть предложение сыграть в покер в эту пятницу. Клуб “Штопор” на Тверской. Что думаете? Или вам мешают какие-то нравственные устои?

Он слегка ехидно посмотрел на Лукьяна. А в следующую секунду Лукьян съездил Тукаю в челюсть.

Удар прошёл медленно, плавно и без всяких попыток сопротивляться. Волосатая голова отклонилась и тут же вернулась в исходное положение. Я схватил Лукьяна за локоть и оттянул его назад, хоть это и было рискованно: его ноздри раздувались, как у быка на корриде, а лицо залилось кровью. Парни тоже бросились растаскивать в разные стороны.

— Как ты смеешь?! — орал Мамонтов. — Смеёшься над устоями моими?! Это не устои, это принципы! Никогда! Ни в жизни Мамонтовы не играли в азартные игры!

Жест был более чем нелогичным, но я уже встречал такое. Человеку наступили на больную мозоль, и это стало спусковым крючком. Человек может днями не выражать ничего на лице, но при этом у него копится такая уйма агрессии и злобы, что в один прекрасный момент всё вырывается наружу. Он просто завидует, понял я — тяжело быть не в центре внимания и не лучшим, когда так привык к этому.

Да уж. Ну и коллега мне попался!

— Лукьян, остынь, — спокойно сказал Тукай. — Я ничего не имею против твоих устоев. Это был не сарказм, а обычный вопрос.

— Дворики, вечно вы стебёте купеческих! Ну и что, что у меня низкий процент! Это ничего не значит!

— Ничего не значит, — кивнул один из сороколетних. — У меня, например, ноль и один. Живу как-то.

— Прости, — продолжил Тукай всё тем же спокойным тоном. — Я не хотел тебя оскорбить.

Из кабинетов в коридоре показались штабс-адьютант и преподаватель:

— Что-то случилось? Что за шум? — нахмурился дворецкий.

А преподаватель, тот самый Иван Иванович, читавший днем ранее про географию и геополитику, хитро улыбнулся:

— Ничего существенного, лёгкое выяснение иерархии. Пройдёмте в аудиторию, господа!