Заметив меня, бабы, что полоскали белье на берегу, сбежали. Я тогда уже почуял неладное. Странная реакция на мужика, пусть и бредущего через реку. Да и в самих бабах было что-то странное, диковатое. Маленькие, сухие, резвые. И только войдя в деревню, я понял, куда попал.

– Охотник!.. Охотник!.. Охотник!.. – жители от мала до велика бросились врассыпную, при этом пара Зайцев умудрились перебежать дорогу прямо перед моим носом. Одного из них я поймал за шиворот.

Охотник… Мне это даже польстило. Потому что сейчас я скорее был похож на добычу.

– Где живешь? – я хорошенько встряхнул Зайца. – Веди!

Парнишка так усердно вжимал голову в плечи, что, казалось, шея у него отсутствовала.

В его маленьком светлом доме обитало с десяток жильцов. Сами, без моей команды, выстроились в рядок вдоль стены. Я приказал притащить одеял. Разделся, одежду повесил у печи. Закутался в одеяла и принялся поедать то, что стояло на столе – в основном траву, ну да ладно.

Наверное, с четверть часа я набивал желудок щавелем, морковкой и хлебом, греясь под сугробом одеял. И за это время никто не шелохнулся. Все стояли, тряслись. Ну и жизнь…

Почти сытый и почти теплый, я наконец расслабился. Сбросил с себя одеяла, обвязал вокруг бедер льняную простыню – по размеру как банное полотенце. Подбросил поленьев в печурку. Жизнь налаживалась.

Взяв кочергу, я вытащил из горящей печи уголек, подождал, когда его краснота потухнет, и сбросил на деревянный пол. Затем, словно клюшкой для гольфа, прицелился кочергой и с замахом отправил обгоревший кусок деревяшки в стену. Зайцы, как по команде, присели, заслонив морды лапами.

Удар был такой силы, что после встречи со стеной уголь разлетелся едва ли не песком. Я перебросил «клюшку» из одной руки в другую. Сам не ожидал, что так ловко получится.

– Ты! – я указал кочергой на Зайца, что помоложе. – Иди сюда.

Тот не двинулся с места, только присел еще глубже. Были бы его уши длинные, прижал бы их к щекам.

Я склонил голову в одну сторону, в другую – так, чтобы захрустели шейные позвонки.

– Я сказал. Иди. Сюда, – и резко ткнул кочергой в пол перед собой.

Зайцы дернулись. Да они не трусишки. Они – трусищи.

– Не надо его… убивать, – пропищала, надо полагать, мать семейства.

Убивать? На кой мне убивать Зайца?!

Но я идею примерил.

И все-таки – нет. В самом деле незачем. Конечно, меня от всех этих мутантов воротит – ну, почти от всех, – но убивать?.. Я б не расстроился, если бы их покосило какое-нибудь заячье бешенство, но руку прикладывать к этому не стану. Из леса не вылезают, щиплют травку, плодятся в свое удовольствие – к людям не лезут. Жили бы так все зверодухи, не появились бы Охотники.

Что касается именно этого Зайца, то он мне нужен. Но вовсе не его шкурка, а знание местности.

– В последний раз… – начал было я, но Зайчиха сделала крошечный шаг вперед, чем, вероятно, продемонстрировала невероятную смелость.

– Я знаю, где прячут девушку, подружку Волка, – произнесла она так тихо, что я, щурясь, наклонился вперед.

Я настолько не ожидал получить такую информацию, здесь и сейчас, что не сразу понял, о какой девушке идет речь. Хорошо, что Зайчиха прятала взгляд и не видела, как менялось мое лицо по мере осознания сказанного ею.

– Откуда такие сведения? – спросил я, пытаясь придать голосу оттенок безразличия. Далось мне это непросто.

В тюрьме я все гадал, где же моя Дикарка. В последний раз я видел Веру с ее Самцом, больше похожим на наркомана, чем на Волка. В таком состоянии от Охотников им было не уйти, поэтому я полагал, что Веру поймали, и она находится где-то под надзором дяди Юры.

Появление возмужавшего Самца несколько поколебало мою уверенность, но с места не сдвинуло – его реакция на просьбу поздравить Веру с днем рождения о многом рассказала. Может, Самец и знал, где Вера, но точно не был с ней близок.

И вот теперь это слово – «прячут». Была бы она с отцом, Зайцы не считали бы это ценной для меня информация. Но если Вера не с дядей Юрой и не с ее Самцом… Тогда где она?

– Наши братья за ней следили, – выпалила Зайчиха.

Я прошелся по избушке, остановился у окна и, отломив краюху хлеба, стал ее жевать. За стеклом разливался яркий солнечный свет. Чуть покачивались на ветру еловые лапы. На них неправдоподобно равномерным узором искрились капли талого снега.

Как же все-таки странно устроена наша жизнь…

– Ну и где же прячут подружку Волка? – я машинально положил в рот еще один кусок хлеба.

Ветви качнулись сильнее, и часть сверкающего рисунка осыпалась.

– В Озвереловке, – раздалось из-за спины.

– Это что за… – я запнулся, – место такое?

– Люди называют его иначе, – ответила Зайчиха.

Я присел на край стола. Надеюсь, получилось естественно и даже развязно. Потому что на самом деле от волнения у меня подкашивались колени.

– Итак. Я вас внимательно слушаю.

Встретив меня, Заяц очень вежливо попросил сесть на заднее сиденье жигулей, припаркованных через дорогу. Снял со своей шеи клетчатый шарф и завязал мне глаза. Это было самовнушением, или шарф действительно пах заячьей шерстью – как чучело русака, которое когда-то стояло в кабинете отца?

Странное ощущение, думала я, слушая, как отъезжает мой автобус. События прошлого лета словно повторялись, но с некоторыми изменениями – следующий виток спирали. Меня снова похитили (пусть и не так нагло, как это сделал Никита), я снова ехала в машине неизвестно куда. Мои глаза снова были закрыты. И если следовать этой логике, куда меня привезут? В заячью нору? Никита найдет меня там? Ведь зайцы отлично умеют запутывать следы.

И вот мы едем и едем, уже, наверное, несколько часов. Я лежу на заднем сиденье и смотрю в потолок. Ну как смотрю? Глаза-то у меня по-прежнему завязаны. Кажется, что за окном идет снег. Или мне просто этого хочется?..

Никита, ну разве не глупость: я нахожусь сейчас в неизвестной машине, с неизвестным зверодухом, у которого неизвестные намерения, а перед глазами постоянно одна и та же картинка. Ночь. Отблески тлеющего костра играют бликами на нашей коже. Мы лежим на песчаном пляже, на покрывале, смотрим на низкие яркие звезды и под шепот воды о чем-то тихо разговариваем. Твоя голова – на моей вытянутой руке, а моя вторая рука лежит поперек твоего живота… Моя душа рвется к тебе. Я знаю: ты рядом. Я слышала твой голос, но… но… но… Такое ощущение, что каждый день, проведенный без тебя, рвется одна из миллиарда связывающих нас ниточек.

Наконец, Заяц позволяет мне выйти из машины и снять шарф, я застываю на месте.

С высоты пригорка открывается сюрреалистичный вид: детский рисунок, а не реальность. В лощине, кусочек которой отрезала широкая река, лежит небольшой, со всех сторон зажатый лесом город. Если в этом месте и существуют Заячьи домики, то они потерялись среди кварталов, не похожих друг на друга, как лоскуты самотканого одеяла. Приземистые бараки размером с гараж, низкие глиняные коробочки, расписные терема, многоэтажный кирпичный дом-свечка…

– Прошу вас, – провожатый указывает ладонью на дорогу, сбегающую с холма к городу.

Но я не двигаюсь с места.

Жители… С ними тоже что-то не то. Деталей не рассмотреть, но в их движениях улавливается то излишняя резкость, то непривычная глазу плавность – или все вместе. Даже долетающий до меня гул напоминает скорее не о городе, а о… зоопарке.

– Зверополис… – заворожено произношу я.

– Мы называем этот город Озвереловкой, – с гордостью поправляет меня Заяц. – Но у людей, конечно, свое название.

Невероятно!.. Я столько времени прожила бок о бок с Волками – да я полюбила одного из них! – что думала, зверодухами меня не удивишь. Но целый город!.. Кого там только нет! Вот те, вертлявые, с бурыми шевелюрами, возможно, Бобры. А вон те, что ходят группой, вперевалочку. Утки?!