– Я хочу уйти прямо сейчас!

Эмили бросилась к выходу, но Джордан перехватил ее, прежде чем она успела достичь двери.

– Вы не можете уйти, не посмотрев это.

Он указал куда-то за ее спиной, и она с мрачным видом обернулась в том направлении. И буквально застыла на месте.

– Боже милостивый! – С благоговейным трепетом произнесла она, увидев огромный камень, стоявший перед ней на грубом деревянном постаменте.

– Да ведь это… это…

– Кентавр, – закончил он за нее. – Он высечен на так называемой метопе.[4]

Эмили шагнула вперед, и Джордан не стал ей мешать, наблюдая, как она приближается к скульптуре. Мраморная плита была размером четыре на четыре фута. Ее левая половина была прикрыта пыльным куском ткани, но безголовый кентавр на правой стороне был высечен так рельефно, что казалось, будто он пытается выскочить из мраморной глыбы.

– Его вынули из южной стены Парфенона, – тихо сказал Джордан. – Удивительно, не правда ли? Я подумал, он вам понравится.

– О, очень! Это лучшее, что мне приходилось видеть до сих пор!

Ее неподдельный восторг вызвал у него улыбку. Хотя это была всего лишь уловка, чтобы смягчить ее негативное отношение к нему, Блэкмору было приятно, что она оценила произведение искусства, пленившее его в первый же момент, как он его увидел.

– Это фрагмент изображения битвы кентавров с лапифами, – сказал он.

– Можно мне его потрогать?

– Конечно.

Эмили протянула руку через стол и прикоснулась к мраморному боку кентавра.

– Как живой. Видны даже ребра под шкурой, словно это реальное существо.

– Да, эта скульптура выполнена с большим мастерством. – Граф подошел и встал рядом с девушкой. – Вот почему мне захотелось, чтобы вы ее увидели.

Пока она рассматривала метопу, он упивался ее видом. Она сама была подобна совершеннейшему произведению искусства, о котором мужчина мог бы только мечтать. По своей красоте и гладкости ее кремовая кожа могла соперничать с мрамором, а изящные линии стройного тела, угадывающиеся под платьем… У Джордана пересохло во рту, а пальцы прямо-таки чесались от желания дотронуться до нее.

И почему женщины всегда облачаются в эти тонкие полупрозрачные ткани, наводящие на мысли об изысканном сладком плоде, скрытом под воздушной оболочкой? Разве они не понимают, что пробуждают в мужчине нестерпимое желание сорвать проклятые покровы и добраться до нежной сердцевины?

А все эти белоснежные кружева, осыпавшие ее, словно сахарная пудра! Они были повсюду – окаймляли края ее рукавов и шарф, накинутый на плечи. Господи помилуй, ее накидка полностью была кружевной! И многие футы кружева покрывали ее шляпку, которую он сразу же возненавидел, потому что она скрывала ее душистые волосы.

Девушка подняла на него взгляд, на лице ее все еще сохранялось восторженное изумление.

– Почему эта скульптура не выставлена вместе с другими? Почему ее держат взаперти?

Графу потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем она, собственно, говорит.

– Ее реставрируют. Она попортилась, простояв несколько лет на заднем дворе у Элгина. Думаю, потребуются еще недели, прежде чем ее можно будет выставить.

– Так почему же нам позволили увидеть ее?

– Как я уже говорил, я в совете директоров.

– О конечно. Поэтому охранник вас и знает. – Довольная улыбка мелькнула на ее губах. – Не знаю, как и отблагодарить вас за то, что вы использовали свое влияние и дали мне возможность взглянуть на это прекрасное произведение искусства.

Она снова нежно погладила скульптуру, и он ощутил такой сильный прилив вожделения, что едва не застонал вслух. Ему хотелось бы, чтобы эти пальцы прикасались к нему, ласкали его. Он желал этого так сильно, как не хотел ничего и никогда в своей жизни.

– Подождите, – сказал Джордан тихо, взяв ее за руку. Неторопливо расстегнув перчатку, он стянул ее с тонких пальцев. – Так вы сможете почувствовать его лучше.

Он приложил ее ладонь к твердому мрамору, сгорая от желания прижать ее совсем к другому, ставшему теперь столь же твердокаменным, месту.

Эмили притихла, когда Джордан прислонил ее ладонь к скульптуре. Что до него, то метопа вообще перестала его интересовать. Он видел только стройную фигурку девушки, ощущал под ладонью ее теплые пальцы, слышал, как участилось ее дыхание.

Несколько мгновений они стояли молча, поглощенные друг другом, так что тишина в комнате сделалась пугающей.

Затем она отдернула руку, вынудив его опустить свою. Не отводя взгляда от скульптуры, она пробормотала:

– Страшно даже представить, что такое великолепие могли держать в грязи. Это творение так прекрасно!

Он смотрел на ее одухотворенное лицо, освещенное мечтательной улыбкой, такое утонченное и спокойное, словно высеченное из мрамора.

– Да, прекрасно, – с усилием произнес он, подавляя страстное желание схватить ее в объятия и зацеловать до бесчувствия.

Господи, как он ее хотел! Но ему нельзя было спугнуть ее, прежде чем он достигнет своей первоочередной цели. Блэкмор откашлялся, чтобы прочистить горло.

– Не хотите ли взглянуть на оставшуюся часть – ту, что скрыта под очищающей тканью?

Глаза девушки вспыхнули любопытством. – О, разумеется! Я… я хотела сказать – если это возможно. Радостное предвкушение, осветившее ее лицо, на мгновение заставило его испытать чувство вины. Он собирался сыграть с ней довольно грязную шутку. Но ведь он хотел выяснить правду, разве не так?

Подавив угрызения совести, он сдернул с камня покров, не отрывая пристального взгляда от лица девушки. Ему не было необходимости смотреть на скульптуру, чтобы узнать, что она увидела. Он специально выбрал эту метопу из-за скрытой под тканью фигуры.

Под покровом находилась безголовая статуя лапифа. Он ухватил кентавра за гриву, вероятно, намереваясь отсечь ему голову, которую природа и время уже стерли с поверхности камня. Скульптор выточил тело мужчины с большим мастерством, отобразив каждый мускул, каждое ребро, каждую жилку. С руки воина изящными складками ниспадал великолепный плащ, видна была каждая морщинка, каждая складочка на ткани.

Но если не считать плаща, мужчина был полностью обнажен с головы до ног. Она никоим образом не могла оставить это без внимания. И если это Эмили Фэрчайлд, ее реакция должна была проявиться достаточно отчетливо.

И в самом деле. Она остолбенела от изумления. У нее отвалилась челюсть, и глаза широко раскрылись. И она покраснела от корней волос до кончиков ногтей, что заставило его испытать глубочайшее удовлетворение. Это точно была Эмили – должна была быть!

После нескольких мгновений ошеломленного молчания девушка промолвила хриплым шепотом:

– Боже мой, он просто великолепен! Великолепен? Блэкмор едва не задохнулся.

– Вас это не шокирует? Она пожала плечами:

– С чего бы это? Я из Шотландии, где мужчины не носят ничего под своими килтами.

Разочарование следовало за разочарованием. Разве Могла бы Эмили с таким небрежным безразличием рассуждать о килтах?

Когда она принялась рассматривать скульптуру, он почувствовал явственный укол ревности.

– Эта часть метопы, кажется, понравилась вам больше, чем прежняя.

– Конечно. Мужская фигура очень хорошо выполнена.

– Значит, его нагота ничуть вас не смущает? – бессмысленно сказал он, не в силах оставить эту тему.

– Конечно, нет. В человеческом теле нет ничего постыдного. Древние греки понимали это, хотя нам явно недостает их мудрости.

Как она может оставаться такой спокойной! Это просто непостижимо! Затем он заметил, что она оперлась рукой о стол, словно ноги отказывались ее держать, и прищурил глаза. Ха! Она просто притворяется, что не шокирована. Так оно и есть! Он решил использовать еще одну уловку.

– Вы хотите сказать: «Наг я вышел из чрева матери моей наг и возвращусь», И это все ставит на свои места.

Затаив дыхание, он ждал ее реакции на фразу из Священного Писания.