– Мне это знакомо, моя девочка, – вполголоса произносит Никита, когда я замолкаю. – Я чувствовал такое каждый день, все семь месяцев, с тех пор как оставил тебя в лесу.

Нам больше не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Я забираюсь на него и обхватываю его бедра ногами так, чтобы прижаться как можно крепче. А Никита обнимает меня, как умеет только он, словно всю целиком. И некоторое время мы лежим неподвижно и безмолвно, поплавком в белом море одеяла, пересеченного широкой полосой лунного света. Наши тела раскалены, и мне кажется, мы сплавляемся друг с другом.

«Тогда почему ты не пришел ко мне раньше?» – думаю я, но не задаю вопроса вслух. Сейчас, в эту ночь, обнимая его, я не хочу знать ответ.

И вот так, взволнованная и успокоенная, опустошенная и наполненная одновременно, я засыпаю в объятиях Никиты так сладко и крепко, что не чувствую, как он перекладывает мою голову со своего плеча на подушку.

Я просыпаюсь от его легкого поцелуя в губы. И еще до того, как открываю глаза, поцелуй превращается в настойчивый и страстный. Я словно наяву проживаю один из тех снов, которые так часто мне снились. С долгими ласками, требовательными прикосновениями. Нежностью и покусываниями. Жадностью и неторопливостью движений. Мгновения, которые растягиваются на часы, и часы, которые исчезают быстрее взмаха ресниц. Еще только виднелось утро, а теперь комнату заливает золотистый полуденный свет.

– Я люблю тебя, – целую Никиту в губы, опираясь ладонями на его грудь.

Взвешиваю слова, которые только что произнесла, повторяю их про себя. Невероятно. Вот так просто… Взять и сказать. Никите в губы. Лишь потому, что мне этого захотелось. Чем я заслужила такое счастье? Чем заслужила такое состояние души, когда кажется, что существуешь лишь в это мгновение? И оно прекрасно настолько, что тебе все равно, будет ли следующее.

Никита лежит на спине. Я провожу кончиками пальцев от мочки его уха, через скулу, зацепив губу, по ключице, груди, бедру – насколько могу дотянуться. Возвращаюсь параллельной дорожкой. Рисую знак бесконечности на его животе. Целую невидимый след, что оставляют мои пальцы. Провожу пальцами по неуловимым следам, оставленным поцелуями… Он весь мой. Каждая клеточка его красивого крепкого тела. И его сердце, и его душа тоже принадлежат мне. Я настолько в этом уверена, что, только услышав ответное признание, понимаю: я даже не ждала этих слов.

Потягиваюсь, улыбаюсь. Вот тот баланс, к которому все стремится. Вот оно – состояние покоя, хотя, конечно, это просто игра слов: покоя во мне нет и в помине.

– Как мы будет выбираться отсюда? – спрашиваю я, едва не урча, как кошка, от того, как нежно Никита проводит ладонями по моей спине.

– Никак.

Приоткрываю один глаз – и тотчас закрываю. Состояние покоя. Мне все равно, что будет дальше, пока я могу растянуться вот так по его телу.

– Теперь мы будет здесь жить? – предполагаю я.

Могу и здесь. Могу – на луне. На дне морском. Я все могу.

– Это вряд ли. – Чувствую по его голосу – улыбается.

– А где?

– Где-нибудь подальше отсюда.

– Тогда первый вопрос снова становится актуальным, – мурлыкаю я.

– Уйти нам будет не так просто, как попасть сюда. Так что подождем.

– Чего?

– Пока с нами не захочет познакомиться Самый Главный Зверодух Озвереловки. Кто он, еще не знаю. Озвереловка – для Волков город закрытый.

Хоть дракон. Хоть космический пришелец.

– А пока чем займемся? – лащусь к нему, трусь головой о плечо.

– Есть несколько вариантов… – будто раздумывая, который выбрать, произносит Никита, и в следующую секунду я уже оказываюсь под ним со сцепленными над головой запястьями.

– Только не ешь меня, серый Волк… – начинаю я, но Никита закрывает мне рот поцелуем.

– Может, и не съем, – он легонько кусает мой подбородок и поцелуями опускается к груди. – Но песенкой ты точно не откупишься.

На рассвете я подъезжаю к своему коттеджу. Поднимаю руку – благодарю водителя минивэна за рисковый поступок: подобрал на трассе ободранного мужика в лаптях. Я на его месте вряд ли бы притормозил. Хотя… точно нет. И не подумал бы.

Но вот я стою перед своим домом. Из одежды на мне пережившие заточение джинсы, потертая майка и хламида из утренних сумерек. Изо рта идет пар. От холода меня колотит.

Жду на кнопку звонка, широко улыбаюсь в зрачок камеры над воротами. Без толку. Ни света в окне, ни движения, ни звука. Согревая себя похлопываниями по плечам, обхожу дом вдоль забора, пытаюсь войти с заднего входа – закрыто.

Приходится потратить еще с четверть часа, прежде чем нахожу на свалке шины. Складываю их колодцем у забора и, наконец, перелезаю.

Дом, милый дом…

Разбиваю арматурой окно на первом этаже. Снимаю дом с сигнализации и называю по телефону пароль службе охраны. Хорошо, что он остался прежним: не хватало сейчас группы захвата.

Я прожил здесь десять лет, а отсутствовал немногим больше полугода, но ощущение такое, будто окно разбил в чужом доме. Все знакомое и в то же время чужое. Мне словно не хватает… леса. Но я привыкну. Вне всяких сомнений.

Насвистывая, поднимаюсь на второй этаж. Поворачиваю в ванной кран на всю катушку, а пока бурлит вода, приношу из кухни бокал и бутылку красного игристого. Забираюсь в наполненную ванную, откидываю голову на бортик и улыбаюсь так, словно курил травку. Кстати, о «курил»… Но нет, сейчас я отсюда не вылезу. Я семь месяцев этого ждал.

Закрываю глаза. Чувствую, как расслабляются мышцы, пощипывают ссадины на руках и отогреваются замерзшие ступни. Я снова становлюсь человеком. Обновляюсь. Сбрасываю кожу… Или шкуру.

Откупориваю вино. Рогочу, как подросток, когда пробка выстреливает в подвесной потолок и плюхается в воду. Розовая пена стекает по бутылке на руки, по локтям – в ванную. Провожу языком по запястью – сладко, вкусно. Наливаю полный бокал, откидываюсь на бортик и выпиваю. Первый – залпом. Второй – уже смакуя.

Я дома. Все еще не могу в это поверить. Буду есть нормальную еду, спать в своей постели. Невероятно…

Опускаюсь глубже. Вода колышется от каждого движения, заливает уши. Опускаюсь еще ниже. Вода мягко, щекотно сжимает лицо кольцом. Ползет по щекам, накрывает губы, легко давит на веки. Погружаюсь полностью. Горячо и душно. И так спокойно… Словно воздух мне и не нужен.

Нахожусь в этом состоянии до тех пор, пока перед глазами не начинают расплываться красные пульсирующие круги. Тогда я выныриваю, ладонями смахиваю влагу с лица.

Дело не только в этом доме. Я и внутри себя так чувствую – сам себе и знакомый, и чужой. Словно не могу ощутить почвы под ногами, не за что уцепиться: воспоминания и ощущения неоднородные, обманчивые.

Допиваю вино, вылезаю из ванной и, обвязав бедра полотенцем, смотрю на свое отражение в проталине запотевшего зеркала.

На мгновение застываю – чувствую животный, необоснованный страх. На меня словно из Портала смотрит двойник – тот, с которым я никогда не пересекался. Но быстро беру себя в руки. Просто слишком долго не видел зеркал.

Я и не думал, что так изменился. Мешки под глазами, щетина, впалые щеки. Синяки, укусы насекомых… Как только Лесс меня такого не бросила? Коротко ухмыляюсь. Беру в одну руки бритву, в другую – машинку для стрижки волос. Лесс, детка, когда мы встретимся, я буду красавчиком.

Уже скучаю по ней – леший бы ее побрал! Скучаю. Не уверен, что готов ради общения с ней снова запереть себя в клетке, но кое-какие варианты следует рассмотреть. Лесс мне нужна. Я знаю, что скоро ее увижу. Потому что я тоже ей нужен.

Изучаю себя в зеркале во влажных разводах. Чувствую: что-то выпрямляется во мне, выкристаллизовывается. Илистое дно под ногами постепенно начинает проявлять свойства напольной плитки.

Иду в свою спальню – свою! спальню! – переодеваюсь, долго и придирчиво выбирая каждый предмет одежды. Чистые джинсы… Майка еще с магазинной биркой… Нахожу в шуфлядке рабочего стола пачку сигарет с зажигалкой внутри. Хватаю по пути телефонную трубку с базы и выхожу на балкон.